Я далек от мысли отрицать притупляющее и замыкающее умственный кругозор действие социалистической пропаганды, но нельзя оставить без внимания и негативную реакцию на эту пропаганду, естественное для каждого организма отталкивание от насильственно навязываемого ему мышления. Факты этого отталкивания можно наблюдать в СССР в массовом порядке. Рядовой советский обыватель читает советскую газету «от обратного», т. е. трактуя и истолковывая ее сообщения в противоположном смысле: если говорят о мире – значит, близко война; пишут об улучшении жизненного уровня – значит, предвидится новое его снижение; сообщают об увеличении зарплаты – значит, близок какой-нибудь экстраординарный заем или иной принудительно-добровольный способ урезки жалкого подсоветского заработка. Разве это не служит также показателем критического мышления, на этот раз уже не интеллигента, а простого обывателя, вплоть до полуграмотного колхозника?
Я мог бы привести множество таких же бытовых повседневных факторов внутреннего, загнанного в глубины сознания критического мышления. Вряд ли «кролики и морлоки» способны к нему. Но подсоветский человек вынужден принимать сейчас внешнюю защитную окраску, чтобы спасти свою жизнь, чтобы сколь либо расширить свое жалкое место под солнцем. Было бы непоправимой ошибкой судить о нем по этой вынужденной внешней окраске. К сожалению, свободный мир до сих пор еще не сумел взглянуть глубже. Да и не одни лишь иностранцы. К еще большему сожалению, многие русские смотрят до сих пор на подсоветских людей, как, во-первых, на активных или потенциальных большевиков и, во-вторых, как на безграмотных, узколобых «михрюток», тех, каких они видели, покидая родину в 1920 г. Это прошлое. Неужели можно предположить, что насилие организованной, но количественно небольшой группы злодеев и мерзавцев могло оборвать, прекратить внутреннюю жизнедеятельность и развитие великого двухсотмиллионного народа?
Не одну, страшную, потрясающую катастрофу пережил русский народ в своей одиннадцативековой жизни. Пережил, преодолел и после каждого падения поднимался еще выше в своих духовных устремлениях. Линия развития подлинной, почвенной российской интеллигенции шла, не прерываясь, от первого полноценного русского интеллигента – Владимира Мономаха до наших времен. Не угасла она и теперь, но лишь приглушена, загнана внутрь социалистическим насилием и трудно различима извне.
Жива Невидимая Россия и светится в ее глубинах Неугасимая Лампада Духа.
«Знамя России»,
Нью-Йорк, 16 марта 1953 г.,
№ 82, с. 2–5;
5 апреля 1953 г.,
№ 83, с. 12–14.
Человек и эпоха
Моя статья о подсоветской интеллигенции[225] вызвала много откликов читателей. Часть их подтверждает мои выводы и приведенные мною факты, другая часть оспаривает, и среди этих оппонентов особенно интересным является глубоко продуманное, лишенное полемического задора, оснащенное многими фактами письмо М. П. Бачманова[226] из Австрии. Этот глубоко уважаемый мною оппонент рассказывает о своих впечатлениях, вынесенных из встреч с интеллигенцией «новой» эмиграции и приводит ряд примеров, показывающих дефекты советского образования, примитивизм и односторонность мышления этих его личных знакомых, говорит и о снижении морального уровня, базируясь на этот раз не на лично виденных им фактах, но на пресловутом Павлике Морозове.
Все это так. Подобные примеры встречал каждый из нас, и было бы бессмысленно их оспаривать. Но мой уважаемый оппонент грешит в своей исходной точке. Он сравнивает современную подсоветскую русскую интеллигенцию с русской же интеллигенцией дореволюционного времени.
В этом его ошибка. Нельзя рассматривать человека вне его эпохи. Сравнению могут подлежать лишь личности или человеческие общества, выросшие в сходных по своему психическому строю сферах, и в данной случае будет много правильнее провести сравнение современного русского человека не с русским же человеком, выросшим в эпоху свободной мысли, но с человеком современного Запада, воспитанным хотя и в более свободных условиях, но все же проникнутым тем же духом материализма, меркантилизма и безверия, каким характерна переживаемая нами эпоха.
Бросим беглый взгляд на «век нынешний и век минувший». Господствующий на Западе демократический материализм воздействовал на человеческую личность слабее, но в том же направлении, как и поработивший Россию социалистический материализм. В политике болтливый торгаш сменил Питта и Бисмарка, в литературе – уголовно-авантюрный роман стал на место Гете и Байрона, в музыке – джаз заглушил Бетховена, в театре (в кино) место Гаррика и Барная занял кривляка Чарли Чаплин. Таков дух эпохи.
Как же реагировала на него человеческая личность на Востоке и на Западе?
Начнем с народного образования. Мой уважаемый оппонент сам говорит о выпущенном там замечательном учебнике русской грамматики и сомневается лишь в том, что ученики средней школы могут его освоить. Он сообщает также об очень дельно составленных технических справочниках для средней руки мастеров, которыми очень интересовались, принимая за образцы, немецкие инженеры. Следовательно, кто-то составляет подобные руководства. Кто же? Ответ может быть только один: современный подсоветский, но русский интеллигент. А таких руководств и учебников тысячи по всем видам знания.
М. П. Бачманов в своем письме ко мне приводит также случаи явных пробелов в образовании подсоветских интеллигентов, особенно в области гуманитарных наук, и даже просто безграмотности.
Верно. Бывает. Но просмотрим данные института Галлупа в Америке и увидим, что, например, из десяти «средних американцев» шестеро не знают, что такое Формоза. В речах Трумана в американской прессе, не говоря уже о кино, было и есть достаточно нелепых представлений о России. То же самое наблюдаем мы и в Европе, за исключением Германии. В южной Италии, где я живу сейчас, неумение даже подписать свое имя не редкость среди лиц, по внешности вполне интеллигентных, особенно женщин. А для сравнения знаний русской грамматики, глянем на страницы «Нового русского слова» – цитадели современной «левой» интеллигенции, и мы найдем на каждой странице не менее двадцати грамматических ошибок, – не опечаток, а именно ошибок, плюс к тому полное пренебрежение к русскому языку. Таков дух эпохи.
Обращаемся к искусству. Подсоветские русские скрипачи и пианисты выиграли ряд европейских конкурсов. Балетные выступления имели огромный успех на сценах Европы. В области музыки заметны попытки свободного творчества, на что ясно указывают репрессии по отношению к Шостаковичу, Прокофьеву и другим композиторам. Живопись предельно стеснена цензурой, лишена свободного рынка, но пикассовщины в ней все же нет. Еще крепче скована литература, но, несмотря на эти оковы, все же появляются произведения, подобные «Тихому Дону» Шолохова, «Двенадцати стульям» Ильфа и Петрова, морским повестям Паустовского, а как только подсоветский литератор вырвался в сравнительно свободную сферу западных демократий, то, несмотря на тягчайшие материально-бытовые условия, он выдвинул из своей среды таких значительных в нашем эмигрантском масштабе писателей, как Л. Ржевский, Б. Башилов, Л. Норд, Г. Андреев, Н. Нароков, поэты Кленовский и Коваленко и др. Работая в самых тяжелых условиях, не избавившись даже от угрозы жизни, новый русский интеллигент сумел проявить себя, уже заняв почетное место в центре и на «правом» крыле нашей прессы. Отсутствие их на «левом» ее крыле, говорит, пожалуй, только о сохранении им своего политического здоровья.
Постараемся проанализировать главное – моральный уровень людей Запада и Востока, подвергнутых растлевающему влиянию материализма. Оправдывать поступок Павлика Морозова, конечно, ни в какой мере нельзя. Но будучи христианином, можно ли оправдать действия Рузвельта и Черчилля, убивших разом в Дрездене 350 тысяч женщин и детей, столько же – в Гамбурге, 30 тысяч ни в чем неповинных сербов в Белграде за один день 17 апреля 1944 г.
Можно ли оправдать выдачу власовцев, Дражи Михайловича и, наконец, повешение немецких генералов, виновных лишь в том, что они выполняли свой воинский долг? Не забудем и того, что весь западный мир, вся его пресса аплодировала этим виселицам, и не прозвучало ни одного голоса осуждения. Каков моральный уровень этих людей? Чем отличаются они от Павлика Морозова? Разница лишь в том, что преступление Павлика все же факт единичный, а не массовый, и что сам Павлик был не больше как задуренный, обманутый мальчишка, а на материалистическом Западе мы видим подобные же действия в массовом порядке и в качестве действующих лиц… властителей мира.
Мой уважаемый оппонент грешит и еще в одной своей установке. Он базируется всецело на своих личных впечатлениях, т. е. на единичных фактах. Это очень опасный путь в силу того, что он неизбежно приводит к субъективности. Попытаемся лучше рассмотреть массовые явления того же порядка.
Сохранил ли свои боевые качества русский солдат? Его борьба с таким мощным врагом, каким была лучшая в мире немецкая армия, показывает, что все же сохранил, несмотря ни на политруков, ни на чистки комсостава, ни на стратегическую безграмотность партийного руководства армией.
Сохранил ли русский крестьянин свою работоспособность? Современный подсоветский колхозник живет исключительно за счет своего жалкого приусадебного участка и ухитряется извлекать из него доход, работая на нем после дня тяжелой колхозной барщины. Выдержал бы человек Запада такую нагрузку?
Мой уважаемый оппонент привел в своем письме несколько фактов неумелого обращения подсоветских инженеров с неизвестными им машинами, поломки их и т. д. Он совершенно прав. И я наблюдал много таких фактов. Они вполне понятны. Но работа колоссальной советской промышленности тоже факт. Ведь кто-то снабжает оружием, продуктами и товарами Китай, Индокитай и содержит на своих плечах всю мировую революцию? Следовательно, машина в целом работает. А кто руководит ею? Подсоветский русский интеллигент. Больше некому.