— Готова поспорить, — заявила мадемуазель де Рамбуйе, — что вот того крестьянина, который проходит сейчас мимо, зовут Жаном.
И девушки тотчас сделали ему знак подойти.
— Куманек, — спросили они, — вас ведь Жаном зовут, не правда ли?
— Да, барышни… меня зовут Жан Мудила. К вашим услугам!
С этими словами крестьянин удалился, обрадованный тем, что ему удалось утереть нос двум прекрасным дамам.
Однако возвратимся к маркизу де Монтозье.
Это был храбрый офицер и отважный любовник. Он побывал в Казале и принимал участие в героических делах, которые там совершались; позднее он остановил всю армию герцога Савойского перед какой-то жалкой крепостью, которая, по общему мнению, неспособна была продержаться и дня. Наконец, будучи влюблен в одну пьемонтскую даму и узнав, что город, в котором она жила, взят в осаду, он переоделся капуцином, проник туда, открыл свое имя и оборонял город столь успешно, что враг был вынужден снять осаду.
Он тоже был способен предсказывать будущее, ибо, когда после долгого ухаживания за мадемуазель де Рамбуйе, так и не сумев ничего добиться из-за злосчастных линий на своей ладони, маркиз собрался на войну в Вальтеллине и, прощаясь с той, которую так любил, услышал ее слова «До свидания!», он ответил ей:
— Нет, не до свидания, а прощайте!
— Но почему же прощайте? — спросила мадемуазель де Рамбуйе.
— Потому что я буду убит во время этого похода, и мой брат, который удачливее меня, женится на вас.
Над этим пророчеством все посмеялись, но через три месяца стало известно, что Монтозье был ранен в голову камнем и вскоре умер. Ему хотели трепанировать череп, но он категорически воспротивился этому, заявив, что и без него вполне достаточно дураков на свете.
Упомянем еще, что маркиз де Монтозье первым начал носить парик.
Господин де Саль, его младший брат, принявший после его смерти имя Монтозье, к этому времени и в самом деле уже на протяжении четырех лет ухаживал за мадемуазель де Рамбуйе, но, испуганный отказом, который получил старший брат, не заявлял о своем желании жениться на ней, пока не стал генерал-майором и губернатором Эльзаса; в итоге он был всего лишь ее поклонником на протяжении двенадцати лет. Однако за четыре года до своей женитьбы на мадемуазель де Рамбуйе он подарил ей знаменитую «Гирлянду Жюли», которая наделала в то время много шума. Поскольку шум этот мало-помалу затих, скажем в двух словах о том, что это был за подарок.
«Гирлянда Жюли, посвященная мадемуазель де Рамбуйе, Жюли Люсине д’Анженн» представляла собой великолепный манускрипт, на каждой странице которого был изображен цветок в виде миниатюры на велени, а под этим цветком помещен мадригал в честь мадемуазель де Рамбуйе, сочиненный каким-нибудь остроумцем того времени. В 1784 году, на торгах по продаже собрания герцога де Лавальера, этот манускрипт достался г-ну Пейну, английскому книготорговцу, заплатившему за него огромную цену в четырнадцать тысяч пятьсот десять франков!
Это был шедевр Жарри, самого прославленного каллиграфа того времени, создавшего много превосходных рукописных Библий, которые еще и сегодня приводят в восторг библиоманов. Маркиза де Рамбуйе сочинила несколько молитв для собственного пользования и поручила переписать их Жарри.
— Сударыня, — промолвил Жарри, отдавая ей выполненную работу, — позвольте мне снять копии с ваших молитв, а то в тех молитвенниках, какие мне приходится переписывать, попадаются порой такие глупые, что стыдно это делать.
Понятно, какое впечатление произвело на круг жеманниц появление «Гирлянды Жюли». Этот подарок был сочтен проявлением изумительного вкуса, но, как уже было сказано, лишь спустя четыре года, став генерал-майором и губернатором Эльзаса, маркиз отважился заявить о своем желании жениться на мадемуазель де Рамбуйе.
Взяла на себя это поручение мадемуазель Поле, о которой у нас скоро пойдет речь, а поддержку ей оказывали г-жа де Сабле и г-жа д’Эгийон; но, невзирая на все их настояния, мадемуазель де Рамбуйе, не желавшая выходить замуж, намеревалась ответить отказом, как вдруг, осознав, какую боль принесет матери этот отказ, решила дать согласие и сказала:
— Ах, Боже мой, сударыня! Но почему же ни господин де Монтозье, ни вы не сказали мне раньше, что вам это будет так приятно? Ведь я могла бы дать согласие еще двенадцать лет тому назад!
И действительно, мадемуазель де Рамбуйе было уже тридцать восемь лет, когда г-н де Монтозье попросил ее руки, то есть она была почти в три раза старше своей матери, когда та родила ее.
Венчал их г-н Годо, епископ Грасский. Это был старый друг семейства Рамбуйе и один из преданнейших поклонников мадемуазель де Рамбуйе; по этой причине, а также намекая на его малый рост, епископа называли карликом принцессы Жюли. В свое время мы скажем о нем несколько слов.
Оставим новобрачных наслаждаться медовым месяцем, доставшимся им ценой двенадцатилетнего ожидания, и перейдем к брату г-жи де Монтозье, г-ну де Пизани.
Господин де Пизани появился на свет без всяких изъянов, красивым и статным, как его отец, мать и сестры, которых называли елями Рамбуйе, настолько они были стройными и рослыми. Но еще в младенчестве у него оказался вывихнут позвоночник, причем никто об этом не знал, и в итоге юноша остался таким приземистым и сделался таким безобразным, что, когда ему исполнилось двадцать лет, изготовить для него латы стоило невероятных трудов. Это внушило ему опасение, что его могут сделать духовным лицом. И потому он ни за что не хотел учиться, не хотел даже читать по-французски, несмотря на увещевания Шавароша, своего гувернера; однако это нисколько не лишило его ни остроумия, которое было у него необычайно тонким, ни здравомыслия, ибо рассуждал он так разумно, как если бы в его голове была сосредоточена вся логика, какая только есть на свете.
В конце концов маркиз де Пизани добился того, чего ему хотелось: он вступил в армию. Он сопровождал герцога Энгиенского во всех его походах, хотя верхом выглядел чудовищно. Его называли вьючным верблюдом принца де Конде.
Маркиз де Пизани отбыл в армию незадолго до свадьбы своей сестры и, как если бы все в этой семье должны были обладать даром пророчества, сказал на прощание своему будущему зятю:
— Будь счастлив, Монтозье, ведь меня непременно убьют.
И в самом деле, 3 августа 1645 года, в день битвы при Нёрдлингене, выигранной принцем де Конде, предсказание маркиза де Пизани осуществилось. Он находился на фланге маршала де Грамона, когда еще в самом начале битвы этот фланг был опрокинут. Шевалье де Грамон крикнул ему, обращаясь в бегство:
— Сюда, Пизани, здесь безопаснее!
Но маркиз не пожелал последовать за ним и, пытаясь вместе всего лишь с несколькими солдатами противостоять целому полку кроатов, был убит ими.
Нам осталось рассказать о его младшей сестре, мадемуазель де Рамбуйе, Клер Анжелике д’Анженн. Она также была жеманницей, причем в еще большей степени, чем ее сестра. И потому один дворянин из Сентонжа, земляк маркиза де Монтозье, говорил, что, пока мадемуазель де Рамбуйе будет находиться в родительском доме, он не осмелится ступить в него ногой, ибо ему говорили, что она падает в обморок, когда слышит какое-нибудь дурное слово.
Она была уже г-жой де Гриньян, когда Мольер поставил в 1659 году свою комедию «Смешные жеманницы»; она присутствовала на первом представлении пьесы, зрители ее узнали, и почти весь зал повернулся в ее сторону.
Тем временем брак г-на де Монтозье принес свои плоды, и красавица Жюли забеременела. Родовые схватки у нее были крайне болезненными, и потому в тот день, когда она разрешалась от бремени, Шавароша, который, как и Вуатюр, как и г-н Годо, как и Костар, да и как вообще все, был влюблен в Жюли, так вот, повторяем, Шавароша отправили в аббатство Сен-Жермен-де-Пре за поясом святой Маргариты — святыней, слывшей действенным средством в подобных обстоятельствах. Шаварош бегом помчался в аббатство, но, поскольку было еще три часа утра, застал монахов в постели. Он не мог взять в толк, что далеко не все взволнованы событием, так заботившим его, и потому воскликнул:
— Клянусь честью, ну и дрянные же монахи! Они спят, когда госпожа де Монтозье рожает!
С этого времени он всегда крайне плохо отзывался о монахах аббатства Сен-Жермен-де-Пре.
Госпожа де Монтозье ничего не потеряла от того, что ее так долго дожидались, и одного за другим родила двух мальчиков и девочку; мальчики умерли в раннем детстве, а девочка, подобно матери и бабушке, оказалась чудом природы. Едва отнятая от груди, она вызывала восхищение у всех завсегдатаев дворца Рамбуйе и заняла место между жеманницами.
В тот день, когда ей исполнилось пять лет, она взяла маленький стульчик, села возле кровати г-жи де Рамбуйе и, устроившись как следует, сказала:
— Ну что, бабушка, поговорим о государственных делах! Ведь мне уже пять лет!
Правда, то были времена Фронды, и поговорить о политике любили все, хотя, возможно, понимали в ней ничуть не больше внучки г-жи де Рамбуйе.
Расскажем еще один анекдот об этой умной девочке.
Господин де Немур, архиепископ Реймский, сказал ей однажды, что хочет взять ее в жены.
— Не выпускайте из рук ваше архиепископство, монсеньор, — сказала она ему в ответ, — оно стоит большего, чем я.
Епископ Грасский спросил ее:
— Как давно, мадемуазель, вы отняли от груди вашу куклу?
— А вас? — в ответ поинтересовалась она.
— Как это меня?
— Наверное, я могу спросить вас об этом, ведь вы ростом ничуть не больше, чем она.
Не стоит удивляться, что все эти милые речения производили фурор, ведь пересказывали их в обществе такие остроумцы, как мадемуазель Поле, г-н Годо и Вуатюр.
Мадемуазель Анжелика Поле, родившаяся в конце предыдущего века и известная в обществе жеманниц под именем Парфения, была дочерью Шарля Поле, камер-секретаря короля и изобретателя налога на судейские и финансовые должности, по его имени названного полеттой. Красивая, наделенная необычайной живостью и восхитительной фигурой, она прекрасно танцевала и играла на лютне, а петь умела настолько чудесно, что однажды, когда она пела у ручья, там, по слухам, нашли двух соловьев, которые умерли от зависти, слушая ее пение. Лишь один недостаток нарушал это стройное целое: волосы у мадемуазель Поле были того светлоогненного цвета, какой принято называть рыжим; однако ее льстецы сумели превратить этот недостаток в достоинство.