Впрочем, отношение Людовика Святого к своей жене заставляет задуматься. Мы не сами это выдумали; об этом поведал Жуанвиль, который обожает короля, более того, любит его[1383], но и он, как Людовик Святой, а порой даже больше, не терпит несправедливости. А король несправедлив к королеве, как явствует из того, о чем повествует Жуанвиль, говоря о том, как дважды повел себя по отношению к ней Людовик, возвращаясь по морю из крестового похода.
Рассказ о том, что говорит Маргарита Жуанвилю про своего венценосного супруга, в данном случае информирует нас об отношении Людовика Святого к жене[1384]. Во-первых, она называет его divers. Переводчик дал прекрасное соответствие этому слову — «капризный». Это эпитет, нередко относимый к детям: то есть «непостоянный, на которого невозможно положиться». Я бы даже сказал так: «Король сумасбродный, непредсказуемый». Остальные слова королевы требуют уточнения: если бы она осмелилась отправиться в паломничество, не сказав ему, он не пустил бы ее. Еще одна грань характера короля по отношению к жене: он тиран и подвержен перепадам настроения. Короче, с ним тяжело жить, ибо он проявляет то равнодушие, то непредсказуемый характер.
Как объяснить это отношение и как увязать его с массой свидетельств о доброте короля, о которой известно по другим источникам? Отметим сразу, что откровения королевы Жуанвилю не мешают ей говорить и, кажется, вполне искренне, что ее супруг — Хороший человек. Из этого, несомненно, следует сделать вывод, что для мужчин и женщин ХIII века святость относилась не к повседневной жизни, а к особым проявлениям благочестия и милосердия, к чему следует добавить и страх лжи, целомудрие и воздержание от богохульства и бранных слов.
И это еще не все; мне кажется, король проявляет некоторое безразличие к отдельным категориям лиц, упомянутым в этих двух анекдотах: жене и младенцам.
Вероятно, Людовик не питал интереса к совсем маленьким детям, ибо мы увидим, что, напротив, он очень интересуется своими детьми, когда они подрастают, Здесь идет речь лишь о троих детях, родившихся между 1250 и 1253 годами в Святой земле. Вероятно, он ждал, когда они подрастут, чтобы и тогда уделять им внимание. Почитание младенца Иисуса еще не стало общепринятым. Понадобился укоризненный взгляд Жуанвиля, чтобы король справился у него о здоровье жены и детей, но он так и не пошел к ним.
Что касается королевы, то если муж не заботился о ней, если тиранил ее в быту, то не потому, что она — женщина. Людовик, всецело принадлежа к «Средневековью мужчин», не слишком-то заглядывался на женщин. Вовсе не потому, что жена ему не нравилась: напротив, известно, что она его привлекала, что она родила ему одиннадцать детей, и, думается, не только ради будущего династии или удовлетворения чисто физиологических потребностей. Маргарита была прекрасно воспитана и достаточно набожна, как то и требовалось от королевы, даже в семье более щепетильной в этом отношении. Она не была расточительной, разве что по отношению к Савойской династии, но с позволения короля. Людовику, похоже, нравилось, как она исполняет свои обязанности королевы и супруги, особенно когда не стало матери. Было нечто иное. Выдвину здесь одну гипотезу.
Людовик Святой — ревнитель, если не сказать, фанатик рода. Разумеется, королева внесла неоценимый вклад в его продолжение и сделала это щедро. Но сама она не принадлежала к этому роду. Именно в рамках своего клана он ощущает особую способность проявлять любовь: если не к отцу, которого почти не помнил, то к матери, брату или сестре. Как правило, жена не вызывает интереса и столь же сильных чувств.
Однако Людовик Святой уделяет достаточно внимания королеве: обычно король вставал ночью, чтобы прочитать молитву, но только не в те дни и ночи, «когда был с женой»[1385]. В «Поучениях» сыну он дает ему совет в посвященной этому главе: «Любезный сын, заповедую тебе любить и почитать мать, прислушиваться к ней и следовать ее добрым наставлениям и внимать ее добрым советам»[1386].
Когда Жуанвиль сделал свою ремарку, возможно, Людовик был всецело поглощен мыслями о крестовом походе и переживаниями из-за его провала. Но разве жена не служит утешением и поддержкой в таких обстоятельствах (то, чем хотела быть и была Маргарита), а Людовик Святой этого не понял?
Несомненно и то, что некоторые «дела» («affaires»), которые раздула историческая наука, нагнали облачка на жизнь королевской четы. Но не думаю, что это так серьезно. Прежде всего, маловероятно, чтобы Маргарита, горячо любившая свою сестру Алиенору, создала при дворе некую «английскую» партию и чтобы Бланка Кастильская не обеспокоилась этим и не стала бы восстанавливать сына против невестки.
Остается еще одна странная история, сведения о которой сравнительно недавно обнаружены в архивах Ватикана. По просьбе короля Папа Урбан IV б июня 1263 года освободил его сына и наследника Филиппа от торжественной клятвы, данной матери, в которой он обещал королеве Маргарите оставаться под ее опекой до тридцати лет, не брать ни одного советника, недоброжелательного к ней, не иметь никаких контактов с Карлом Анжуйским, сообщать ей обо всех пересудах против нее и никому не говорить о его обещаниях[1387].
Документ кажется подлинным. Что могло подвигнуть Маргариту на такие условия? Представлялся ли Филипп матери столь слабовольным, что не мог обойтись без того, чтобы его направляли? Быть может, от такой мысли был не далек и его отец, когда в 1268 году назначил ему наставником Пьера де ла Бросса, что, как выяснилось впоследствии, было не лучшей идеей[1388]. Наконец, не хотелось ли ей играть политическую роль, в которой отказал супруг? И, самое худшее, не помышляла ли она в подражание своей ужасной свекрови сделать из сына покорного слугу, какого пыталась сделать из Людовика его мать?
Во всяком случае, дело, вероятно, в одном удивительном решении Людовика Святого. Выступая в крестовый поход, он отказал в регентстве королеве Маргарите. Я согласен с Ж. Ришаром, что главная причина в том, что во времена Людовика Святого «чувство государства обрело новое измерение» и что король хотел предоставить заботу о королевстве и управление им двум лицам, более тесно связанным с его правлением, которые могли лучше обеспечить преемственность: Матье Вандомскому, аббату Сен-Дени, и Симону де Клермону, сиру Неля.
Хотел бы расстаться с Маргаритой Прованской на трогательной истории Жуанвиля о ее любви к мужу.
Узнав о смерти Бланки Кастильской, Жуанвиль отправился к Маргарите и застал ее в слезах. Он удивился: «Умерла ненавистная вам женщина, а вы по ней так убиваетесь?» Маргарита ответила, «что не по королеве она льет слезы, а по королю, который так скорбит»[1389].
Женятся не только затем, чтобы иметь детей, но когда женится король, то иметь детей очень важно, особенно мальчиков. Несомненно, что Людовику Святому нравилось заниматься любовью с женой. Об этом свидетельствует анекдот, согласно которому Бланка Кастильская пришла в бешенство от того, что Людовик удалился вместе с женой в свои покои днем. Еще откровеннее информация Гийома из Нанжи. Он повторяет сведения, известные по другим источникам, что Людовик Святой и королева Маргарита соблюдали «время поцелуев», как называла этот период Церковь той эпохи[1390], то есть адвент и любой пост, определенные дни недели, кануны и дни великих праздников, а если предстояло причащаться, то много дней до и после причастия. Это было одно из проявлений послушания Церкви и в то же время служило своего рода ограничением рождаемости. Цивилизация всегда развивается по пути ограничения рождаемости. Но плоть короля, как плоть всех людей, более или менее (а его, скорее более, чем менее) слаба. Как известно, он был подвержен ночным искушениям.
Если в дни воздержаний он почему-либо шел к жене и оставался с ней и если близость жены, по причине слабости человеческой, вызывала в нем необузданные желания плоти, то он вставал с постели и начинал мерить шагами покои, пока взбунтовавшаяся плоть не усмирялась[1391].
Итогом этого темперамента в сочетании с обузданием стало рождение одиннадцати детей. У Людовика VIII и Бланки Кастильской было, насколько нам известно, девять детей, но мы знаем, что вначале они, вероятно, потеряли троих, которые родились мертвыми или умерли в младенчестве. В эпоху Людовика Святого сведения о королевских детях уже более точны, даже об умерших при рождении или в грудном возрасте. Медицина, особенно акушерство и педиатрия, шла вперед, и королевская семья обращалась к лучшим врачам. Таким образом, дети Людовика и Маргариты имели больше шансов выжить, чем дети Людовика VIII и Бланки Кастильской.
Людовик и Маргарита вступили в брак в 1234 году, когда Маргарите было всего тринадцать лет. Первый известный нам ребенок этой четы — Бланка, родилась через шесть лет, в 1240 году. Были ли до этого у королевы мертворожденные дети или выкидыши? Возможно, но маловероятно, ибо королевское окружение начинало проявлять беспокойство, уж не бесплодна ли она.
Тиллемон, цитируя «Житие святого Тибо», опубликованное Дюшеном, повествует:
Уже поговаривали о разводе, что было бы позорно и пагубно для всего королевства. В таких случаях обращались за помощью к разным божиим людям, чтобы они вымолили божественное милосердие, и среди них — к святому Тибо…, который вступил в монастырь Воде-Серне цистерцианского ордена… и в то время был его аббатом. Этот святой человек, которого особенно тронула печаль королевы, сказал, что надо еще немного подождать, но что, он надеется, Бог смилуется. Он стал молиться, и его молитвы наконец были услышаны. Королева забеременела и счастливо разрешилась 11 июля того года (1240), что было великим утешением для всего королевства…. Заметим, что королева и Филипп Смелый, ее сын, все