Но вскоре… Аделаиду нашли на дороге недалеко от Версаля. Ее привели обратно во дворец, к радости королевской семьи и всей Франции, но к огорчению самой девушки. Она пыталась выскользнуть из рук поймавших ее, приказывая им оставить ее, заявляя, что у нее есть дела, и требуя, чтобы они ей не мешали. Но в такой ситуации даже властолюбивой Аделаиде не позволили поступить по-своему, и девочку препроводили во дворец.
Аделаида повисла у короля на шее, потому что Людовик был единственным человеком, которому она не оказывала сопротивления. В глазах дочери отец был самим совершенством, и она не скрывала свою любовь к нему.
– Но зачем ты вызвала всю эту суматоху? – удивился Людовик. – Как ты могла? Моя девочка, ты хоть понимаешь, как мы испугались?
– Я хотела сохранить все в секрете, пока не выполню то, что собиралась сделать, – ответила Аделаида. – Я хотела привести тебе короля Англии… закованного в цепи, папочка.
– Но, моя дорогая, как бы ты, маленькая девочка, смогла это сделать?
– Я хотела поступить так же, как Юдифь. У нее получилось. Почему не должно получиться у меня? Она поступила так с одним лишь Олоферном, я же собиралась поступить так со всеми английскими лордами, кроме самого короля, а когда он оставался бы один и никто уже не смог бы прийти ему на помощь, я заковала бы его в цепи и привела к вашему величеству. Ты бы не разозлился на меня, папочка? – Она бросила сердитый взгляд на слуг, вернувших ее во дворец. – Но эти люди вернули меня. Их нужно посадить в подземелье, папочка.
Король покачал головой, дочь позабавила, но вместе с тем и рассердила Людовика.
– И как ты собиралась завоевать англичан? – спросил он.
– Это просто. Я бы пригласила всех лордов со мной в постель… но не всех вместе, конечно, это глупо.
– Я… я надеюсь, что не всех вместе, – тихо проговорил Людовик.
– По одному, – заверила его дочь, – а потом… когда они заснут, я бы просто отрезала им головы.
Придворные захихикали.
– Моя милая девочка, – сказал король, – проще было бы вызвать каждого из них на дуэль.
Аделаида обдумала это предложение, улыбаясь в глубине души и представляя, что в ее руке меч и она отрубает англичанам головы одну за одной.
– Нет, папочка, – в конце концов ответила она. – Ты же сам запретил дуэли, поэтому не стоит драться с ними на дуэлях.
Король беспомощно посмотрел на свою дочь. Он пожелал тогда узнать, действительно ли ее образованием занимаются лучшие умы. Возможно, было глупо позволить ей остаться в Версале, в то время как за ее сестрами присматривали монахини, и вообще слишком часто потакать ее желаниям.
Когда Аделаида собиралась заманить англичан по одному в свою палатку и отрезать им головы, ей было двенадцать лет. Это случилось несколько лет назад, а сейчас Аделаида думала над тем, что значит для Анны-Генриетты приезд Чарльза-Эдварда.
Аделаида стояла перед сестрой в розовом платье, расшитом золотыми звездами.
– Что произойдет, когда он приедет в Версаль? – спросила Аделаида.
– Я не знаю, – ответила Анна-Генриетта.
– Интересно, а тебе позволят выйти за него?
– Я не знаю.
– Не думаю, что позволят, – пробормотала Аделаида.
Старшая принцесса покачала головой:
– Я пришла к выводу, что в любви мне не везет.
– Сначала Шатре, а теперь вот принц Чарльз-Эдвард. Да, сестра, тебе действительно не везет. Знаешь, что сделала бы я на твоем месте? Продала все мои драгоценности, да и чужие тоже, и ночью убежала вместе с ним из дворца и отправилась в Англию.
– И пригласила бы в свою постель всех великих полководцев, чтобы отрубить им головы? – с улыбкой спросила Анна-Генриетта.
– Ну, это лучше, чем остаться здесь и горевать, – защищалась Аделаида. – Вот что я тебе скажу, сестра. Даже если бы принц вернулся сюда наследником престола, папочка не разрешил бы тебе выйти за него.
– О… тогда все было бы совсем иначе. Кончились бы все неприятности.
Аделаида нахмурилась:
– Нет, Анна-Генриетта. Даже в этом случае папа не дал бы согласия на твой брак.
– Какую ерунду ты говоришь. Нам всем когда-нибудь придется выйти замуж. Луиза-Елизавета же вышла.
– И папочка до сих пор жалеет об этом.
– Это потому, что она не получила еще всех почестей, которые он для нее желал.
Аделаида покачала головой и с пониманием посмотрела на сестру.
– Нет, не в этом дело, – вдруг засмеялась она, – говорят, наша сестра очень красивая. И знаешь, папе очень нравится, когда все говорят о ее красоте. И он был в ярости, когда услышал о том скандале, в который была вовлечена наша сестра.
– Аделаида… Аделаида… что происходит у тебя в голове?
– Не надо на меня так смотреть. Я больше знаю о делах, чем ты. Я больше знаю о папочке. Я знаю о нем больше, чем кто-либо другой в мире. И я скажу тебе почему. Потому что я люблю его. Никто не любит его так, как я. Он самый красивый мужчина в мире. И я хочу выйти замуж только за него.
– Ты говоришь как ребенок, Аделаида.
– А ты… а ты, – закричала Аделаида, – ты думаешь так, как тебя учили думать. Почему бы родителям не любить своих детей больше всего на свете? Они принадлежат друг другу. Я люблю короля. Я никого не смогу полюбить так, как его. А он любит меня… и тебя, и Луизу-Елизавету. Вот почему он был так зол, когда услышал о ее романе с послом, месье де Вориалом.
– Конечно же он был зол. Отец очень переживал.
– Но гнев отца отличается от гнева матери. Ты разве не замечала?
– Аделаида, что за чушь в твоей голове? Аделаида вдруг стала высокомерной, полной достоинства, какой она могла становиться моментально и без предупреждения.
– Если ты не хочешь выслушать до конца, тогда не поступай так, как я тебе говорила. Я просто хочу сказать, что папочка никогда не даст согласие на твой брак с Чарльзом-Эдвардом… или кем бы то ни было. Не даст согласия и на мой брак.
С этими словами Аделаида кивнула и вышла из комнаты, преисполненная чувства собственного достоинства.
Они – Анна-Генриетта и Чарльз-Эдвард Стюарт – танцевали на балу, данном в Версале в его честь.
Он немного постарел, но был по-прежнему привлекательным. В темно-красном бархате и золотой парче, сверкая драгоценностями, принц больше походил на прибывшего с визитом властелина большой державы, чем на изгнанника.
На балу присутствовали несколько дворян из Шотландии, которые вели себя так, словно они были маленьким королевским двором Чарльза. Слуги принца были одеты в британскую королевскую ливрею, а на принце был орден Святого Георга.
Когда в танце их ладони соприкоснулись, Анна-Генриетта страдальчески посмотрела на принца. Он изменился, она знала это. Перед ней был уже не тот романтичный юноша, которого она полюбила в начале 1745 года. Он даже смотрел на нее по-другому.
– Я слышала, что мой отец предоставил в ваше распоряжение дом в Париже.
– Да, в пригороде, – подтвердил он. – Его величество очень щедр. Помимо дома он обеспечил мне еще и жалованье. Так что, мадам Анна-Генриетта, у меня будет время строить дальнейшие планы на будущее.
– А вы их строите? – тревожно спросила она.
– Любой человек занят этим.
– В вашем положении… да.
– Мне очень жаль, что я вернулся изгнанником.
– Я так сильно надеялась. Вы были так близко от своей цели.
Чарльз грустно покачал головой, и Анна-Генриетта вспомнила о романтических историях, которые рассказывали в свете. О его приключениях на острове Скай.
– К нам время от времени поступали известия, – сказала она принцу. – Ваша подруга Флора Макдональд… она… она была очень добра к вам.
– Я обязан ей жизнью, – ответил он, и в какое-то мгновение Анне-Генриетте показалось, что на месте этого разочарованного человека – молодой принц, которого она знала когда-то.
Чарльз вспомнил о Флоре, о ее храбрости, находчивости и изобретательности. Потом он вспомнил, как он, почти задыхаясь в платье служанки – толстушки Бетти Бурк, горничной Флоры Макдональд, – преодолел вместе с Флорой все опасности.
Когда он вспоминал о тех днях, эта молодая принцесса его юности казалась ему ребенком. Никто не смог бы жить так, как жил он, страдать так, как страдал он, остаться романтиком и верить в вечную любовь, как верила эта девочка.
Очарование романтики осталось на Куллоденских болотах, вместе с павшими там храбрыми воинами, жертвами этого мясника герцога Кемберлендского.
Чарльз теперь мог только смотреть на эту молодую девушку и думать: «Если ее отец даст согласие на брак, то тогда он точно сделает все, что в его силах, чтобы помочь мне вернуть трон».
На его лице появилась маска светской учтивости.
– Какое счастье вернуться в Версаль, – сказал он. – Не знаю, существует ли еще большая радость. Трон… трон, принадлежащий мне по праву… если бы он сейчас был моим, то вряд ли принес бы больше радости, чем та, которую я испытываю сейчас – держа вас за руку.
Восторг только мелькнул в ее глазах, и, хотя она улыбалась, лицо принцессы оставалось грустным.
Король принял гостя со своим обыкновенным очарованием.
– Я надеюсь, – сказал он, – что вам понравился дом в пригороде.
– Очень, ваше величество.
– Рад это слышать.
– Я стольким обязан вашему величеству. Вкусив вашей щедрости, я хочу обратиться к вам с еще одной просьбой.
Людовик был поражен. Он догадывался, о чем попросит его принц, и будет невежливо отказать ему. Король подумал и об Анне-Генриетте, своей любимой дочери, которая расцвела после встречи с этим молодым человеком и прекратила горевать по герцогу де Шатре.
– Моя просьба касается принцессы, ваше величество, – продолжал Чарльз-Эдвард.
Людовик не сводил глаз с принца.
– Скоро моя старшая дочь должна приехать навестить меня, и я с нетерпением жду ее приезда, – сказал король. – Это будет для меня большим удовольствием. Я часто жалею о том, что дал свое согласие на этот брак. Брак оказался не таким уж удачным, и я пообещал себе, что впредь не расстанусь ни с одной из своих дочерей, за исключением, конечно, того случая, когда обстоятельства вынудят меня сделать это. Я расстанусь с моими дочерьми только ради блага Франции.