{63}. Следующее зачисление в члены, — если не считать нескольких единичных случаев, как зачисление герцога Дезюрсена или Яна Собеского, — имело место только 31 декабря 1688 года (1 января 1689 года), через двадцать семь лет, то есть спустя целое поколение. На сей раз группа награжденных насчитывала семьдесят четыре человека. Столь редкое награждение вызывает разные толкования. Мадам де Лафайетт сразу отмечает отсутствие среди группы награжденных в 1689 году трех герцогов — де Рогана, де Вантадура и де Бриссака: «Эти трое очень редко показывались при дворе, не участвовали в войнах», отлынивали от королевской службы. А маркиз де Сурш пишет: «Эти награждения удивили весь двор и дали представление о высокой степени доверия, которым пользовался господин де Лувуа: он добился того, что больше половины мест достались военным». Согласно утверждениям этого мемуариста, всесильный министр «посоветовал королю всегда иметь в виду три вещи»: 1) когда готовится война, король «должен стремиться не только к тому, чтобы снискать себе любовь всех высших военных начальников, наградив их орденом Святого Духа, но и побудить всех последующих за ними ничего не жалеть, чтобы удостоиться такой же чести»: 2) если король наталкивается на некоторые трудности при наборе послов, он должен учесть, что это, возможно, происходит из-за отсутствия соответствующих награждений, на которые они могли бы рассчитывать в будущем; 3) награждение голубой лентой — превосходный для короля способ оказать честь «искренне обращенным гугенотам»{97}. Таким образом, награда за службу — это одновременно признание высокородности и способ продвинуть «заслуженную» элиту. Отдельные назначения, которые следуют за этим, подчеркивают еще больше эту политику поощрения заслуг. Если по отношению к Таллару (1701) и Марсену (1703) проявляется большая снисходительность, то никто не осмелится утверждать, что нечто подобное имеет место при присвоении ордена Святого Духа де Ревелю (1703), Виллару, Шаторено или Вобану (1705){2}. Награждение голубой лентой 1 января 1711 года показательно: граф де Медави, представленный к награде в 1706 году, разбил имперцев под Кастильоном; граф Дюбур, представленный в 1709 году, победил Мерси под Румерсгеймом; Альберготти удерживал осажденный Дуэ сколько было силы; а маркиз де Гоэсбриан защищал Эр-сюр-ла-Лис в течение двух месяцев, находясь в открытых траншеях!
После таких подвигов остается лишь получить титул герцога, а потом ждать, когда твое герцогство будет возведено в ранг пэрии: Буффлер и Виллар удостоились такой чести. Но король не идет далее в своих милостях. Даже рискуя вызвать неудовольствие победителя при Денене, этого неутолимого честолюбца, король не помышляет восстановить должность коннетабля Франции. Слуга, даже осыпанный почестями и близко стоящий к королю, не может превысить определенный уровень оказываемой ему чести. В конце концов, тот, кто служит, пусть даже героически, лишь выполняет свой долг.
Глава XVII.ВНУТРЕННИЕ ЗАВОЕВАНИЯ
Королю так же необходимо покорять сердца своих подданных, как и города.
Покорение сердец — это великая победа.
Монарх, который не любит свой народ, может быть великим человеком, но не может быть великим королем.
Мы должны заботиться о благе своих подданных больше, чем о своем собственном. Мне представляется, что наши подданные являются составной частью нас самих, ибо мы голова, а они члены одного и того же тела.
Вооруженный мир был, как мы видели, не периодом завоевательного империализма, а временем обустройства, направленного на выравнивание государственных границ и «округление» территории Франции. Если бы надо было во что бы то ни стало провести исследования королевских завоеваний в победоносной Франции после заключения Нимвегенского мира, то оказалось бы, что это были исключительно внутренние завоевания. Они всегда считались победами короля, даже когда Людовик XIV привлекал к своей политике и управлению небольшую когорту своих лучших сотрудников.
Многосторонняя политика монарха всегда была подчинена единому плану: речь неизменно шла о величии, единстве и сплоченности королевства. «Хорошо управляемое королевство — это королевство, в котором трудятся неустанно, в меру своих сил, чтобы росло население; чтобы люди хорошо обрабатывали землю; чтобы все хорошо ели, если они работают; чтобы не было ни лодырей, ни бродяг; чтобы воздавалось по заслугам; чтобы было наказание за любое нарушение; чтобы держать в повиновении все сословия, гильдии и частных лиц, как бы могущественны они ни были; чтобы король сам стремился умерить свою королевскую власть, не совершать никаких противозаконных актов из высокомерия, по капризу или слабости; чтобы он не доверялся ни министру, ни фавориту»{224}. Подобное определение внутренних задач хорошего главы государства и его администрации могло бы быть взято из «Мемуаров» Людовика XIV, ибо оно соответствует программе этого монарха и ее воплощению в жизнь. Но парадоксальным образом автором этого текста был Фенелон, который послал его в 1701 году маркизу де Лувилю в качестве руководства для юного Филиппа V. Фенелон хотел намекнуть на то, что политика, определяемая его девятью пунктами, сильно отличалась бы от той, которую проводил король Франции.
Во всяком случае, король, когда он преследует глобальную цель (если не рациональную, то, по крайней мере, разумную), не старается навязать ее грубо или шаблонно. Слишком много здесь встречается препятствий. Он сам не картезианец и не абстрактный мыслитель, а здравомыслящий человек, и он советовал Монсеньору быть таковым. Его королевство разнолико: север, за линией Сен-Мало — Белле, более образован и трудолюбив; юг больше стремится сохранить особенности своего языка, образа жизни, душевного склада. Области с сильно укоренившимся протестантством противопоставляют себя контрреформистским провинциям. Провинции, в которых сохранились ассамблеи трех сословий и которые позже других вошли в состав королевства, сильно отличаются от финансовых округов, разделенных на элекции, управляемые элю. Внутренние границы усложняют товарные перевозки, и надо хорошо знать географию и налоговый режим, чтобы соблюдать постоянно изменяющиеся правила табели, этого тяжелого налога на соль. Кстати, мы еще не упоминали о разграничении частного права на северное и южное (на севере все в основном определяется «обычаями», а на юге — римским правом или «писаным правом»), а также о различиях между административными связями (пограничные провинции подчиняются государственному секретарю по военной части, а остальные в неравной степени трем другим министерским департаментам) и о частном случае, который представляет собой каждая недавно присоединенная провинция (Эльзас), или давно оккупированные (Лотарингия, Люксембург, Пинероло).
Кроме того, власть короля разделяется на военную власть губернаторов, которые очень редко долго удерживались на месте (по причине смерти или в силу непригодности), и на власть морских интендантов; на церковную власть епископов (которых король назначает, следит за ними, поддерживает при необходимости и которые играют важную роль, способствуя послушанию и лояльности); наконец, на гражданскую власть, которая в большей степени принадлежит интендантам.
В результате то, что верно в общих чертах, необязательно применимо к Дюнкерку, если и подходит для Перпиньяна. То, что верно в Марселе, — заблуждение в Ренне. Наши обычные слова, наши современные представления о государстве (особенно об огосударствлении), о централизации (особенно о централизме), об администрации (особенно о бюрократизме) могут быть применены к королевству Людовика XIV только лишь после предварительных оговорок (о которых было сказано выше) и с чрезмерной осторожностью. Францию XVII века надо сравнивать не с Францией XX века, а с Россией Петра Великого, этим многоэтническим и плохо управляемым миром; с иберийским полуостровом, где употребление слова «Испания» в единственном числе искажает представление о реальных Испаниях; с причудливой мозаикой Священной империи; с многообразием суверенитетов Габсбургов в Вене; с провинциями Бранденбургского курфюрста, разбросанными между Рейном и Одером. Если королевство Людовика XIV уже более однородно, более едино, лучше управляемо, чем другие европейские страны (в частности, благодаря Генриху IV, Ришелье и Мазарини), оно конечно же еще не «огосударствлено» и не «централизовано». Наши предки этого не потерпели бы. И король этого тоже по-настоящему не хотел. Его интенданты, случись это, утратили бы большую долю своей власти.
Тридцать назначенных комиссаров
В конце царствования гражданскими делами во Франции будут ведать на местах «назначенные комиссары» (31) или интенданты юстиции, полиции и финансов. Слово «юстиция» напоминает, что они принадлежат к судейским должностным лицам, что, помимо привилегии заседать в высших судах, они контролируют деятельность трибуналов короля и судей, подчиненных сеньорам. Слово «полиция» обозначает, что они «люди пера», администраторы современного типа; то, что мы называем в наши дни «полицией» — это организация, деятельность которой ограничивается разведывательной службой, поддержанием порядка и, при необходимости, репрессивными мерами, а прежде в ее компетенцию входил более широкий спектр деятельности. Слово «финансы» включало понятия: налоговая ответственность, контроль над региональной экономикой и забота о ее развитии. Это простое перечисление показывает, что если комиссар и назначен королем, он тем не менее подчинен нескольким уполномоченным Его Величества. Интендант Эльзаса, например, подчиняется одновременно Лувуа, который управляет пограничными провинциями, и Кольберу, который очень широко раскинул щупальца своего контроля над финансами