следником).
Президент де Периньи, чтец Его Величества, воспитатель Монсеньора с 1668 по 1670 год, составил, согласовал с Монтозье план обучения, которому Боссюэ следует с 1670 по 1679 год, комментируя отдельные эпизоды истории. Периньи хотел воспитать наследника добропорядочным дворянином и сформировать его как государственного деятеля. Как принцу, ему надо было познакомиться с юриспруденцией, старинной и современной, с положениями государственного права, с каноническими правилами, с наукой общения с людьми, с законами политики и управления. Как дворянину высшей пробы, Монсеньору необходимо было хорошо знать Священное Писание и катехизис, латынь, познакомиться с некоторыми основами греческого языка, выучить итальянский и испанский языки. К этому багажу должны добавляться древняя и современная история (с генеалогическими картами, хронологией и географией), философия (логика, мораль, физика и метафизика), риторика (общие положения); наконец, в достаточном объеме математика, чтобы обучиться военному искусству, в том числе искусству оборонных сооружений{39}.
Считается необходимым дать наследнику, под предлогом простых и ясных знаний обо всем, громадные знания, достойные гигантов Рабле. Двор с почтением произносит каждое его детское слово, вокруг принца вращается плеяда великих людей: гуманист Пьер Дане, который для него составляет латинские словари, отец Делярю, член ордена иезуитов, адаптирующий для него Вергилия, аббат Гюэ, помощник Делярю, «ученый-универсал»{112}.
Чтобы выдержать эту лавину знаний, которые преподносит де Монтозье, постукивая тросточкой педагога, надо иметь крепкую голову (наследственную), каковой и обладает Монсеньор. Он слушает уроки Боссюэ, не напрягая особенно внимание, вежливо, хотя немного нахмурившись. Прелат по этому поводу жалуется маршалу де Бельфону: «Приходится переживать из-за отсутствия прилежания в характере: не ощущаешь никакого утешения»{106}. Но все же юный принц читает наизусть весь катехизис и большую часть Священного Писания. Ибо Боссюэ и его сотрудники не идут ни на какие компромиссы относительно религиозного образования. «По мере многократного повторения, — пишет Боссюэ папе Иннокентию XI, — мы добились того, что эти три слова — набожность, доброта, справедливость — закрепились в его памяти со всей той связью, которая существует между ними»{106}.
К тому же наследник превосходно ездит верхом, танцует, занимается военными упражнениями и станет лучшим псовым охотником Франции. Монсеньор очень похож на своего отца. Он мало читает книг, как и его отец, но более образован. Елизавета Шарлотта Пфальцская, его тетя, скажет о нем: «Он многому научился, но ни о чем не хочет говорить, и он изо всех сил старается забыть то, чему научился, ибо такова его прихоть»{87}. Он унаследует от Людовика XIV любовь к искусствам, к коллекционированию, к театру, величавость, смелость, политическое чутье. Здесь трудно отличить наследственное от благоприобретенного.
«Секреты королевской власти»
Выступая с речью перед академией 3 февраля 1671 года, Поль Пеллиссон воскресил в памяти «Наставления, или Мемуары», написанные Людовиком XIV в воспитательных целях для наследника, — эти тексты содержали, по его высказыванию, «секреты королевской власти и вечные советы: чего надо избегать, а чему следовать»{63}. В течение нескольких лет король вел «записи» и «дневник»: таким образом, были составлены в сотрудничестве с президентом Периньи мемуары 1666, 1667 и 1668 годов. В 1671 году Людовик XIV, теперь с помощью Пеллиссона, доводит до совершенства тексты, в которых описаны первые годы личного правления (1661, 1662). Он использует с этой целью памятные записки совета, которые были сделаны в свое время президентом Розом, личным секретарем, а также многие записи, сделанные рукой Кольбера. «Мемуары за 1661 год», правдивость которых подтверждается целым десятилетием после их написания post eventum, по справедливости пользуются очень большой известностью. И хотя их трудно сравнить с размышлениями Марка Аврелия или Фридриха II, тем не менее они заключают в себе основу основ политического послания короля, написанного прекрасным стилем: теорию французской абсолютной монархии и ее практику.
Наследнику не преподается урок скромности: юный принц увидит, что отцовский текст написан языком гордого человека. Людовик XIV преисполнен сознанием того, что он абсолютный монарх. С его точки зрения, царствовать не управляя — не имеет смысла: надо любой ценой обходиться без первого министра. Управлять не царствуя — это, пожалуй, дело государственных чиновников и удел министерской власти. Король царствует и управляет. Здесь глагол «царствовать» означает в какой-то степени «царить»! Возможно, есть политические деятели, более способные, чем Его Величество; но им не дано быть незаменимыми в царствовании. Один только Людовик царствует, и царствует во Франции.
Поэтому король должен заботиться о славе, чести, репутации — это ключевая тема для размышлений, которая должна заинтересовать молодого монарха. Она волнует и Людовика, это чувствуется в тексте и между его строк, что король заботится о чести и славе (особенно военной), которые связывают воедино внутренние дела и войну. Кажется, что слава и честь, как кони, впряженные в оглобли королевской кареты, готовы пуститься вскачь.
Король не сидит сложа руки, он действует. Настоящий монарх начинает действовать не тогда, когда ему видится стопроцентный успех. Он идет вперед, действуя на пользу государства и его славы, не ожидая, пока у него в руках появятся все козыри; он использует благоприятные случаи, ждет, когда ему улыбнется Провидение. В своих действиях он не должен никому отдавать отчет — только будущее поколение будет его судьей. А пока тот, кто царствует во Франции, есть первый государь Вселенной. Рядом с ним германский император является только монархом второго плана: «Я не вижу, мой сын, по какой причине короли Франции, являющиеся наследными королями[31], у которых есть возможность с гордостью сказать, что сегодня нет в целом мире ни лучшего королевского дома, чем их дом, ни такой же древней монархии, ни большей державы, ни более абсолютной власти, были бы ниже, чем эти избранные монархи».
Это искушение гордостью, к счастью, смягчено христианством. Божественное право налагает действительно на монарха обязанности. «Небо, — пишет Людовик, — поручает нам народы и государства» — и тотчас ограничивает власть королей. Монарх, особенно наихристианнейший король, должен следовать лучше, чем его подданные, заповедям Господа и Церкви. Королю надлежит быть скромным: «Если есть гордость, законная в нашем положении, то есть и скромность и смирение, которые не менее похвальны». Король должен каяться, а это является залогом политической трезвости, противоядием от придворной лести. Наконец, монархи должны больше, чем другие люди, «воспитывать своих детей словом и делом». Для тех, кто увидел бы во всем этом простую формальность, Людовик XIV дал пример своего повиновения Церкви. В 1661 году его первыми советниками были отец Анн&, исповедник; Марка, архиепископ Тулузский; Ламот-Уданкур, епископ Реннский; Ардуэн де Перефикс, епископ Родезский, его бывший воспитатель.
До сих пор все провозглашенные принципы традиционны. То же самое могли бы написать или сказать (отличие было бы только стилистическое) и Франциск I, и Генрих II, и Генрих IV. Но эти «Мемуары Людовика XIV за 1661 год» написаны удивительно современно. Они наверняка предвещают просвещенный деспотизм. Монархи-реформаторы века Просвещения преследовали двойную цель: развивать разум (доминирующий параметр у Фридриха Прусского) и приносить счастье народам (навязчивая идея Иосифа II); эти же мысли полностью излагаются в Поучении Людовика XIV.
Король говорит о разуме: «Я лишь хотел бы, чтобы вся цепь моих действий показала, что, хотя я никому не отдавал отчета, я тем не менее всегда поступал по велению разума». И также о счастье, то есть об общем благе и о благосостоянии подданных: «Способствовать росту достоинства и поднимать достоинство, одним словом, делать добро — должно быть не только самой большой заботой, а еще и самым большим удовольствием для короля». В другом месте Людовик пишет еще яснее: «Мы должны думать о благосостоянии подданных больше, чем о нашем собственном. Кажется, они составляют часть нас самих, потому что мы голова целого тела, а они члены его. Только исходя из их собственных выгод, мы должны дать им законы; и та власть, которую мы имеем над ними, должна нам служить лишь для того, чтобы работать все эффективнее для их счастья».
Эта программа слово в слово вновь будет представлена у Фридриха II, и все будут считать, что у него нашли гениальное и оригинальное.
Определив монархию, ее цели, Людовик XIV затем дает понять своему сыну, что у принца два оружия: его личный труд и гармоничное и эффективное сотрудничество с той командой, которой поручено ему помогать. С 1661 года он взвалил на себя «большую работу». Такой труд — основа основ: «Царствование — это всегда большой труд, и только трудясь можно царствовать». Ремесло короля можно исполнять прилежно трудясь. Труд — это деятельность короля, которую видит общество: «Король — какими бы ловкими и просвещенными ни были его министры — участвует в создании, и это не остается незамеченным». После смерти Мазарини Людовик берется за работу. Два пятилетия спустя, к удивлению наблюдавших его людей, он нисколько не изменяет ни своих взглядов, ни своего темпа: «Вот уже десятый год я следую, как мне кажется, все время той же дорогой: прислушиваюсь к моим самым простым подданным; знаю в любой час, где, сколько и какие у меня войска, в каком состоянии мои крепости; отдаю беспрестанно нужные приказы; немедленно вступаю в контакт с иностранными министрами; получаю и читаю депеши, на одни из них лично отвечаю, а на другие поручаю своим секретарям дать ответ; регулирую приходы и расходы своего государства; заставляю отдавать себе отчет именно тех, кого я назначил на важные посты; соблюдаю в делах секретность, как никто до меня; раздаю милости по своему собственному выбору и, если я не ошибаюсь, держу тех, кто мне служит, — хотя они и их близкие чувствуют себя облагодетельствованными, — в скромности, стремлюсь сохранять дистанцию между ними и первыми министрами». Такая работа требует четкого распределения времени, двух заседаний в день, каждое по два-три часа, с разными людьми: либо совет, либо работа в «связке» (или разговор с глазу на глаз короля с каким-нибудь министром), не считая, добавляет Людовик XIV, «часов, которые я проводил бы наедине, и времени, которое я мог бы потратить, занимаясь необычными делами».