«Да послужит вам утешением, рыжеволосые дамы, — говорит Сомез, — Парфения, о которой я говорю и у которой волосы рыжие: примера одной этой жеманницы достаточно, чтобы понять, что рыжеволосые способны внушать любовь точно так же, как брюнетки и блондинки».
Вуатюр, который на том же языке дворца Рамбуйе именовался Валером, называл мадемуазель Поле, вероятно по причине рыжеватого цвета ее волос, не иначе как львицей.
Так что, называя наших светских щеголих львицами, мы вовсе не заимствуем у наших соседей-англичан модное слово, как это может показаться, а лишь забираем обратно то, что они взяли у нас.
Сарразен сочинил по поводу ее поездки в Мезьер такое стихотворение:
Прекрасная львица, царица зверей,
Не яростью нежной ты губишь людей:
Очей твоих пламя опасно для них!
На долы Мезьера бросают свой свет
Два факела ярких, живых —
Не зря до небес превознес их поэт!
Мадемуазель Поле впервые появилась в высшем обществе, приняв участие в упоминавшемся нами знаменитом балете, в котором Генрих IV впервые увидел красавицу Шарлотту де Монморанси; малышка Поле изображала Амфиона (несомненно, поэт имел в виду Ариона) и, сидя верхом на дельфине, своим прелестным голосом, который впоследствии приобрел такую известность, распевала стихи Ленжанда, начинавшиеся полустишием:
Я тот самый Амфион…
Она разделила успех в этом балете с красавицей Шарлоттой.
Понятно, что у нее не было недостатка в поклонниках. Генрих IV, если и не воздал ей должное лично, то, по крайней мере, хотел увидеть, чтобы его сын, герцог Вандомский, завязал с ней отношения и, благодаря знакам любви со стороны красивой женщины, отказался от склонности другого рода.
После Генриха IV за мадемуазель Поле ухаживал г-н де Гиз; затем, после г-на де Гиза, настал черед г-на де Шеврёза, его брата; затем, как если бы прекрасная львица остановила свой выбор на всей этой семье, после г-на де Шеврёз ее любовником стал шевалье де Гиз. Шевалье находился у нее, когда ему принесли письменный вызов на дуэль от имени барона де Люза, отца которого он незадолго до этого убил и которого постигла та же участь.
Преемниками этих господ побывали г-н де Бельгард, г-н де Монморанси и г-н де Терм; последний был до того ревнив, что велел избить палкой парламентского докладчика по имени Понтак, молодого человека из довольно благородной семьи, пожелавшего ухаживать за мадемуазель Поле и делавшего это с намерением жениться на ней. Бедняга так сильно заболел после этого, что едва не умер. Что же касается мадемуазель Поле, то для нее это послужило предостережением о необходимости несколько упорядочить свое поведение; она воспользовалась этим и на какое-то время удалилась в Шатийон.
С того дня, как г-жа де Рамбуйе увидела мадемуазель Поле в придворном балете, она прониклась к ней дружескими чувствами, но, зная легкость ее поведения, не решалась принимать ее у себя дома; наконец, поскольку по прошествии некоторого времени никаких толков о поведении прекрасной львицы, укрывшейся в Шатийоне, слышно не было, да и само это уединение напоминало раскаяние, маркиза, прислушавшись к настояниям г-жи Клермон д’Антраг, согласилась встретиться с ней. С этого времени мадемуазель Поле стала проявлять такую преувеличенную стыдливость, что, заметив беременность своей служанки, она отправила провинившуюся девушку к мадлонеткам.
Однако это не мешало мадемуазель Поле по-прежнему иметь поклонников; правда, это были уже не любовники, а мученики и смертники, если воспользоваться языком Нинон де Ланкло и мадемуазель де Рамбуйе. В одном из своих писем Вуатюр насчитал их семь: это кардинал де Ла Валетт, доктор богословия Дюбуа, торговец полотном с улицы Обри-ле-Буше по имени Бодо, командор Мальтийского ордена Силлери, поэт по имени Бордье, государственный советник и купеческий старшина.
Торговец с улицы Обри-ле-Буше был настолько влюблен в мадемуазель Поле, что по возвращении Людовика XIII из Ла-Рошели он, будучи командиром милиции своего квартала, надумал вырядить подчиненных ему солдат в зеленое платье, поскольку мадемуазель Поле отдавала предпочтение одежде зеленого цвета.
В скором времени ни г-жа де Клермон, ни г-жа де Рамбуйе уже не могли обходиться без прекрасной львицы. Госпожа де Клермон почти силой заставила мадемуазель Поле жить у нее в доме, а маркиза, когда та впервые приехала с визитом в замок Рамбуйе, приказала встречать ее у въезда в деревню самым красивым местным девушкам, которых удалось отыскать и которые вышли навстречу гостье, облаченные в белые платья и увенчанные цветами. Кроме того, самая красивая и самая нарядная из них поднесла мадемуазель Поле ключи от замка, а когда та проходила по подъемному мосту, две небольшие пушки выстрелили в ее честь.
Дело в том, что мадемуазель Поле сделалась душой дворца Рамбуйе. Аббат Арно рассказывает о представлении «Софонисбы» Мере, которое происходило в доме у г-жи де Рамбуйе и в котором прекрасная Жюли, на языке жеманниц именовавшаяся Зирфеей, исполняла роль заглавной героини, в то время как сам он играл Сципиона.
«На этом представлении, — говорит он, — мадемуазель Поле, одетая нимфой, пела в перерывах между действиями, аккомпанируя себе на теорбе, и дивный голос той, которую все знали под именем Парфении, не позволял нам сожалеть об отсутствии оркестра скрипачей, обычно игравшего в подобных паузах».
Именно мадемуазель Поле и г-жа де Клермон ввели г-на Годо в дом г-жи де Рамбуйе.
Антуан Годо, которого называли также господином де Грассом, поскольку он был епископом этого города, происходил из хорошей семьи родом из Дрё. Это был чрезвычайно бойкий и жизнерадостный прелат, всегда имевший про запас смешную остроту, любивший выпить по всякому случаю, сочинявший стихи без всякого повода и, хотя он был крошечного роста и отличался невероятным уродством, весьма склонный к любовным утехам.
Сочиненными им молитвами, в особенности своей «Застольной молитвой», он снискал доверие со стороны кардинала де Ла Валетта, а стихами — со стороны кардинала Ришелье. Годо посвятил великому министру оду, которую тот счел настолько превосходной, что, желая выразить свое восхищение каким-либо поэтическим произведением, всегда говорил:
— Сам Годо не сочинил бы лучше!
Перед тем как по милости кардинала Ришелье стать епископом Грасса и Ванса, г-н Годо был небогат, и это вынуждало его заниматься всякого рода литературной деятельностью: он переводил с иностранных языков, писал исторические сочинения, биографии и, главное, молитвы; молитвы он сочинял для людей всех возрастов и всех сословий; одна из них называлась так: «Молитва за прокурора, а в случае нужды и за стряпчего».
Получив доступ в дом г-жи де Рамбуйе, он вскоре стал пользоваться благорасположением всего тамошнего общества, и, в довершение всех милостей, мадемуазель де Рамбуйе позволила ему носить звание карлика принцессы Жюли.
Епископ Грасский был чрезвычайно предан своим друзьям, и, когда мадемуазель Поле умирала в доме у г-жи де Клермон, в Гаскони, он приехал туда из Прованса исключительно для того, чтобы присутствовать при ее кончине.
Что же касается Вуатюра, который наряду с г-ном Годо и мадемуазель Поле пользовался исключительным правом состоять в тесных отношениях с хозяевами дворца Рамбуйе, то он был всего-навсего сыном виноторговца из Амьена и заставил говорить о себе со времен учебы в коллеже; но, несмотря на весь свой талант и весь свой ум, он не мог добиться доступа в дома знати, как вдруг однажды г-н де Шодбонн, встретив его в доме супруги казначея Сенто и послушав его, подошел к нему и сказал:
— Сударь, вы слишком галантный человек, чтобы оставаться среди буржуа; мне следует вытащить вас оттуда.
Вуатюр ничего другого не желал и с благодарностью принял предложение. В тот же вечер Шодбонн поговорил о нем с г-жой де Рамбуйе, и несколько дней спустя Вуатюр был приведен во дворец; как раз на это великое событие он намекает, говоря в одном из своих писем:
«С тех пор как благодаря г-ну де Шодбонну я снискал милость госпожи и мадемуазель де Рамбуйе…»
Вскоре Вуатюр вошел в моду и начал ухаживать за самыми знатными дамами, такими, как маркиза де Сабле и г-жа де Лож, которая, по слухам, состояла с ним в довольно коротких отношениях, хотя вначале питала к нему вражду, полагая, что у нее есть основания обижаться на него.
— Сударь, — промолвила она однажды, когда Вуатюр стал рассказывать какую-то историю, — вы нам это уже рассказывали! Налейте-ка нам из другой бочки, если это вас не затруднит.
Вуатюр тщательно скрывал, что его отец был виноторговцем, поэтому выражение, которое в разговоре с ним употребила г-жа де Лож, было воспринято им крайне болезненно.
История ничего не говорит о том, какое обстоятельство сблизило двух этих врагов.
В скором времени успехи до того вскружили голову Вуатюру, что он под именем Валера осмелился ухаживать за красавицей Жюли, которую страстно любил и ревновал всю свою жизнь, принимая рядом с ней вид обиженного влюбленного, что выглядело невероятно забавно. Принц де Конде говорил о нем:
— По правде сказать, будь Вуатюр из нашего круга, его невозможно было бы терпеть.
И в самом деле, Вуатюр бывал настолько бесцеремонен, что он не только являлся в калошах к принцессе де Конде, но и на виду у нее снимал их без всякого стеснения, чтобы отогреть ноги. Правда, друзья Вуатюра объясняли такого рода выходки его рассеянностью.
Но его друзья ошибались: это была принятая им манера поведения — делать в присутствии вельмож все, что ему было угодно, и говорить им все, что приходило ему в голову. Мы уже приводили стихи, которые Вуатюр сымпровизировал перед Анной Австрийской, когда она спросила его, о чем он задумался, и в которых он прямо сказал королеве, что она была влюблена в Бекингема.
Миоссан, звавшийся впоследствии маршалом д’Альбре, тоже был одним из завсегдатаев дворца Рамбуйе; это был умный малый, но изъяснялся он так, что было крайне трудно понять, о чем он говорит.