После возвращения во Францию Людовик интересует Мэтью Пэриса в трех аспектах: состояние дел во Фландрии, проблемы Парижского университета и, самое главное, улучшение франко-английских отношений.
Мэтью Пэрис ни слова не говорит о политике нравственного порядка, проводимой королем с 1254 года, за исключением мер против евреев. Зато он распространяется об интересующем англичан состоянии дел во Фландрии, ибо видит в этом серьезную угрозу французской монархии и главную причину возвращения Людовика из Святой земли: взгляд если не неверный, то, по крайней мере, слишком узкий, ибо Людовик решил вернуться во Францию, получив известие о смерти матери, вследствие чего королевство осталось без сильных личностей, способных управлять им в период несовершеннолетия его сына. Обвиняя графиню Маргариту, Мэтью дает волю своему женоненавистничеству: «Корона Франции пошатнулась из-за гордыни одной женщины, графини Фландрской»[766].
В распре между магистрами, принадлежавшими к белому и черному духовенству, в Парижском университете в 1255 году, в которой король Людовик занял сторону нищенствующих монахов и согласился стать светской дланью Папства против главы магистров белого духовенства Гийома де Сент-Амура, английский хронист, напротив, приписывает Людовику, поскольку сам недолюбливает доминиканцев, францисканцев и покровительствующего им Папу, желание поддержать магистров белого духовенства и автономию («свободу») университета: «Хотя король Франции надеялся сохранить свободу магистров и студентов университета, как горожан Парижа», братья проповедники сделали более удачный ход, став слугами Папы[767].
Но особое значение имеет для Мэтью Пэриса улучшение отношений между королями Франции и Англии. Ему известен первый эпизод 1254 года, чрезвычайно символичный и сентиментальный. Генрих III прибыл, чтобы перенести тело своей матери в королевский некрополь Плантагенетов в аббатстве Фонтевро в Анжу и поклониться мощам святого Эдмунда Рича в Понтиньи, который, вероятно, по этой причине обрел чудотворную силу и исцелил больного короля Англии. Затем Генрих пожелал вернуться в Англию, проехав через всю собственно Францию, и Людовик поспешил разрешить ему это и, делая упор на династических связях, пригласил его погостить в Париже и принять участие в семейном торжестве, на котором присутствовали четыре сестры из Прованса: Маргарита, королева Франции, Алиенора, королева Англии, и их сестры Санш, супруга графа Ричарда Корнуэльского, брата Генриха III, и Беатриса, жена Карла Анжуйского, брата французского короля, а также их мать, вдовствующая графиня Прованская. Он отправился навстречу Генриху в Шартр и, завидев его, бросился целовать («ruit in oscula»), и они без конца «целовались и говорили друг другу любезности и вели приятные беседы».
Прибыв в Париж, оба короля совершили поездку по городу, не раз собирая вокруг себя толпы народа («собирались плотные толпы, люди выстраивались в очередь и проталкивались, чтобы увидеть английского короля в Париже»)[768], ибо в середине XIII века монархия охотно выставляла себя напоказ.
Людовик предложил Генриху выбрать в качестве резиденции или его собственный королевский дворец в самом центре города, или просторную обитель тамплиеров, окруженную стенами, воздвигнутыми его дедом, Филиппом Августом. В сопровождении многочисленной свиты и целого табуна лошадей король Англии отправился в старый Тампль. Вместе с гостеприимным хозяином он совершил поездку по Парижу, восхищаясь Святой капеллой, Гревским кварталом, мостами и особенно аккуратно оштукатуренными парижскими домами, в которых было по три, четыре и даже более комнат. Из их окон выглядывало множество сгоравших от любопытства мужчин и женщин[769].
Генрих провел в Париже восемь дней. Как-то вечером он устроил в большом зале замка самый роскошный пир всех времен, какого не видывали ни при дворе Ассура, ни при дворе короля Артура, ни при дворе Карла Великого[770]. Собрание столь славных сотрапезников требовало строгого этикета: герцоги, епископы, бароны, восемнадцать графинь с сестрами-королевами. Людовик хотел посадить Генриха на почетное место, но король Англии отпирался: «Нет, монсеньер король, вам подобает занимать более приличествующее вам место, в центре, вы — мой Сеньор и останетесь им». Людовик уступил, а Мэтью Пэрис одобрил такую иерархию:
В центре — монсеньер король Франции, король среди земных королей, по причине небесного помазания, мощи и военного превосходства; справа от него — монсеньер король Англии, а слева — монсеньер король Наваррский[771].
По окончании пира Людовик уговорил английского короля провести эту ночь в своем дворце. Король Франции, возможно, позабыв о печали, шутливо («jocose dicens») пародировал Евангелие от Матфея: «Оставь теперь; ибо так надлежит нам исполнять всякие “проделки” (facetiam) и всякую “правду” (institia)»[772]. И добавил, смеясь: «Я сеньор и король в моем королевстве. Я требую всеобщего повиновения». И король Англии покорился[773].
Короли воспользовались этой встречей, чтобы провести переговоры. Людовик Святой вновь подтвердил свое желание возвратить английскому королю территории во Франции, в том числе Нормандию, но давал себе отчет в том, что все бароны будут против. Он признался новому другу, как горько ему поражение в крестовом походе, но что он уже пришел в себя теперь, когда «душа встала на место», и что «он больше радуется горестям (patientia) y чем если бы Бог по милости своей сделал ему подвластным весь мир»[774].
С 1258 года короли ведут серьезный диалог. Людовик Святой решительно настроен навязать свою волю баронам и вернуть узурпированные территории королю Англии. Но теперь возникли трудности со стороны последнего. Когда Мэтью Пэрис, вероятно незадолго до своей смерти, описывает последний этап франко-английских переговоров в 1259 году, то против мирного договора возражает графиня Лестерская, жена Симона де Монфора[775]. Несомненно, Мэтью не суждено было дожить до подписания Парижского договора, и он не имел удовольствия узнать, что отдельные земли Французского королевства вновь отойдут к королю Англии, и его не постигло разочарование оттого, что Людовик оставил Нормандию Франции. В целом Людовик IX производил на Мэтью Пэриса столь сильное впечатление, что он ставил его в пример (как правило, положительный, за исключением одного важного момента — налогообложения) английскому королю. В этих отрывках из жизни Людовика Святого, в ряде эпизодов, в толковании персонажа, в нравоучениях, выведенных из анекдотов, не столько угадываются усилия беспристрастного историка, сколько представления английского бенедиктинца. Похоже, говоря о Людовике IX, он в первую очередь думает о Генрихе III.
Францисканец Фра Салимбене Пармский является автором латинской хроники, сохранившаяся часть которой начинается 1168 годом, а заканчивается 1287 годом, незадолго до смерти хрониста, вероятно, в 1288 году. Она написана в жанре всеобщей хроники, но с 1229 года повествует в основном о событиях, современником или свидетелем которых Салимбене был или знал о них понаслышке из какого-то хорошо информированного источника. В сферу его интересов входят преимущественно территории, где он жил или бывал: города Центральной и Северной Италии, Франция, которую он посетил дважды. Его взгляды — это воззрения францисканского ордена, членом которого он был[776].
Он родился 9 октября 1221 года в Парме в семье богатых горожан. В юности на него большое впечатление произвело религиозно-политическое движение за реформу коммун Северной Италии «Аллилуйя», поднявшее по призыву некоторых доминиканцев и францисканцев в 1233 году толпы горожан: своего рода средневековый Май 68-го[777][778]. В шестнадцатилетнем возрасте он решил вступить в орден миноритов. Несмотря на яростное сопротивление своего отца Гвидо де Адама, он, подобно Франциску Ассизскому, порвал с ним отношения и 4 февраля 1238 года вступил во францисканский монастырь в Парме. Салимбене стал одним из тех братьев ордена, которые не оставались на месте, а переходили из одного монастыря в другой. Он был новицием в Фано, провел два года в Лукке, еще два года в Сиене, четыре — в Пизе, в 1248 году получил разрешение проповедовать, а в 1249 году был поставлен священником в Генуе. Он совершил две продолжительные поездки во Францию — в 1247–1248 годах, а затем в 1249 году. Впоследствии он побывал в монастырях Генуи, Болоньи, Феррары, Реджо, провел, возможно, пять лет в Фаэнце, еще пять в Имоле и пять в Равенне. Он умер в 1288 году, вероятно, в Монтефальконе, в Эмилии.
Его издатель Д. Скалья говорит, что он «знал себе цену, был по духу гвельф[779], а по склонностям аристократ». Он представляет для нас интерес по двум причинам. Во-первых, долгое время он был адептом иоахимитских идей, по его словам, до 1260 года, до движения флагеллантов[780], участником которого он был, но которое вселило в него тревогу и привело к разрыву с учениками калабрийского аббата, — многие из них были тогда монахами францисканского ордена. Это поможет, как мне кажется, лучше понять, чем его идеи так привлекали Людовика Святого