С древнейших времен восточных монархий памятники письменности хранят составленные клириками описания обязанностей, возложенные на королей, — то во имя соблюдения определенных обрядов (так в законе Моисея), то в основном (и все больше) чтобы проявить добродетели, личные и общественные. Дабы не отвлекаться от Библии (главного идеологического авторитета западноевропейского Средневековья), обращусь к небольшому трактату о царской этике, вошедшему во Второзаконие (Втор. 17: 14–20). Этот трактат, влияние которого ощущается в эпоху Людовика Святого, являет собой, несмотря на содержащиеся в нем запреты царям, положительный образ царской власти и царской персоны. Зато в момент воцарения, когда Яхве отвечает «народу, просящему у него царя», текст Ветхого Завета весьма безрадостно рисует царя, который неизбежно превратится в тирана и сделает евреев «слугами своими» (1 Самуила, 8: 10–18). Таким образом, Библия, как это часто бывает, приводит аргументы как в пользу царской власти, так и против. Но в ней устанавливается и вполне конкретный критерий: каков царь, такова и царская власть. Итак, наставить царя на путь истинный, предложить ему царскую этику — вот одна из важнейших функций священника.
В IV веке, когда государь стал христианином, это учение потребовало доработки. Августин выполнил это в основном в 24-й главе пятой книги «О Граде Божьем», в «Первом зерцале христианских государей», по выражению Г. Г. Антона. Епископ Гиппонский не устает говорить в нем о «мире, порядке, справедливости» (Рах, Ordo, Justitia) как об основах монархии и, в духе римской традиции, о «счастливом императоре» (imperator felix) и называет добродетели, которые превращают христиaнского государя в доброго государя. Впоследствии, на рубеже VI–VII веков, Григорий Великий, тоже занявшийся проблемой королевской власти и короля, особо подчеркивал значение справедливости как идеала монархии и главной добродетели короля.
Именно в Каролингскую эпоху появились небольшие сочинения, полностью посвященные тому, чтобы напомнить королям о добродетелях, присущих их «функции» (officium) или их «служению» (ministerium) и особенно необходимых для того, чтобы оправдать их восхождение на престол или, вернее, тот религиозный ритуал, который отныне делал действительным их избрание Богом. Если выбор Божий чаще всего соответствовал человеческому выбору из членов королевской семьи, то можно было и утверждать переход от одной династии к другой: так, в середине VIII века Меровингов сменили Каролинги. Однако постепенно, например во Франции, сложилось наследственное право в пользу первого или самого близкого наследника мужского пола покойного короля. Два ритуала — помазания на царство и возложения короны — объединились в ритуале коронации Людовика Благочестивого; это произошло в Реймсе в 816 году. Впрочем, заметно, что тексты, используемые для коронаций христианских королей Средневековья, ordines, чисто литургические тексты, или досье, краткие справочники, помогающие при совершении ритуала, образуют особый вид «Зерцал государей».
В системе культуры Средневековья широко бытовал образ «зеркала» (spéculum). Дело не только в том, что согласно знаковой теории, господствующей со времен святого Августина, или теории отражения любая земная реальность была всего лишь более или менее удачной репликой некоего идеального типа, но в том, что, напротив, целью ее было явить образ в зеркале как действительно идеальный образ земной реальности. Любое зеркало есть инструмент истины, и потому оно ведет нас в самые глубины средневековой образности. Но чаще зеркало теряет свою метафизическую, теологическую функцию и превращается в нормативный жанр, связанный с процессом морализации, этической иллюстрации, который выработался в ХII веке и распространился в позднее Средневековье, начиная с XIII века. Любое «Зерцало» становилось назидательным.
Каролингские авторы «Зерцал государей» IX века, представители высшего духовенства, предлагали королям, их современникам, модель таких царей Ветхого Завета, как Давид, а также Соломон, Иезекииль, Иосия и т. д. Они твердили о добродетелях, особо подобающих королям (мудрость, благоразумие, терпение, милосердие, смирение, правдоискательство, милость, благочестие и т. д., но главное — справедливость). Наконец, они непрестанно говорили о том, что король как правитель обязан защищать Церковь и клириков. Так в эпоху Каролингов все больше утверждалась политическая и идеологическая роль Церкви. Но все эти «Зерцала» не были (за исключением, быть может, Хинкмара) политическими трактатами[684].
Перелом обозначился в середине XII века с появлением сочинения Иоанна Солсберийского «Policraticus» — первого крупного трактата политической науки Средневековья. Он был завершен в Англии в 1159 году клириком высочайшего интеллектуального уровня, чье формирование происходило в парижских школах. Высокопоставленный церковнослужитель при Папской курии, а затем секретарь Теобальда, архиепископа Кентерберийского, Иоанн Солсберийский стал другом Томаса Бекета, на некоторое время нашел пристанище в Реймсе у своего близкого друга, бенедиктинца Пьера де Селя, аббата знаменитого аббатства Сен-Реми (где хранился сосуд со священным елеем, используемый при помазании на царство французских королей); с 1176 года до своей кончины в 1180 году он был епископом Шартрским.
«Policraticus» был значительным вкладом в королевскую идеологию Средневековья. Иоанн Солсберийский использовал при работе над ним небольшое сочинение, ошибочно приписываемое Плутарху, но на самом деле созданное в Риме около 400 года, — «Institutio Traiani». Это псевдоруководство по воспитанию Траяна фактически есть «Зерцало государей». Именно в нем впервые на христианском Западе (в XII веке) встречается анатомическая метафора, превращающая политическое общество в человеческое тело, главой которого является король. Но «Policraticus» превзошел «Institutio Traiani» тем, что в нем выдвинут лозунг ученого государя, государя-интеллектуала (rex illiteratus quasi asinus coronatus, «король необразованный — все равно что осел коронованный»), а самое главное, он снабдил монархическую идеологию (которую Иоанн видел в действии в лице зарождавшейся бюрократии английского двора и Папской курии) весьма солидной основой. Иоанн Солсберийский был одним из культурнейших людей своего времени, быть может, ярчайшим представителем гуманистического «Возрождения»[685] XII века. Испытывая воздействие «натурализма», присущего парижской и шартрской школам, он представлял себе общество (с королем во главе) как целостный живой организм. Он также вынес на суд богословов и философов тему тиранства, которой суждено было сыграть столь важную роль в политической науке (и в политических реальностях) на рубеже Средневековья и Нового времени. Наконец, он проанализировал феномен двора в процессе его становления и на начальном этапе долгого пути развития, с ХII по XVIII век, под особо критическим углом зрения. «Policraticus» имел подзаголовок, который будет снят: sive de nugis curialium («или о придворных безделках»)[686].
Модель трактата «Policraticus» вместе с быстрым продвижением монархий навстречу формам государственности и бюрократии послужила новому расцвету зерцал государей в ХIII веке[687]. Несомненно, никому этот расцвет не был так дорог, как королю Франции Людовику IX. Он прямо или косвенно способствовал написанию многих текстов, а также руководств по коронации (ordines), призванных оказывать помощь при выполнении этой церемонии.
Таким образом, можно говорить о «политической академии» Людовика Святого, душой которой был монастырь якобинцев, парижских доминиканцев, знаменитый монастырь Сен-Жак. Итак, мы вновь видим здесь влияние нищенствующих монахов, а если точнее, доминиканцев, известное нам по работе над производством агиографического досье Людовика Святого. Именно Гумберт Римский, генерал ордена в 1254–1263 годах, выполняя повеление Людовика Святого, от имени монастыря якобинцев поручил группе монахов написать «Зерцало государей», или, вернее, солидный политический трактат. В этот трактат войдет сочинение «De eruditione fïliorum regalium» (или nobilium) («О воспитании детей королей (или «знати»))», которое доминиканец Винцент из Бове, в то время учитель в цистерцианском аббатстве Ройомон, уже знакомый с королем, преподнес в одной из первых редакций королеве Маргарите для воспитания юного Филиппа, будущего Филиппа III, в то время младшего сына королевской четы[688]. Другой частью этого трактата станет «De morali principis institutione» («О нравственных устоях государя»), написанная между 1260 и 1263 годами тем же Винцентом из Бове, который уже покинул Ройомон и посвятил труд Людовику IX и его зятю Тибо, графу Шампанскому и королю Наваррскому. Наконец, триптих завершается сочинением «De eruditione principum» («О воспитании государей»), впоследствии ошибочно приписываемом Фоме Аквинскому (отчего в современном издании автор получил имя Псевдо-Фома) и, возможно, созданном Винцентом из Бове или другим известным доминиканцем Гийомом Пейро[689].
К этим трем доминиканским трактатам надо добавить «Morale somnium Pharaonis sive de regia disciplina» («Нравоучительный сон Фараона, или О королевской науке»), сочиненный, вероятно, между 1255 и 1260 годами цистерцианцем Жаном из Лиможа для Тиб о Наваррского, и «Зерцало», представляющее для меня в данном случае наибольший интерес, — «Eruditio regum et principum» («Воспитание королей и государей») францисканца Жильбера из Турне, законченное в 1259 году для Людовика Святого. Наконец, в «Поучениях», созданных в конце жизни Людовиком Святым для его сына Филиппа, будущего Филиппа III Смелого, следует видеть подлинное «Зерцало государей», сочиненное самим королем.