Благочестие Людовика Святого вобрало в себя все сферы этого понятия: богослужения, исповедь, причастие, культ реликвий, почитание Церкви (лимитированное в мирской сфере), покаяние, любовь к ближнему и аскетизм.
вообще, не следует забывать об интересе Людовика Святого к монашеской духовности, особенно к духовности цистерцианцев, выдающихся представителей реформированного монашества XII века, все еще занимавших заметное место в жизни общества XIII века. Об их связующей роли между миром монахов предшествующих веков и миром братьев нищенствующих орденов XIII века еще не все известно. Людовик с одинаковым благоговением относился к цистерцианцам и монахам нищенствующих орденов. Одни влекли его в монашескую пустынь, другие — в города, где бушевала жизнь. Дополняя друг друга, они создавали внутри него единый мир. Но его излюбленное место, место, где радостно билось его сердце и ликовала душа, — это Ройомон: цистерцианцы и природа.
Но чаще говорят о его тесных связях с нищенствующими орденами; и правда, их влияние на его общественное поведение, на его «политику» имело решающее значение[1414].
Два крупных монашеских нищенствующих ордена — минориты (францисканцы) и проповедники (доминиканцы) — были ровесниками Людовика Святого. Они создали свои монастыри (доминиканцы — в «больших», францисканцы — в малых городах) еще до 1250 года. Король поддерживал и посещал их, принимая это новое монашество и содействуя ему. Монахи нового типа, чрезвычайно быстро снискавшие признание во всем христианском мире, в отличие от остальных монахов жили среди простых людей в городах, общались с мирянами и способствовали распространению религиозной практики, коренным образом ими обновленной, — они выступали в качестве проповедников и исповедников и насаждали веру в чистилище. Они проникали в сознание людей и их дома, становились доверенными лицами семейств и индивидуумов. Они насаждали основные добродетели первоначального христианства — бедность, смирение и любовь к ближнему — в новых общественных условиях.
Отказавшись от личной собственности, они первыми стали жить на пожертвования и возводили при поддержке таких богатых мирян, как Людовик, все более величественные монастыри, что противоречило намерениям основателей орденов — испанца святого Доминика и итальянца святого Франциска. Таким образом, эти апостолы нищеты стали сведущими в денежных делах (а это было одной из главных проблем века), стараясь внести нравственность в новую практику торговли и банковского дела — предвестников капитализма, не осуждая эти важнейшие сферы. Они выдвигали методы убеждения мужчин и женщин словом и примером, дабы они могли обрести вечное спасение. Однако когда Папство, которому они непосредственно подчинялись в обход власти епископов, в 1230-х годах доверило им с целью искоренения ереси суды Инквизиции, они исполняли эту обязанность с большей или меньшей строгостью, но, как правило, с великим рвением, хотя и не были так жестоки, как доминиканец Робер по прозвищу Бугр, то есть Болгарин (одно из имен еретиков, говорящее о восточных корнях некоторых ересей)[1415]. Сам Бугр, в крещении Робер, стал братом проповедником и с неистовством неофита бесчинствовал до конца 1230-х годов во Французском королевстве, а особенно во Фландрии — там, где экономическое процветание способствовало развитию торговли, но было быстро подорвано стараниями новообращенного инквизитора, покрывшего Фландрию кострами. Он был опьянен властью и, не видя разницы между добрыми и злыми, отправлял на костер невинных и даже юродивых. Мэтью Пэрис говорит, что он стал formidabilis, воплощением ужаса. Встревожившись, Папа отстранил его, осудив впоследствии на пожизненное заключение. Но, будучи инквизитором, он получал от Людовика Святого всевозможную помощь; король оказывал ее со всем рвением «светской длани». Английский бенедиктинец запечатлел этот факт для потомства[1416]
Наконец, братья нищенствующих орденов, несмотря на колебания, присущие святому Франциску, решили, что апостольство должно подкрепляться ученостью. Поэтому нищенствующие ордены создают средние и высшие школы (studia)[1417] а иные из них даже становятся (источник острых конфликтов) магистрами в университетах, где их новаторские методы обучения, как правило, имели огромный успех (например, Фома Аквинский в Париже) у студентов. Поэтому их так манил Париж, главный центр богословия христианского мира XIII века. Так, в распоряжении Людовика Святого оказалась интеллектуальная элита братьев нищенствующих орденов. Но, как мы видели, они представляли для него интерес прежде всего своим благочестием, осведомленностью в проблемах общества и пламенными проповедями.
Похоже, все исповедники Людовика были братьями нищенствующих орденов. Самый известный из них — доминиканец Жоффруа де Болье, автор бесценного «Жития» короля, законченного вскоре после его смерти. Другое известное имя — францисканец Жан де Мон[1418]. Так как Людовику хотелось всегда иметь рядом с собой исповедника, то, возвратившись из Святой земли, он пригласил сразу двух — доминиканца и францисканца.
Монахам нищенствующих орденов принадлежала важная роль в королевской капелле. Капеллан Гийом Шартрский, сопровождавший государя в Тунис, был, как и Жоффруа де Болье, доминиканцем. Именно братья доминиканцы вели переговоры в Константинополе о приобретении реликвий Страстей Христовых, которые они доставили в Париж. Людовик Святой учредил в честь реликвий три службы в год: одна отправлялась парижскими доминиканцами, другая — францисканцами, а третья — поочередно прочими монашескими орденами, чьи монастыри находились в столице.
Страстный почитатель проповедей, король обратился именно к нищенствующим орденам с просьбой об особой проповеди, которую он слушал вместе со своей семьей и домочадцами в Святой капелле. Пусть он не смог уговорить францисканца Гуго де Диня покинуть монастырь в Пере, зато ему удалось заполучить одного из величайших проповедников своего времени францисканца святого Бонавентуру, магистра Парижского университета, а с 1257 года генерала своего ордена. Из 130 проповедей, прочитанных Бонавентурой в Париже в 1257–1269 годах, 19 он прочитал королю[1419].
Вероятно, теснейшим образом был связан с Людовиком Святым францисканец Эд Риго, магистр теологии в Париже, ставший в 1248 году архиепископом Руанским, главой Нормандии, находящейся на особом положении и играющей столь важную роль в королевстве. Однако и в качестве архиепископа он оставался нищенствующим монахом. Сохранился регистр (уникальный документ по истории деревенского духовенства и монашества середины XIII века) посещений приходов этим добросовестным прелатом[1420]. Людовик постоянно прибегал к его помощи: он, например, пригласил его проповедовать в Сент-Шапель на Пятидесятницу в 1261 году, и тот даже отслужил мессу в Ройомоне во время пребывания там короля, а также на Успение в 1262 году. В 1255 году он венчал дочь короля Изабеллу с Тибо Шампанским, королем Наваррским, а 8 ноября 1258 года отслужил в Сен-Дени поминальную мессу в годовщину смерти Людовика VIII, отца короля. В 1259 году он посетил больного Людовика Святого в Фонтенбло, хотя и сам едва оправился после болезни; в январе 1260 года прибыл с выражением соболезнования в связи со смертью сына короля. Людовик поручал ему и политические миссии. С 1258 года Эд Риго нередко заседал в королевской Курии и в парламентах, проходивших в Парижском дворце. Именно он от лица короля заключал Парижский договор 1259 года с Англией.
Когда в 1247 году Людовик Святой стал рассылать по всему королевству ревизоров с целью реформы королевской администрации и наказания за нарушения, многими ревизорами были братья нищенствующих орденов. Среди 31 ревизора было 8 доминиканцев и 7 францисканцев.
Не будем забывать, что руководства, написанные для Людовика Святого, как правило, были сочинениями братьев нищенствующих орденов; таковы энциклопедии доминиканца Винцента из Бове и «Зерцало государей» францисканца Жильбера из Турне.
Когда в 1254–1257 годах в Парижском университете разразился скандал между светскими магистрами и магистрами нищенствующих орденов, король поддержал решения Папы в пользу нищенствующих монахов; и впоследствии, когда Александр IV осудил главу светских магистров Гийома де Сент-Амур а, лишив всех должностей и бенефициев и запретив преподавать и проповедовать, и потребовал выслать его из Французского королевства, Людовик Святой скрупулезно исполнил этот приговор, вновь проявив себя в роли светской длани.
Наконец, как гласил анекдот, распространился слух, что король хотел отречься от престола и вступить в нищенствующий орден и что ему пришлось отказаться от этой мысли вовсе не из-за упреков королевы Маргариты, а потому, что он так и не смог сделать выбор между доминиканцами и францисканцами. Однако король хотел, чтобы его младшие сыновья выбрали каждый для себя один из двух орденов, но, когда те не согласились, не стал принуждать их.
С уверенностью можно сказать лишь то, что в некоторых кругах, а возможно, во всем королевстве, бытовало представление о короле, не только во всем послушном нищенствующим орденам, но о короле, который, по сути, был монахом на троне. В одном сомнительном, но в то же время прекрасно отражающем это широко распространенное мнение анекдоте Людовик ответил некоему рыцарю, упрекавшему его в том, что о нем говорят, будто он ведет себя не как король, а как монах:
Не обращайте внимания на слова глупцов. Вот я расскажу вам, что происходит порой, когда я остаюсь один в моих покоях. Я слышу крики «брат Людовик» и как меня бранят, а они думают, что мне не слышно. Тогда я спрашиваю себя, не наказать ли мне этих крикунов, но даю себе отчет, что это для моей же пользы, и сношу это из любви к Богу. И, честно говоря, не жалею об этом