Наконец, сквозь треск помех и неустанные «приём-приём» Михася, прорывается голос Вани. Мы затихаем, прислушиваемся.
Сначала до нас доносятся только обрывки фраз – они с Михасем пытаются говорить одновременно, и из этого ничего не получается. Потом Михась замолкает, давая возможность собеседнику проговорить первым.
«Вы уже выбрались из города?» – это первое внятное предложение, которое мы слышим от Вани.
– Нет, – отвечает Михась. – Мы ещё на Таганрогской, забрали девчонок. Приём.
Пауза. Шум, треск.
«На Таганрогской? Вы забрали бабушку?»
– Нет. Только собираемся туда. Приём.
Снова шум, жужжание, как если бы Ваня говорил, одновременно управляя мотоциклом.
«Какого х…. (помехи)… на Таганрогской?»
– Повтори, не расслышал. Приём.
«Какого вы до сих пор на Таганрогской?!»
– Нас немного задержали… Ты видел стадо? Приём.
«Какое… (ш-ш-ш-щщщщ)… стадо?»
– Забей. Приём.
Долгая пауза, сопровождаемая треском и визгом.
«Вы чо, ещё не в курсе? Настройтесь на гражданскую волну! Повторяю – настройтесь на гражданскую волну!»
Михась бросает на нас озадаченный взгляд, крутит ручку настройки частоты.
Рация свистит, шипит… потом:
«Вниманию гражданского населения! Санкционирована операция «Зачистка»! Всем выжившим приказано эвакуироваться из города в кратчайшие сроки! В 19 часов 00 минут по Московскому времени будет произведена массированная авиабомбардировка фугасными боезарядами повышенной мощности главных районов города. Также будет произведён точечный артиллерийский обстрел наиболее плотных скоплений противника. Территория в радиусе двадцати километров от города признана «зоной отчуждения» и не является безопасной. Повторяем: не является безопасной!»
Трескучая тишина. Потом запись заходит на новый круг.
17:20
Миша снова переключается на Ваню.
– Вано, приём.
«Ну, что… послушали…»
– Да, послушали. Дай нам пять минут подумать. Приём.
«Давай… выйду на связь через пять минут!»
Миша опускает руку с рацией и поднимает другую – ту, на которой часы. Смотрит на циферблат.
Я уже подсчитал.
– У нас полтора часа, – говорю ему.
Сердце колотится в груди так, что я удивляюсь, как его стук не слышат другие. На лицах остальных – потрясение. Новость сногсшибательная, что и говорить.
– Думаешь, успеем?
Михась качает головой:
– Даже если рванём прямо сейчас – не успеем. По-хорошему, надо валить в сторону Чалтыря. Для нас это сейчас кратчайший путь из города.
Он прав. К трассе М4, по которой идёт эвакуация, ведут всего два пути: Ворошиловский мост и Сиверский мост. Оба находятся в центре города, а это, как минимум, полдня мытарств по запруженным пробками улицам.
– Но это вообще в другой стороне… – стонет Ева.
– И что? – огрызается Арт. – Хочешь рискнуть? Без меня.
– И меня, – поддакивает Витос.
– И меня, – говорит Саша. Натушенные глаза уже на мокром месте. – Евка, нам сейчас спасаться надо! Через час тут всё взорвут!
– Полтора, – поправляю я и оглядываю друзей. – Как думаете, на Стандартный успеем?
– Не успеем, – отвечает тот, кого я меньше всего ожидал услышать.
В соседней комнате Женя пришёл в сознание.
17:25
Топоча и шумно дыша, окружаем софу, на которой лежит брат. Выглядит он неплохо: к лицу прилила кровь, лоб покрывают бисеринки пота – первый признак спавшей температуры, прищуренные глаза живо изучают окружающую обстановку.
Мужская половина группы встречает пробуждение Жени приветственными улыбками. Девушки держатся чуть подальше, испуганно жмутся друг к другу, глазея на Женю, как на восставшую мумию.
Заметив их, Женя вдруг сам обнажает зубы в улыбке:
– Привет.
Со стороны девушек слышится сдавленное разноголосое «привет».
На этом приветственную часть можно считать оконченной, поэтому я спрашиваю:
– Как себя чувствуешь?
– Нормально. Свет режет слегка…
– Ничего, щас принесём очки. Ты, кажется, что-то говорил про «не успеем»?
– Да, говорил. Если хотим выбраться, надо уходить прямо сейчас. Максим, я понимаю, как дерьмово это звучит, но забрать бабушку мы не успеем.
– Вообще-то, если постараться, то можно, – возражает Михась. – Дорожка к Стандартному прорублена, мотнуться туда-обратно – минут двадцать.
– Дело не в этом, – качает головой Женя. Всклокоченные, выдубленные потом и жарой волосы шуршат по подушке. – У нас всего минут двадцать, от силы тридцать. Потом сюда придёт новое стадо.
В словах брата неколебимая уверенность. Он произносит это почти будничным тоном – так констатируют восход солнца на востоке.
Молчим, пригвождённые очередной неприятной новостью.
Первым дар речи обретает Витос:
– Новое стадо? Ещё одно?
– Да, – отвечает Женя. – А потом ещё и ещё. Вы думаете, зачем военные так спешат с бомбардировкой?
Теперь в голосе Жени печаль.
– Хотят накрыть побольше «прокажённых»! – констатирует очевидное Саша.
В отличие от неё, я пытаюсь зрить в корень:
– Да, но почему «прокажённые» бегут из города? Они не могут знать о бомбардировке. А даже если б и знали, они же тупые животные…
– И, тем не менее, они знают, – прерывает Женя.
Он вдруг перестаёт щуриться и в упор смотрит на меня. От его чёрных, неестественно ярких глаз, мне становится не по себе.
– Ты о чём, дружище? – усмехается Арт. – У зомбаков есть мозги?
Женя продолжает неотрывно смотреть на меня:
– У зомбаков нет. Точнее, их слишком мало для принятия собственных решений. Но достаточно, чтобы слушать решения вожаков.
Теперь пришёл мой через щуриться:
– Вожаков? Братан, ты, по ходу, глубоко заснул и видел интересный сон…
– Нет, это не сон.
Женя приподнимается на локтях, его лицо принимает свирепый вид. Девчонки в ужасе отшатываются назад, даже парни как-то съёживаются. У меня мурашки бегут по коже.
– Ещё раз повторяю, Максим. У «прокажённых» есть вожаки, которые знают об операции «Зачистка». Вожаки хотят сберечь стада, поэтому приказывают им бежать из города. Военные тоже это знают, и торопятся с авиаударом.
– Но откуда… откуда об этом знаешь ты? – коснеющим языком спрашиваю я. – Откуда знаешь про вожаков?
– Очень просто, – отвечает Женя. – Я один из них.
Глава 19. Между молотом и наковальней
17:40
Смотрю на себя в зеркальце заднего вида и не узнаю. Овал лица жёстко очерчен, кожа бледная, щеки впали. Руки на руле тоже чужие – костлявые, венистые. Когда я успел так исхудать? С меня слетело килограммов пять, если не больше. А, впрочем, чего удивляться. Последние несколько дней мы крутимся, как белки в колесе. Постоянное физическое перенапряжение, недоедание, стресс и недосып – вот рецепт новой диеты «зомби-фит». Особые экстремалы могут добавить в список травмы разной степени тяжести и хроническую боль – сотрясение мозга вполне подойдёт.
Я снова за рулём «Ниссана», правда, на сей раз модель поновее. Вполне симпатичный «парктеник», хотя многие и считают его пропорции несколько женственными. Со мной в машине Женя, Арт, Ева и Лилит. Остальные, под предводительством Михася, в таксистской «Нексии» позади.
Михась дважды коротко сигналит.
– Трогай, – подгоняет сидящий справа Женя. – Они уже рядом.
Да, они совсем рядом. Брат не бредил и не лукавил, говоря о массовой миграции «прокажённых». Спустя некоторое время после его признания мы снова начали слышать странный шум – гул растревоженного осиного улья. Пока очень далёкий, едва уловимый, не позволяющий определить точное местоположение. Но Женя уверяет, что новое стадо движется в том же направлении. И оно в два раза многочисленнее первого.
У нас нет причин ему не верить. Честно говоря, всякие сомнения на его счёт отпали ещё тогда, когда он вышел на дорогу, кишащую «прокажёнными», и принялся раздавать тварям тумаки. Я даже не уверен теперь, кто он больше – человек или зомби. Одно я знаю точно: он вожак, редкий вирусрезистентный гибрид. Если он говорит, что позади нас стадо – значит, позади нас стадо. И если он скажет мне бежать – я побегу.
Снова заглядываю в зеркальце. Оттуда на меня смотрят два печальных, глубоко запавших в глазницы чёрных глаза. Опускаю руку на рычаг переключения передач (кожа да кости, а не рука), включаю первую.
«БИП-БИП-БИП» – торопит сзади Михась.
– Поехали, – говорит Женя.
Мы трогаемся.
17:45
Колонной движемся по прорубленной просеке, объезжая и переезжая трупы «прокажённых», во множестве валяющиеся на дороге в лужах красно-розовой жижи. Под колёсами «Джука» хрустят конечности убитых, раненых или просто свалившихся с ног от усталости. Мы слышим их возгласы и вздохи, бульканье и хрип, когда машина ломает грудные клетки, выдавливает из животов, точно из тюбиков с краской, внутренности.
Раньше меня бы стошнило от одного вида этого зрелища. Сейчас я не ощущаю ничего, кроме мстительного удовольствия, размазывая по дороге очередную тварь. Искоса поглядываю на Женю. Как он отреагирует на столь бесцеремонное обращение с его… сородичем?.. подданным? Но он абсолютно равнодушен к происходящему за бортом, отрешённый взгляд устремлён вдоль дороги.
Пассажиры сзади не столь хладнокровны. Арт сосредоточенно созерцает свои коленки, Ева и Лилит, прикрыв глаза руками, то и дело охают, особенно когда машина в очередной раз мягко подскакивает на чьём-то теле. Дабы облегчить их муки, я включаю магнитолу. Громче песня – ровнее дорога.
Спустя пять минут равномерного движения (страшно представить, во что превратились наши колеса) трупы на дороге попадаются всё реже и вскоре исчезают совсем. Ещё через пять минут мы выезжаем на кольцо, соединяющее Таганрогскую с Малиновского. Первый съезд с кольца – на Таганрогское шоссе. Это прямой выход из города, к спасительному рубежу за зоной отчуждения.
Я замедляю ход, под изумлённые возгласы сидящих позади, сознавая, что достигнуть его будет самым сложным испытанием из всех, что выпадали нам до сих пор.