Бедняжка Марион Делорм,
Прельстительница дивных форм,
Навек с собою унесла в могилу
Сокровище, что многим было мило.
Само собой разумеется, что легенда, согласно которой Марион Делорм прожила сто тридцать четыре года, наблюдала за своей собственной похоронной процессией и трижды выходила замуж, является всего лишь поэтическим вымыслом и не заслуживает никакого доверия.
Нинон была пятью годами моложе Марион Делорм. Звали ее Анна де Ланкло. Она была дочерью туренского дворянина, состоявшего на службе у г-на д’Эльбёфа. Ей было еще совсем немного лет, когда ее отцу пришлось покинуть Францию из-за того, что он убил на дуэли барона де Шабана, не дав ему времени сойти с подножки кареты и встать в оборонительную позицию.
За время его отсутствия дочь выросла, и, поскольку г-н де Ланкло был по натуре философом, маленькая Анна воспринимала жизнь под тем углом зрения, под каким в ее юные годы ей советовал это делать ее отец. Она отличалась привлекательной внешностью и живым умом, хорошо играла на лютне и превосходно танцевала, особенно сарабанду; поэтому дамы из Маре часто приглашали ее к себе.
Ее первым любовником стал некто Сент-Этьенн; он предстал перед ее матерью в качестве жениха, но вскоре скрылся, увидев, что вступать в брак с Анной де Ланкло совершенно необязательно.
Вслед за тем в нее влюбился шевалье де Раре; однако на этот раз, наученная бегством Сент-Этьенна, г-жа де Ланкло проявила большую строгость, что вынуждало юную девушку встречаться с шевалье лишь скрытно. Однажды, увидев, что он переходит улицу, она поспешно спустилась вниз; шевалье подошел к девушке и, стоя у ворот, вступил в разговор с ней. Однако какой-то нищий стал докучать им, выпрашивая у них милостыню. Анна де Ланкло порылась у себя в кармане и, не найдя там ничего, кроме носового платка, обшитого кружевами, протянула его нищему.
— На, возьми, — сказала она ему, — и оставь нас в покое.
Примерно тогда же с ней свел знакомство советник Кулон. Как уверяют, он сговорился с матерью взять девушку на содержание, выплачивая ей по пятьсот ливров в месяц. С этого времени мадемуазель де Ланкло порвала со всеми благонравными дамами из своего квартала и стала именоваться Нинон.
После советника Кулона, а вернее, в одно время с ним, ибо она с советником никогда не порывала, в любовниках у нее побывали: Обижу; Шатийон, который в ту пору звался просто д’Андело; затем маркиз де Севинье, затем Рамбуйе, затем Мере, от которого у нее был сын; затем Миоссан, который позднее стал зваться маршалом д’Альбре и от которого она имела еще одного сына. Каждого из любовников она держала по три месяца, и потому писала Рамбуйе:
«Думается, любить я тебя буду три месяца; знаешь, для меня три месяца — это целая вечность!»
Как и Марион Делорм, Нинон делила своих любовников на три разряда: казначеи, любимчики и мученики. Кроме того, у нее были еще ее капризы. Именно она ввела в моду это слово.
Однажды во время прогулки на Кур-ла-Рен она увидела в карете маршала де Грамона дворянина, который показался ей привлекательным; это был Филипп де Монто-Бенак, будущий герцог де Навайль. Тотчас же она велит передать ему, что с удовольствием поговорила бы с ним. Навайль не теряет из виду экипаж Нинон и подсаживается к ней после прогулки. Короче говоря, Нинон увозит его к себе, угощает ужином, а затем отводит в свою спальню и, указывая ему на кровать, говорит:
— Ложитесь, сударь, скоро к вам явится подружка.
Затем она удаляется.
Оставшись один, Навайль ложится в постель; но, испытывая усталость, он тотчас засыпает. Нинон входит и застает его храпящим изо всех сил; тогда она отправляется спать в другую комнату, унося с собой платье этого сони.
Наутро Навайль просыпается от страшного шума. Он открывает глаза и видит в спальне молодого кавалера со шпагой в руках, который с угрозами подходит к его кровати.
— Сударь, — говорит ему еще полусонный Навайль, отступая в пространство между кроватью и стеной, — я честный дворянин и готов дать вам удовлетворение, если оскорбил вас; однако то, что вытворяете вы, весьма смахивает на убийство.
При этих словах Нинон принимается хохотать. Навайль восстанавливает в памяти то, что случилось накануне, и признается, что он и в самом деле виновен в страшном оскорблении, нанесенном им хозяйке дома; но, по-видимому, он принес ей свои извинения настолько учтиво, что Нинон его простила, и если дуэль между ними и произошла, то она хотя бы не имела роковых последствий.
Так что в то время, к которому мы подошли, она жила в роскошном доме, имела в услужении лакеев в богатой ливрее и, состязаясь с Марион Делорм, своей соперницей, принимала у себя все сливки парижского общества. Поскольку Нинон де Ланкло прожила девяносто лет и на ее жизнь пришлось почти все время царствования Людовика XIV, у нас еще будет возможность увидеть ее снова и поговорить о ней в связи с ее кончиной в 1706 году.
Госпожа де Шуази, которую мы упоминали как женщину, оказавшую огромное влияние на становление современного общества, была женой г-на де Шуази, канцлера герцога Орлеанского; она настолько была в моде и так нравилась кардиналу Мазарини, что, явившись однажды к маршалу д’Эстре, у которого собралось большое общество, он воскликнул:
— Как?! Вы тут веселитесь, а госпожи де Шуази среди вас нет?! На мой взгляд, собрание полно лишь в том случае, когда в нем присутствует она!
Госпожа де Шуази знала о своем влиянии и гордилась им; в связи с этим о ней сочинили следующее четверостишие:
Нет спеси Шуази конца:
Она себя царицей мнит,
Когда салон ее дворца
Толпой сановников набит.
И в самом деле, ее гостиные служили местом встреч самых значительных фигур двора. Мадемуазель де Монпансье в своих «Мемуарах», г-жа де Брежи в своих «Портретах», Сегре в своих «Развлечениях принцессы Аврелии» и Сомез в своем «Словаре жеманниц» отзываются о г-же де Шуази с большой похвалой. И потому однажды, когда Людовик XIV был еще ребенком, она сказала ему:
— Государь, если вы желаете стать великим королем, вам надо чаще беседовать с господином Мазарини; но, если вы желаете стать учтивым человеком, вам надо еще чаще беседовать со мной.
Людовик XIV не забывал этого совета г-жи де Шуази и, слыша похвалы по поводу изящества своей речи, не раз отвечал:
— Не стоит этому удивляться. Я ученик госпожи де Шуази, и это она научила меня изъясняться красиво.
Госпожа де Шуази была матерью странного аббата де Шуази, который оставил нам записки о себе, историю мадемуазель де Лавальер и историю короля Людовика XIV, половину своей жизни носил женское платье и под именем г-жи де Санси старался возбуждать любовную страсть к себе, что, согласно скандальным хроникам того времени, порой ему удавалось. Вероятно, именно он послужил Луве прообразом героя его романа о Фобласе.
К г-же де Шуази съезжалось так много гостей, что она приняла решение обходиться с ними весьма вольно. Тем, кто наводил на нее скуку, она говорила прямо:
— Вы мне не подходите; если я смогу к вам привыкнуть, то дам вам знать об этом.
Если у нее собиралось чересчур многочисленное общество, она говорила:
— Господа, нас здесь чересчур много, и потому невозможно услышать своего собеседника; решите сами, кому из вас удалиться!
Однажды граф де Руси, с которым она виделась накануне, постучался к ней в дверь; г-жа де Шуази выглянула в окно и, узнав гостя, заявила ему:
— Господин граф, я виделась с вами вчера и довольно! Сегодня я имею дело вот с этим господином.
И она указала графу на красивого юношу лет пятнадцати, стоявшего рядом с ней у окна.
Правда, если верить эпиграммам того времени, г-жа де Шуази обучала еще кое-чему, помимо умения красиво изъясняться.
Вот одна из этих эпиграмм, дошедшая до нашего времени; возможно, разумеется, что ее сочинил какой-то брюзга из числа тех гостей, которых она так бесцеремонно выпроваживала:
— Быть может, это только сказки,
Но говорят, мамзель Роган,
Что вас учили строить глазки.
— А ты считаешь что, болван?
— Ну что ж! Могу сказать я смело:
Тут Шуази взялась за дело!
Госпожа де Шуази состояла в постоянной переписке с польской королевой Марией Гонзага, с савойской герцогиней Кристиной Французской, со знаменитой королевой Кристиной Шведской и несколькими немецкими принцессами.
Мадлен де Скюдери, как и другие упомянутые нами женщины, была почти что ровесницей века. Она приходилась сестрой Жоржу де Скюдери и родилась в Гавре в 1607 году, в семье сицилийского капитана, связавшего свою жизнь с судьбой государей Анжуйской династии. И потому Жорж де Скюдери говорит о себе:
Служил отец мой в чине капитана,
Всегда у милой Франции в чести,
Но мне с тем чином примиряться рано:
Минерва выше мне велит взойти![36]
Хотя брат и сестра не расставались в течение сорока семи лет, мы их все же разлучим. Займемся сначала мадемуазель де Скюдери, а к Жоржу де Скюдери вернемся позднее, когда речь у нас пойдет о театре.
Мадемуазель де Скюдери была высокой и худой особой с вытянутым смуглым лицом; это дало повод г-же де Корнюэль, которую она изобразила в одном из своих романов под именем Зенокриты и которая была сильно недовольна этим, сказать, что Провидение, делающее все основательно и знавшее, что мадемуазель де Скюдери суждено заняться писательством, наделило ее способностью потеть чернилами. Писательница сама рассказывает, как она пристрастилась к чтению романов и как это совершенно естественно привело ее к желанию их сочинять. Однажды, когда, будучи еще маленькой девочкой, она раздобыла книгу любовного содержания, ее духовник, монах ордена фельянов дон Габриель, вырвал у нее из рук эту книгу и, побранив ее за то, что она предавалась подобному чтению, пообещал ей принести другую, нравоучительный смысл которой способен был принести большую пользу. И действительно, на другой день он принес ей обещанный том. Но каково же было удивление мадемуазель де Скюдери, когда она поняла, что ее духовник отобрал у нее один роман лишь для того, чтобы дать ей другой, причем куда более фривольный, все непристойные места в котором были отмечены так старательно, что ей не составляло никакого труда находить их. Так что при первой же встрече с монахом юная исповедчица искренне поблагодарила его за сделанный им подарок, заявив, что с этого дня она поручает ему руководить ее чтением; с этими словами она показала ему принесенную им книгу, открытую на одной из отмеченных страниц; однако монах стал клясться всеми богами, что он ошибся, дав ей эту книгу. И тогда мадемуазель де Скюдери, полагая духовника виновным, договорилась с ним о следующем: он должен был сказать г-же де Скюдери, что ее дочь может читать все что пожелает и что она чересчур умна и рассудительна для того, чтобы ее могли испортить романы. С этого времени мадемуазель де Скюдери обрела возможность читать все что угодно, и она этим пользовалась.