[54].
Долгожданное известие мгновенно распространилось по Парижу и всему королевству. «Я знаю, что эта радость, должно быть, превосходит все прочие, кои Ваше величество испытал в своей жизни, — писал брату Гастон Орлеанский. — Нет другого человека, который принимает в ней большее участие и желает с большим усердием и любовью осуществления его желаний, чем я». Во всех церквях возносили благодарственные молитвы Господу, прося его и далее не оставлять Францию без своего покровительства.
Анна Австрийская осторожничала и слегка досадовала на всю эту помпу — она уже столько раз обманывалась в надеждах… Но вокруг нее уже никто не сомневался, что ребенок, наконец, появится на свет и что это будет дофин. Из легкомысленной интриганки и изменницы королева в одночасье превратилась в будущую мать будущего наследника престола. Когда сюринтендант финансов де Бюльон в феврале заикнулся о том, чтобы урезать ее доходы, Ришельё резко ему возразил. Они с королем уже подбирали гувернантку нерожденному младенцу. Анна прочила на это место свою подругу госпожу де Сен-Жорж, но об этом не могло быть и речи: Людовик собирался доверить уход за сыном дочери маршала де Сувре, своего собственного дядьки. К тому времени она уже стала маркизой де Лансак. Объявив супруге о своем выборе, он попросил ее сообщить маркизе, что она будет руководить «домом» будущего дофина. Чтобы несколько сгладить чересчур прямолинейный подход короля, Ришельё поручил секретарю Легра подготовить королеву. Впрочем, эти предосторожности оказались излишними: Анна весьма любезно приняла госпожу де Лансак и наделила ее всеми полагающимися официальными титулами. Зато она попросила кардинала освободить из Бастилии Лапорта. Тот получил от Людовика соответствующий приказ и тотчас сообщил Легра: «Я чрезвычайно рад, что королева получила в этом деле желаемое удовлетворение и знаки дружбы, которую питает к ней король». Рассказывая о своем освобождении в мемуарах, Лапорт уточняет, что королевский приказ был получен, после того как Людовик почувствовал движение плода в чреве жены, то есть в конце апреля. «Одним пинком еще не родившийся младенец распахнул ворота Бастилии и забросил меня на восемьдесят лье от Парижа», — вспоминал верный паж.
Трижды в неделю король брал придворных дам с собой на охоту, а по возвращении садился в карету между своей племянницей и Мари де Отфор, которая вернула себе положение титулованной фаворитки (кстати, в марте она стала камер-фрау королевы). Дочь Гастона Орлеанского даже придумывала тексты к мелодиям, которые потом исполнял в честь дам-охотниц ее камерный оркестр во время трапез, устраиваемых его величеством, и эти песенки были посвящены исключительно Мари де Отфор. Однажды король попросил поэта Франсуа де Буаробера, одного из первых членов Французской академии, написать слова на мелодию его собственного сочинения; и тот выбрал темой любовь короля к его фаворитке. Прочитав текст, король сказал: «Слова хороши, только нужно убрать оттуда всё про желания, ибо я ничего не желаю». Буаробер, поставив в известность Ришельё, полностью переработал текст, вставив в него имена мушкетеров, после чего король нашел песню «восхитительной».
Как и все фавориты короля, уверенные в своей безнаказанности, Мари вела себя довольно дерзко, позволяя себе нелицеприятные отзывы о кардинале. Людовик же выглядел рядом с ней старым ревнивым мужем: он даже расстроил ее брак с маркизом де Жевром, чтобы она не досталась другому. Бывало, что их перепалки происходили на виду у всего двора; Людовик записывал их слово в слово и хранил эти «протоколы» в особой шкатулке. После таких стычек в Сен-Жермене несколько дней царило уныние, король дулся на свою фаворитку. Обычно никогда не сидевший без дела, занятый кулинарными опытами или что-нибудь мастеривший, он часами просиживал в кресле, скрестив вытянутые ноги и зевая, или стоял у окна и барабанил пальцами по стеклу. Беспокоить его в такие моменты было нельзя, никакое веселье и смех не допускались, все должны были скучать вместе с королем…
Чтобы уравновесить влияние фаворитки, Ришельё попытался найти королю нового «друга» и стал всячески проталкивать юного Анри д’Эффиа, маркиза де Сен-Мара, сына маршала Антуана Куафье-Рюзе, который унаследовал титул после смерти отца в 1632 году; тогда же кардинал взял мальчика под свое покровительство. В 1635-м, когда Анри было всего 15 лет, Ришельё добился для него должности командира одной из новых гвардейских рот, созданных королем для своей личной охраны, и в дальнейшем старался находить для него ответственные поручения, чтобы мальчик почаще попадался на глаза королю. В марте 1638 года юноша стал одним из двух распорядителей королевского гардероба после ухода с этой должности маркиза де Лафорса. Но он вовсе не был царедворцем, имел гордый и независимый характер и не умел льстить. Перспектива стать королевским фаворитом его отнюдь не прельщала, тем более что он знал, какая судьба постигла Баррада и Сен-Симона. Он хотел стать военным, как отец; ему вовсе не улыбалось всегда находиться при короле, который превратился в мелочного, подозрительного и обидчивого брюзгу, и разговаривать с ним об охоте, собаках и ловчих птицах, покинув Париж с его развлечениями и удовольствиями. Впрочем, юный франт, всегда ходивший в шелках и кружевах, вовсе не был по душе королю. Но Ришельё был упорен и действовал через мать маркиза, делавшей сыну внушения по поводу того, как надлежит себя вести.
Эти придворные интриги казались первому министру не менее важными делами, чем внешнеполитические и военные. А забот было много: через своих мадридских шпионов король и кардинал знали, что Оливарес стремится к миру; антигабсбургскую коалицию надо было сохранить любой ценой. Шведы могли заключить сепаратный мир с Габсбургами в обмен на Померанию; голландцы тоже могли поддаться на заигрывания Мадрида. Лондон не определился в своих предпочтениях: Карл I в большей степени был занят внутренними делами, однако поддерживал своих племянников — сыновей пфальцского курфюрста; Ришельё надеялся привлечь его на сторону Франции и помешать сообщению Испании с Нидерландами морским путем.
Пятого марта в Гамбурге был подписан договор между Францией и Швецией: военный союз продлевался еще на три года; Париж обязывался выплачивать шведам по миллиону ливров в год. Одновременно начались переговоры с имперцами: отдельно католиков (Франция) — в Кёльне и протестантов (Швеция) — в Любеке. Но, конечно, последнее слово оставалось не за дипломатами, а за военными.
Французская армия теперь состояла из шести корпусов, находившихся во Фландрии (под командованием Шатильона), в Пикардии и Шампани (Лафорс), в Эльзасе (там хозяйничали наемники Бернгарда Саксен-Веймарского и полки графа де Гебриана), на границе с Бургундией (армия герцога де Лонгвиля), в Гиени (армия Конце) и в Италии (войска маршала де Креки). Но надежды на них было мало: военачальники бесталанные, солдаты недисциплинированные, к тому же вечно голодные и оборванные из-за нехватки денег.
В конце февраля Бернгард Саксен-Веймарский прошел долиной Рейна и захватил три города-плацдарма на швейцарской границе. Оставалось взять четвертый и самый главный — Райнфельден. Ему противостоял Иоганн Верт с помощником, итальянцем Федерико Савелли. Первую атаку удалось отбить, однако герцог неожиданно перешел в наступление и 2 марта захватил город, пленив обоих имперских военачальников, после чего пошел дальше. 11 апреля он взял Фрайбург-в-Брейсгау и осадил Брейзах. Этот город на правом берегу великой реки был стратегическим пунктом на пути движения армий из Австрии или Италии в Пфальц, низовья Рейна, в Испанские Нидерланды или внутрь империи. Теперь испанцы могли снабжать свою армию в Нидерландах только морским путем. Положение дел в Испании тоже было бедственным: казна пуста, крестьяне бунтуют, к тому же в Южной Америке голландцы захватили Бразилию — владение Португалии, находившейся тогда в зависимости от испанской короны.
Граф-герцог Оливарес отправил в Париж тайного переговорщика Мигеля де Саламанку, который добился аудиенции у его высокопреосвященства. Встреча состоялась 14 мая в обстановке строжайшей секретности в одной из церквей Компьена. Ришельё предложил перемирие при сохранении территориального статус-кво, уточнив, что не отдаст Пиньероль и Лотарингию и не нарушит слово, данное союзникам. Испанец был вынужден признаться, что не уполномочен выступать от имени императора. На следующий день речь шла о германских делах. Собеседники были чрезвычайно учтивы и любезны друг с другом, однако решить ничего не удалось.
Франции было еще рано выступать с позиции силы: на нидерландском фронте Шатильону никак не удавалось взять Сент-Омер. Его осада велась кое-как, Томас Савойский сумел привести подкрепление. Людовик написал маршалу письмо, в котором выразил свое неодобрение и заявил, что готов лично выехать во Фландрию, если его присутствие необходимо для успеха военных действий. Тот ответил, что сам справится, его величеству не стоит утруждаться. Однако Томас Савойский и Пикколомини напали на лагерь французов с двух сторон и 15 июля вынудили Шатильона капитулировать. Французам позволили уйти, забрав с собой все пушки и обоз, но кружным путем — через Испанские Нидерланды и Мец в Лотарингии.
В Италии маршал де Креки был убит во время одной из стычек. Спешно назначенный вместо него кардинал де Лавалетт не смог воспрепятствовать захвату Верчелли испанцами.
Но Парижу и его окрестностям более ничто не угрожало, поэтому двор занимала исключительно беременность королевы. Людовик ежедневно посылал кого-нибудь из дворян справиться о ее здоровье, а 1 июня неожиданно покинул Компьен и прискакал в Сен-Жермен, чтобы увидеться с женой, которую нашел в добром здравии. Между супругами восстановилась полнейшая гармония, и когда 19 июля король решил всё-таки выехать вместе с Ришельё в Амьен, ближе к линии фронта, при дворе сочли, что это происки кардинала: он недоволен согласием между их величествами и использует любой предлог, чтобы их разлучить.