ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПРЕДИСЛОВИЕ
В мировой истории было четыре великих века: век Перикла, век Августа, век Льва X и век Людовика XIV.
Век Перикла породил Мильтиада, Леонида, Фемистокла, Аристида, Павсания, Алкивиада, Софокла, Еврипида, Фидия, Аристофана, Зевксиса, Паррасия, Сократа, Диогена, Геродота и Ксенофонта.
Век Августа: Суллу, Цицерона, Цезаря, Лукреция, Катулла, Вергилия, Горация, Проперция, Овидия, Тибулла и Катона, Саллюстия, Корнелия Непота, Диодора Сицилийского, Тита Ливия, Дионисия Галикарнасского, Сципиона Африканского и Витрувия.
Век Льва X: Гвиччардини, Макиавелли, Паоло Джовио, Ариосто, Микеланджело, Рафаэля, Тициана и Галилея.
Век Людовика XIV: Ришелье, Монморанси, Мазарини, Жана Барта, Люксембурга, Конде, Тюренна, Турвиля, Катина, Лувуа, Виллара, Корнеля, Декарта, Мезре, Ларошфуко, Бейля, Мольера, Лафонтена, Лебрена, Перро, Жирардона, Боссюэ, Мальбранша, Пюже, Расина, Буало, Люлли, г-жу де Севинье, Фонтенеля, Фенелона, Жана Батиста Руссо, Роллена, Шольё, Миньяра и Кино.
Из этих четырех веков мы избрали для показа нашим читателям, не смеем сказать самый благородный, самый прекрасный и самый великий, хотя именно так мы полагаем, но ближайший к нашему времени и потому, как нам кажется, представляющий для нас наибольший интерес.
Теперь создан новый способ писать историю; мемуары частных лиц ввели нас в личную жизнь богов нашей монархии, и мы увидели, что, подобно богам античности, эти боги, помимо невероятного величия, имеют еще и множество мелких слабостей и что, ослепительные издали, эти боги теряют часть своего блеска, если удается проникнуть в тень, которую они отбрасывают. Короче, подобно тем судьям подземного царства, перед которыми представали в древности мертвые фараоны и которые, увенчав их плющом и отняв у них скипетр и царскую мантию, выносили суждение, достойны они погребения или нет, мы, в свой черед, верша суд справедливо или же впадая в гнев, отнимем корону, скипетр и мантию у мертвых королей, а порой даже и у королей живых, и вынесем им тот окончательный приговор трех древних судей, который есть не что иное, как приговор потомства.
Возможно, один лишь Людовик XIV избежал еще такого суда. Чересчур превознесенный льстецами-монархистами и чересчур приниженный хулителями-революционерами, провозглашенный непогрешимым одними и обвиненный в отсутствии всяких добродетелей другими, ни один король не подвергался после своей смерти более противоречивым оценкам, и никому, погруженному в смертный сон после самого долгого царствования на свете, не приходилось слышать — если только в гробнице бывает эхо — гула более низкой лести и более гнусной клеветы.
Ну что ж! Речь идет о том, чтобы этот бог, которого вознесли на облака, этот труп, который выставили на всеобщее поругание, был возвращен теперь на принадлежащее ему место. Мы пишем не восторженное похвальное слово и не обличительный памфлет, а портрет человека во всех порах его жизни — от несчастного детства до жалкой старости, проходя через все стадии радости и горя, любви и ненависти, слабости и величия, составившие эту жизнь, исключительную как своей темной, так и своей светлой сторонами. Людовик XIV, которого мы покажем, это бог для мира, король для Европы, герой для Франции, мужчина для любовниц; и мы уверены, что из этой поверки он выйдет в большей степени подлинным, реальным, осязаемым, человечным и, если так можно выразиться, вылепленным с натуры, чем его когда-либо изображали в исторической науке, живописи или скульптуре. И, возможно, он покажется более великим, когда ему позволят оставаться человеком среди людей и не будут выставлять его богом среди богов.
Да и к тому же, какую свиту блистательнее той, что сопровождала Людовика XIV, могло бы потребовать самое взыскательное божество? Где найти министров, равных Ришелье, Мазарини, Кольберу и Лувуа; полководцев, слава которых затмила бы славу Конде, Тюренна, Люксембурга, Катина́, Бервика и Виллара; моряков, которые боролись бы одновременно с Англией и с океаном, как это делали Дюге-Труэн, Жан Барт и Турвиль; поэтов, говорящих языком Корнеля, Расина и Мольера; нравоучителей, как Паскаль и Лафонтен; и, наконец, таких фавориток, как Лавальер и Фонтанж, как г-жа де Монтеспан и г-жа де Ментенон?
Так вот, бедность ребенка, любовные увлечения юноши, слава героя, гордость короля, упадок старика, слабости отца, смерть христианина — все это предстанет на созданной нами картине, на первом плане которой будут Лувр, Сен-Жермен и Версаль, в полутени — Франция, а на горизонте — Европа, ибо история Людовика XIV не из тех, где восходят от народа к королю, а из тех, где спускаются от короля к народу. Не будем забывать достопамятные слова победителя Голландии, произнесенные им, когда он был на вершине своей славы: «Государство — это я!»
Осмелимся сказать, что написанное таким образом, во всех подробностях, и время от времени вкратце подытоженное посредством широкого взгляда, охватывающего всю картину в целом, жизнеописание Людовика XIV будет иметь всю серьезность истории, всю причудливость романа, всю занимательность мемуаров. И потому, невзирая на наши предыдущие сочинения, а может быть, именно принимая во внимание эти сочинения, мы смело, без всяких колебаний передаем нашу книгу на суд читающей публики, будучи уверены в ее благосклонности и поддержке.
I
Обстоятельства, которым Людовик XIV обязан своим рождением. — Анна Австрийская объявляет о своей беременности. — Милость, которую она испрашивает в связи с этим у короля. — Беглый взгляд на предшествующие события. — Людовик XIII. — Анна Австрийская. — Мария Медичи. — Кардинал Ришелье. — Гастон Орлеанский. — Госпожа де Шеврёз. — Первый разлад между Людовиком XIII и Анной Австрийской. — Ревность короля к своему брату. — Кардинал Ришелье влюблен в королеву. — Занимательная история на тему этой любви.
Пятого декабря 1637 года король Людовик XIII отправился с визитом к мадемуазель де Лафайет, которая в марте того же года удалилась в монастырь Визитации Пресвятой Девы Марии, находившийся на улице Сент-Антуан, и, постригшись там в монахини, приняла имя сестры Анжелики. Поскольку одной из прерогатив, связанных с титулами короля, королевы и королевских детей, являлось право входить во все монастыри и свободно беседовать с монахинями, визиты короля к его бывшей любовнице не встречали никаких препятствий.
Впрочем известно, что любовницы Людовика XIII были лишь его подругами и ухаживания целомудренного сына Генриха IV и целомудренного отца Людовика XIV, монархов вовсе не целомудренных, никогда и никоим образом не вредили доброму имени женщин, которым они адресовались.
Луиза Мотье де Лафайет, происходившая из древней овернской фамилии, на семнадцатом году жизни вступила в качестве фрейлины в свиту Анны Австрийской. Король обратил на нее внимание в 1630 году, и очарование ее ума и внешности вывели его если и не из целомудренности, то из присущей ему холодности; Бассомпьер рассказывает, что, проезжая в это время через Лион, где находился Людовик XIII, он застал короля среди дам, влюбленным и любезным против обыкновения.
Фавор мадемуазель де Лафайет ничем не омрачался до тех пор, пока она старалась оставаться непричастной к делам политики. Но как только отец Жозеф, приходившийся ей родственником со стороны Мари Мотье де Сен-Ромен, своей матери, убедил ее принять участие в интригах против кардинала, которого честолюбивый капуцин, стремившийся занять его место, хотел погубить в глазах короля, спокойствие и счастье были навсегда утрачены для нее и для ее царственного возлюбленного.
По своему обыкновению, Ришелье не напал на любовь Людовика XIII к мадемуазель де Лафайет прямо, а употребил одну из хитростей, привычных для этого великого министра, которому полжизни приходилось прибегать к уловкам, удававшихся ему тем более, что они были недостойны столь выдающегося гения и никто не ожидал ничего подобного с его стороны. Он угрозами побудил Буазанваля, которого Людовик XIII извлек из своей гардеробной и сделал своим первым камердинером, предать своего господина, доверявшего ему во всем, вначале искажать смысл устных посланий влюбленных, а потом передавать кардиналу письма, которые они писали друг другу и которые в его кабинете и под рукой искусных секретарей, нанятых с этой целью, претерпевали настолько сильные изменения, что, выйдя из рук писавших полными изъявлений нежности, они приходили с такими горькими упреками, что дело уже шло к разрыву между влюбленными, как вдруг объяснение открыло им истину.
Они призвали Буазанваля, который был вынужден признаться в своей измене и рассказать о махинациях министра, и только тогда Людовик XIII и мадемуазель де Лафайет узнали, что уже давно, не подозревая об этом, они находились под бременем ненависти кардинала.
Все знали, насколько страшна, даже для короля, была эта ненависть. Бекингем, Шале и Монморанси уже лишились из-за нее жизни, и, по всей вероятности, как раз в это время из-за нее умер отец Жозеф. Обезумев от страха, мадемуазель де Лафайет укрылась в монастыре Визитации; несмотря на все просьбы Людовика XIII, она не пожелала вернуться оттуда и, под именем сестры Анжелики, приняла там постриг: случилось это, по словам одних, 19 мая 1637 года, а по словам других — 24 мая.
Однако, хотя мадемуазель де Отфор, вызванная Ришелье из изгнания, уже начинала занимать в сердце короля то место, какое принадлежало прежде мадемуазель де Лафайет, Людовик XIII продолжал поддерживать с сестрой Анжеликой сношения, которые сделались ему необходимы, и, как уже говорилось, тайно выехав из Гробуа, где он тогда жил, отправился к ней с визитом. Он вошел в монастырь в четыре часа пополудни, а вышел оттуда в восемь часов вечера.
О чем шла речь в их беседе, никто так никогда и не узнал, ибо она протекала с глазу на глаз, как и все беседы, какие Людовик XIII вел с мадемуазель де Лафайет с тех пор, как она удалилась в монастырь Визитации Пресвятой Девы Марии. Но, когда король вышел оттуда, он показался тем, кто его сопровождал, чрезвычайно задумчивым; в тот вечер бушевала ужасная буря, шел дождь с гра