Зато позже, вдруг, Роза Абрамовна предложила мне репетировать в композиции, сделанной ею по роману Л. Н. Толстого „Анна Каренина“, с актером БДТ И. З. Заблудовским. Я растерялась, но возможность работать с Розой была так интересна, что свое сомнение и недоумение, какая же я Анна Каренина, запрятала в глубь души и с волнением приступила к репетициям. Каждая репетиция была для меня откровением, школой: трудной, порой радостной сквозь слезы, так как многое не умелось. Ее терпение, подробное, детальнейшее всматривание в меня, дабы от меня исходить в построении образа, — поражали. Именно поэтому репетиции часто продолжались разговорами о жизни, об искусстве. Незаметно эта работа на месяцы поглотила меня и сделалась главным в жизни. Куда бы я ни уезжала из Ленинграда — на съемки, в Прибалтику, в Репино — толстая тетрадь была со мной. Роза Абрамовна могла разговаривать о многом: о жизни, о моих чисто житейских, женских ситуациях (а отношения переросли в очень доверительные), все переплавлялось во мне же в нужное для работы состояние… Роза Абрамовна умела настолько растеребить, что порой мне казалось, она врывается в мою грудную клетку и извлекает оттуда неведомые для меня же звуки, голос, эмоции. Она была бескомпромиссной, когда добивалась нужных ей от нас состояний» (выделено мной. — Н. С.).
Я выделила эти слова Людмилы Чурсиной, потому что они представляются мне чрезвычайно важными — в них одна из самых, может быть, главных причин того, что спустя всего несколько лет после выхода в свет «Супругов Карениных» (спектакль появился в Литературно-драматической (Пушкинской) студии при Ленконцерте, которой руководил тогда Владимир Рецептер, и был впервые сыгран во Дворце искусств в 1980 году) актриса приняла предложение Арсения Сагальчика и пришла в Театр им. А. С. Пушкина.
Роза Абрамовна Сирота не только «разбудила» в молодой актрисе жажду театральной игры, но и научила строже, глубже воспринимать те роли, что предлагались Чурсиной кинематографом. Скорее всего, ее ощущение «простоев» возникало в значительной мере и из-за этого, пусть не до конца осознанного, но вошедшего в душу ощущения бесконечного «повторения пройденного». После «Донской повести» это ощущение было не случайным…
А Роза Абрамовна Сирота стала для Людмилы Чурсиной, по ее собственным словам, «прорывом из себя в мир, к окружающим, к зрителю».
Спектакль «Супруги Каренины», как помнится это не только мне, произвел в Ленинграде не просто яркое впечатление, но нечто большее — вычлененная из романа Толстого линия Анны и Алексея Карениных была необычна, вызывала сопереживание и глубокое осмысление.
Я хорошо помню этот спектакль, камерный, негромкий, но удивительно раскрывший обоих артистов. Изиль Заблудовский в родном своем театре практически главных ролей не играл, но всегда ярко выделялся в небольших и даже в эпизодических. Надо было обладать даром Розы Сироты, казалось, видевшей артистов насквозь и умевшей пристально, детально, с мельчайшими подробностями работать с каждым, угадавшей в нем Алексея Каренина, человека бесконечно страдающего, примиряющегося со сложившейся ситуацией, но ни на миг не утратившего достоинства подлинного русского интеллигента.
Что же касается Людмилы Чурсиной — это было во многом открытие, потому что актриса проявила себя в пространстве русской классики удивительным образом: в созданной ею под чутким руководством Розы Сироты Анне Аркадьевне сочетались, органически сосуществовали все больше и сильнее охватывающая ее непреодолимая страсть и чувство собственного достоинства, прирожденная интеллигентность, даже аристократизм, и невозможность сопротивляться тому, что заполнило душу вплоть до отречения от всего, чем Каренина жила прежде. И не было осуждения ее поступкам, не было ничего, кроме щемящего сочувствия к красивой, обольстительной, никем не понятой женщине, которой только и оставалось, что покончить счеты с жизнью…
Критик М. Честных писала в рецензии: «Этот спектакль об эгоизме любви и об очищении в страдании. Как баловни судьбы, ни Каренин, ни Анна не стремятся к человеколюбию во всеобщем, а не в интимном значении. Ни один, ни другой не слышат иной боли, кроме своей собственной. Страдание делает Каренина добрее, мягче, приоткрывает ему смысл всепрощения, и, прощая, он обретает и голос, и глаза, и душу.
…Анна Чурсиной прекрасна, сильна, целеустремленна, честна. Честность ее граничит с фанатизмом… То, что делает Людмила Чурсина, не имеет ничего общего с другими трактовками. Ее героиня сама строитель своей жизни, и ей некого винить, не у кого искать совета и прощения. Перед нами не несчастная женщина, в отчаянии кинувшаяся под колеса, а два поезда, стремительно несущихся по одному пути навстречу друг другу, где столкновение неизбежно. Взрыв. Крушение. Катастрофа. Таков финал жизни».
Подобная трактовка и самого романа, и образа, созданного актрисой, действительно резко отличалась от тех, что предлагались разными режиссерами прежде. Тончайшая история взаимоотношений двух людей, которую Роза Абрамовна Сирота «вычислила» в многофигурном и сложном романе Л. Н. Толстого «Анна Каренина», вызывала в зрителях сильное эмоциональное переживание. Как высказалась одна из зрительниц, «привычная, избитая, псевдоромантическая линия — святая мученица любви Анна — ученый сухарь Каренин — рассыпалась, сменившая ее мысль: избалованная глупенькая чувственная барынька Анна и глубоко, тяжело страдающий истинно верующий умница Каренин, тоже треснула и поползла по швам. Жизнь, не подчиняющаяся никаким правилам, лишь короткое время текущая в привычных, понятных руслах, пронизывает роман Толстого…»
Это было отмечено всеми, кто видел спектакль, кто писал о нем. Критик Е. Кабалкина отмечала, что в спектакле, длящемся немного более полутора часов, «нас, зрителей, подводят к пониманию того, как сложен духовный мир этого романа, как непроста человеческая индивидуальность, созданная воображением Толстого… В исполнении Л. Чурсиной, которую мы знаем как актрису темпераментную, умеющую ярко и смело выплескивать свои чувства, поражает сдержанность, запрятанные вглубь эмоции. Там, где возможны рыдания, лишь наполняются слезами глаза да узкая красивая рука прикрывает лицо. Такое неожиданное, нестандартное выражение душевных переживаний в соединении с грацией, изяществом лишь подчеркивает глубину происходящего в душе Анны».
Любопытно и свидетельство Изиля Заблудовского, партнера Людмилы Чурсиной по спектаклю «Супруги Каренины».
«…Предложение Сироты взяться за роль Каренина явилось для меня полной неожиданностью: мне и в голову не приходило когда-либо подступиться к этому образу. Однако Р. А. уверила меня, что это именно то, что я должен играть. Честно говоря, материал дался мне с огромной затратой нервов и сил. Несколько раз я готов был отказаться. Только убежденность Сироты в успехе, ее настойчивость, только доброжелательность и терпение Л. Чурсиной удержали меня от неосторожного шага».
Здесь важно то, что пишет артист о своей партнерше, отмечая ее доброжелательность и терпение, согласитесь, далеко не всем и не всегда присущие на театральных подмостках или съемочной площадке. А у Людмилы Чурсиной это качество, отмечаемое ее партнерами и сегодня, проявилось еще тогда, когда она, по сути, только начинала по-настоящему свой путь в театре. И каким же счастьем, какой школой обернулась для актрисы встреча с таким педагогом и режиссером как Роза Абрамовна Сирота!..
Спектакль «Супруги Каренины» пользовался большим успехом не только в Ленинграде и Москве, но и во многих городах, где был показан. Он шел много лет, и вот, спустя двадцать восемь лет после премьеры, снова был сыгран на Малой сцене Большого драматического театра в Санкт-Петербурге. Корреспондент «Невского времени» воспользовался случаем взять интервью у Людмилы Алексеевны Чурсиной — не только о спектакле, но и о сегодняшней театральной ситуации. И Чурсина, с присущей ей деликатностью, тонко и очень точно соединила эти темы в одну.
«Сегодня зрители уже устали от всяких шоу, от этой мешанины. Люди хотят слушать глубокие тексты. Тем более что в нашем спектакле „Супруги Каренины“ звучит текст Толстого, тем более что его так замечательно читает мой партнер Изиль Заблудовский. А тема вечная — тема семьи… Спектакль играем с удовольствием, точнее, читаем, где-то иногда пытаясь играть. Потому что в первую очередь это замечательный текст… Чем дольше живешь, тем больше начинаешь понимать слово „жизнь“, понимать, что оно означает. И просто пробалтывать его не хочется, потому что это великий дар Божий и великий дар родителей. Конечно, у каждого из нас — свой опыт, семейный в том числе. Все это приносишь на алтарь композиции. Хотя Лев Николаевич, конечно, не нуждается ни в каких „подпорках“, „поддержках“ — он так объемно и подробно описывает все, что чувствует герой, все, что происходит в его душе, как самый гениальный актер не сумеет сыграть, просто говоря текст.
…С годами все больше понимаешь, насколько мы несовершенны, насколько важно прощение. И понимание. Потому что все наши беды приходят из-за того, что мы друг друга не понимаем. Мы чего-то хотим от других, советы раздаем ведрами, а сами воспринимаем их каплями. В тексте нашего спектакля все это есть. И вот почему нас с ним приглашают и в Музей изобразительных искусств имени Пушкина, и в музей Толстого, и в Московский дом актера. Как говорят, хорошие вина настаиваются. И эта семейная драма в нас настаивается с годами — ее лучше понимаешь и стараешься донести до зрителя этот симбиоз своего, личного, толстовского и общечеловеческого…
Сегодня если и рассказывают о семейных драмах, то на уровне разборок на кухне. Толстой же обязывает к сдержанности — в поведении, во всем. Его герои — это люди определенного воспитания, определенного положения в обществе. А драмы случаются всегда — они просто по-другому проходят, без толстовского милосердия, без желания понять, без той жертвенности, какая была у него… Отношения людей, тем более семьи, — это очень сложная, тонкая, хрупкая вещь. С ней надо осторожно обращаться и в жизни, и тем более в театре, на сцене».