Образы и слова
Король и музыка. — Архитектура: придворный стиль?. — Нравоучения в образах. — Книги с рисунками. — Король и его интеллектуалы. — Энциклопедист на службе у короля: Винцент из Бове. — Новый Соломон.
В XIII веке в окружающем короля мире образы и слова значили много. Слова — это преимущественно речения, словесность. Вскоре мы услышим, как говорит Людовик Святой. Но так как в тот век прогрессировала письменность, мы, разумеется, обратимся к текстам.
Христианский мир и особенно Франция, для которой это был первый «великий век», испытали при Людовике Святом пышный расцвет в области изобразительного искусства, равно как литературы, философии и богословия. Это великое время возведения готических соборов с их витражами, время миниатюр нового стиля, схоластического богословия в Парижском университете, прозаических романов о рыцарях Круглого стола, «Высокого Писания о Святом Граале» около 1240 года (Людовику Святому 26 лет), «Романа о Лисе» и «Романа о Розе» — последний был творением первого великого французского лирика Рютбёфа[1011], в своих поэмах упоминавшего короля (которого не любил). Что связывает Людовика Святого с этими произведениями, с этими направлениями мысли? Велик соблазн сблизить, как это сделала история, великий период культуры и творчества во Франции и самого великого короля средневековой Франции, современника этих событий.
Любой король, но особенно король Средневековья, должен угождать Богу и заявлять о своем авторитете, опекая и финансируя художественное творчество и научную мысль. Если то, что содержится в умах и душах, все больше выступает сутью человека и общества, то проявление этого — такой же капитал в системе феодальных ценностей, как и в системе ценностей созидающегося монархического государства Нового времени. В этом обществе, создавшем целый упорядоченный мир знаков, памятники и сочинения — выдающиеся знаки. Была ли на то воля Людовика Святого, направлял ли он этот процесс или, напротив, подчинялся тому, что в нем выражалось и содержалось?
К великому сожалению, по причине моего невежества и отсутствия обобщающих исследований и детального анализа[1012] музыка в этой главе как бы отсутствует. Однако нет цивилизации без музыки. И XIII век был великим веком музыки. В частности, в Париже сложилась великолепная многоголосная певческая школа собора Нотр-Дам, возникшая одновременно с сооружением готического собора в 1165 году[1013], которая выдвинула выдающееся имя Леонина. Его самый прославленный ученик Перотин, вероятно, был еще жив во времена Людовика Святого. Знаменательно, что на рубеже ХII–ХIII веков, тогда же, когда возникло готическое искусство, а Париж стал столицей королей из династии Капетингов, Иль-де-Франс превратился в великий музыкальный центр[1014]. Так что музыка некоторым образом — королевское искусство. Перотин был органистом и сочинителем кондуктов (или «песнопений кондуктов»), полифонических композиций, которые порывают с «григорианской» традицией. В отличие от ars nova[1015], XIV век, этот этап расцвета культового многоголосия получил название ars antica[1016] но это новаторский этап.
Юный Людовик Святой купался в этом море музыки. Его связь с музыкой, пусть и незаметная, не стала от этого менее реальной, тесной и глубокой.
Каждый день король повелевал капелланам и клирикам петь мессу и канонические часы. Королевская капелла, которую он превратил в главное учреждение[1017], денно и нощно окружала его песнопениями, даже во время разъездов:
Святой король поднимался в полночь и созывал своих клириков и капелланов, и вот они еженощно входили в капеллу вместе с королем; и тогда они громко пели по нотам (en musique) заутреню, а затем Богородицу… и даже если он путешествовал верхом, он громко произносил канонические часы под пение его капелланов, не спешиваясь[1018].
Сент-Шапель придавала окружающему миру музыкальную сакральность, работавшую на авторитет средневекового короля. Людовик, как никакой другой монарх или государь, был окружен этой музыкальной аурой. Его жизнь, жизнь короля и человека, была овеяна музыкой — музыкой, которую он мыслил молитвой и оммажем Господу, но также и инструментом построения личности и аккомпанементом, преобразующим королевскую функцию. Он слушал своих капелланов, но не пел с ними, а читал молитвы.
Зато король был равнодушен к мирским песням и не любил, когда вокруг поют. Чтобы приобщить приближенных исключительно к церковным песнопениям, он надумал петь их вместе с ними[1019].
Он не пел мирских песен и не выносил, когда их напевал кто-то из челяди (близкое окружение): одному своему оруженосцу, распевавшему такие песни, когда король был совсем юным, он запретил их петь и заставил выучить старинные песнопения Богородицы и гимн Ave Maria Stella, ибо они того заслуживали; и святой король, случалось, пел эти (песнопения) вместе с этим оруженосцем[1020].
Вероятно, менестрели не содержались постоянно при дворе Людовика. Но порой король чувствовал себя обязанным уступить этой мирской музыке, особенно когда ее исполняли для него по просьбе вельмож. Так, менестрели упомянуты в отрывке королевских счетов 1234 года; они были наняты для развлечений на свадьбе короля в Сансе. Король соглашался послушать их и в менее торжественных случаях: «Когда после обеда вошли менестрели богатых людей и принесли свои виолы, он милостиво выслушал их до конца; а потом встал…»[1021].
Король, живший среди созвучий, Людовик Святой был и королем, окруженным памятниками и изображениями. Весьма соблазнительно и совсем нетрудно поддаться лирическим порывам и связать Людовика Святого с готическим искусством. Истинно то, что Людовик Святой жил и правил во время возведения великих соборов; они были или только что сооружены, или еще не достроены, или основательно перестраивались.
Шартрский собор, где ему предстояло встретиться в 1254 году с английским королем Генрихом III, будет закончен и освящен в 1260 году. Амьенский собор, где в январе 1264 года он произнесет знаменитую Амьенскую «мизу», еще не завершен в верхних частях и в покрытии хоров. В парижском соборе Нотр-Дам, в основном законченном в 1245 году, два ответвления его трансепта начнут удлиняться около 1250 года. Интерьер монастырской церкви Сен-Дени, шедевр ранней готики XII века, начал основательно меняться в 1231 году, вплоть до переустройства при участии Людовика королевского некрополя в центре трансепта в 1262–1263 годах. Что касается Реймса, то возведение кафедрального собора, начатое незадолго до его восшествия на престол, было закончено лишь после его смерти, — то есть сопровождало короля на протяжении всего царствования[1022].
Людовик Святой финансировал или даже заказывал строительство многих церквей, но неизвестно, участвовал ли он в их проектировании. О его эстетических взглядах ничего не известно. Не был он и вдохновителем какого-либо архитектурного стиля или течения, каким стал в первой половине XII века аббат Сен-Дени Сугерий, всемогущий советник Людовика VI и юного Людовика VII. Можно ли полагаться на позднее, и, на мой взгляд, надуманное сообщение архиепископа Буржа Жиля Колонны, утверждавшего, что, приступая к строительству, Людовик Святой начинал его с бесед со своими друзьями, советниками и служителями, которым надлежало обсудить проект вместе с ним и внести в него необходимые уточнения? Эти люди в свою очередь общались с другими — с архитектором, автором проекта и его помощниками и с покупателями земельного участка, финансировавшими строительство[1023].
Вот похвальное слово, не слишком складное, но очаровательное, которое посвящает ему Жуанвиль:
Подобно писцу, который, кончив свою книгу, расцвечивает ее золотом и лазурью, так и наш король расцвечивал свое королевство прекрасными аббатствами и большим количеством домов Божиих и монастырей проповедников, кордельеров и прочих монашеских орденов[1024].
Впрочем, в одной книге, «пышущей предвзятостью»[1025], замечательный искусствовед Р. Брэннер проводит мысль, что при Людовике Святом парижская архитектура «стала софистическим искусством», ибо несла на себе печать короля и его окружения; он называет это «придворным стилем». Такое искусство стало развиваться после возвращения Людовика Святого из его первого крестового похода, но обрело форму еще до похода в группе сооружений Иль-де-Франса, где весьма ощутимо присутствие короля: цистерцианское аббатство Ройомон, монастырь Сен-Дени и, главное, — Сент-Шапель. Это искусство заявляло о влиянии и богатстве Французского королевства и его государя. Тому свидетель — англичанин Мэтью Пэрис, видевший в Людовике IX «короля превыше земных королей, как по причине его небесного миропомазания, так и по причине его могущества и военного превосходства»[1026]. Париж сделался тогда столицей искусств; там возводился Нотр-Дам, там было множество художественных мастерских: в них иллюминировали рукописи, занимались резьбой по слоновой кости, вышивкой и ковроткачеством, из них выходили ювелирные изделия и предметы для церковной службы, в них огранивали драгоценные камни и изготовляли камеи, стилизованные под античность.