Маленький герцог Анжуйский, ставший впоследствии королем под именем Людовика XV, еще кормился грудью. Герцогиня де Вантадур завладела им и при помощи служанок, взяв на себя всю ответственность и пренебрегая угрозами, защитила его от врачей, не позволяла ни пускать ему кровь, ни давать ему какие-либо лекарства; более того, поскольку о смерти его родителей ходили зловещие слухи, герцогиня де Вантадур попросила у графини де Веррю противоядие, которое та получила от герцога Савойского и которое спасло ее самое в одном безнадежном случае. Именно этому противоядию, которое она давала малолетнему принцу, приписывают сохранение его жизни, воспринимавшееся как чудо.
Узнав о смерти герцога Бретонского, Людовик XIV пришел к герцогу Беррийскому и, нежно поцеловав его, промолвил:
— Увы, сын мой! У меня теперь никого нет, кроме вас!
Но и этой последней опоры, на которую рассчитывал Людовик XIV, ему предстояло вскоре лишиться.
Четвертого мая 1714 года, в четыре часа утра, после четырех дней болезни, в которой врачи находили почти те же признаки, что и в болезнях герцога и герцогини Бургундских, в свой черед, на двадцать восьмом году жизни, умер герцог Беррийский. Молодой принц был самым красивым, самым любезным и самым приветливым из трех сыновей Великого дофина, и, поскольку по натуре он был открытым, раскованным и веселым, то все только и говорили об удачных ответах, которые он давал госпоже и господину де Ларошфуко, развлекавшихся тем, что ежедневно нападали на него. Однако этот природный ум нисколько не способствовал образованию принца, поскольку за всю свою жизнь он научился лишь читать и писать. Позднее он ощутил свое невежество, и понимание этого придало ему такую невероятную робость, что в конце концов, опасаясь сказать какую-нибудь глупость, он стал бояться открыть рот в присутствии людей, не входивших в число его близких друзей. Герцог был женат на старшей из дочерей герцога Орлеанского, которая, как нам предстоит увидеть, сыграла во времена Регентства роль столь же оригинальную, сколь и важную.
За два года до кончины герцога Беррийского стране пришлось оплакать смерть, которая произвела не меньшее впечатление, чем если бы это была смерть королевского сына.
Одиннадцатого июня 1712 года, получив от испанского короля позволение носить титул его высочества, герцог Вандомский умер в небольшом каталонском городке на берегу моря, куда он приехал для того, чтобы вволю поесть рыбы. Прожив там месяц, герцог внезапно тяжело заболел; его хирург решил, что причиной болезни стали застольные излишества, и предписал ему строгую диету. Однако болезнь развивалась так быстро и сопровождалась такими странными явлениями, что ни у кого не осталось никаких сомнений в том, что герцог Вандомский отравлен, ибо яд был тогда в большой моде. Послали во все концы за помощью, но болезнь не пожелала ждать и усиливалась так стремительно, что герцог даже не сумел подписать поданное ему завещание. Все, кто окружал больного, покинули его и разбежались, так что он остался на руках трех или четырех слуг самого низкого разряда и провел последние минуты своей жизни, не имея духовной поддержки священника и не получая никакой другой помощи, кроме помощи своего хирурга. Затем эти остававшиеся подле него слуги завладели всем, что им удалось найти в его сундуках, и, когда там уже нечего было больше взять, забрали его одеяло и тюфяки, не слушая просьб герцога не оставлять его умирать нагим на соломе.
Герцог Вандомский умер в возрасте пятидесяти восьми лет.
В разгар стольких бед Господь должен был, вне всякого сомнения, утешить короля и Францию. 25 июля в Версале стало известно о победе при Денене. Эта победа повлекла за собой заключение Утрехтского мира.
Вот что каждая из сторон получила в соответствии с этим мирным договором, подписанным в 1713 году, на основании твердого обещания, что Филипп V повторит свой отказ от французской короны, а Людовик XIV, действуя от имени своего правнука герцога Анжуйского, тогдашнего дофина, откажется от испанской короны.
Герцогу Савойскому, принявшему, наконец, королевский титул, которого так долго домогалась его семья, дали: в Средиземном море — Сицилию, этот кусок, оторванный от владений Бурбонов, а на материке — Фенестрелле, Экзиль и Праджелатскую долину. Кроме того, ему возвратили графство Ниццу и все, что у него было отнято в ходе войны; вдобавок он был объявлен наследником испанской короны в случае пресечения потомства Филиппа V.
Голландии было предоставлено право барьера, которого она всегда желала, против вторжения со стороны Франции; это означало, что Австрия получила верховную власть над Испанскими Нидерландами, но голландские войска сохраняли там свои гарнизоны. Кроме того, Голландия добилась тех же торговых льгот, какие Англия имела в испанских колониях, и в ясных выражениях было определено, что Франция ни в коем случае не сможет рассматриваться во владениях Филиппа V в качестве привилегированного государства и что торговля Соединенных провинций будет поставлена в равное положение с торговлей Франции.
Императору предлагалась верховная власть над восьмью провинциями и половина Испанской Фландрии; за ним закреплялись Неаполитанское королевство и Сардиния вместе со всем, чем он владел в Ломбардии, а также четыре порта на побережье Тосканы. Однако это не соответствовало притязаниям императора, и война с Империей продолжилась.
Англия добилась, чтобы были разрушены укрепления Дюнкерка и засыпана его гавань, предмет ее давней зависти. В ее владении остались Гибралтар и Менорка, которые она захватила во время войны. Франция уступила ей в Америке Гудзонов залив, остров Ньюфаундленд и Акадию; наконец, по требованию англичан Людовик XIV согласился выпустить на свободу всех гугенотов, содержавшихся в тюрьмах.
Курфюрст Бранденбургский получил титул короля Пруссии; ему уступили Верхний Гельдерн, княжество Нёвшатель и несколько других владений.
Португалии достались лишь некоторые земли на берегах реки Амазонки.
Что же касается Франции, то она вернула себе Лилль, Орши, Эр, Сен-Венан и Бетюн; король Пруссии уступил ей княжество Оранжское и свои владения Шалон и Шатель-Белен в Бургундии.
Спустя некоторое время, желая возместить потерю укреплений и гавани Дюнкерка, король приказал расширить Мардикский канал. Граф Стэр, тогдашний посол в Париже, немедленно отправился в Версаль к Людовику XIV, чтобы высказать ему возражения.
— Сударь! — сказал ему французский король. — Я всегда был хозяином в своем доме, а иногда и в других домах! Не заставляйте меня вспоминать об этом!
Посол сам рассказывал эту историю вскоре после смерти короля, прибавляя:
— Признаться, эта старая развалина показалась мне еще весьма почтенной!
Маршалу де Виллару и принцу Евгению, этим двум противникам, было поручено согласовать в Раштатте интересы своих государей. Первыми словами принца Евгения стало приветствие маршалу де Виллару, которого он назвал своим прославленным врагом.
— Сударь! — ответил ему маршал. — Мы вовсе не враги: ваши враги — в Вене, а мои — в Версале!
Переговоры были долгими и бурными. Еще и теперь на двери кабинета, где они проходили, показывают следы чернил, вылившихся из чернильницы, которую маршал де Виллар разбил о нее, выйдя из терпения. Итогом переговоров стало то, что Людовик XIV сохранил за собой Страсбург и Ландау, которые прежде он предлагал уступить, Гюнинген, который он сам предлагал срыть, и верховную власть над Эльзасом, который уже дважды чуть было не ускользнул из его рук; кроме того, курфюрсты Баварский и Кёльнский были восстановлены на своих тронах.
Император получил Неаполитанское королевство и Сардинию, а также герцогство Миланское.
Людовик XIV бросил последний взгляд на Европу и увидел, что она успокоилась; тогда он взглянул вперед, подсчитал, что прожил уже семьдесят шесть лет, а царствует семьдесят один год, и, видя, что как король он перешел пределы всякого царствования, а как человек приближается к концу жизни, стал думать лишь о смерти.
LII. 1714 — 1715
Старость Людовика XIV. — Его печаль. — Разделение двора на две партии. — Клевета на герцога Орлеанского. — Причины и следствия этой клеветы. — Поведение короля в этих обстоятельствах. — Он оказывает предпочтение узаконенным принцам. — Возражения. — Герцог Менский осыпан милостями. — Завещание, вырванное у Людовика XIV. — Мнимый посол. — Затмение солнца. — Последний смотр военной свиты. — Болезнь Людовика XIV. — Беседа короля с герцогом Орлеанским. — Предсмертные советы Людовика XIV. — Его последние минуты. — Его кончина.
И в самом деле, Людовик XIV был уже стар, и как ни поднимал он еще иногда гордо и надменно свою голову, для которой корона была одновременно ореолом славы и тяжким бременем, чувствовалось, что годы одолевают его. Печальный и угрюмый, ставший, по словам г-жи де Ментенон, самым скучливым во всей Франции человеком, король сломал весь свой этикет и приобрел привычки ленивого старца: он поздно вставал, принимал посетителей и ел, лежа в постели, а поднявшись, целыми часами сидел, погруженный в себя, в своем большом кресле с бархатными подушками. Тщетно Марешаль твердил ему, что отсутствие движения, приводя к этому уходу в себя и этой сонливости, предвещает близость обострения какой-нибудь болезни; тщетно он показывал ему фиолетовые припухлости на его ногах: король, хотя и сознавая справедливость подобных замечаний, не имел сил сопротивляться этой слабости, подобающей какому-нибудь восьмидесятилетнему старцу, и единственным движением, на которое он соглашался, были прогулки в маленькой ручной коляске по великолепным версальским садам, ставшим такими же печальными, как их хозяин; при этом искаженные черты его лица свидетельствовали о страданиях, которые он, молчаливый и, если так можно выразиться, слишком гордый, чтобы признаться в них, испытывал в холоде и немом величии последних дней своей жизни.
Именно тогда случилась смерть герцога Беррийского, о которой мы говорили выше. Людовик XIV перенес это последнее горе с королевской твердостью: его отцовское сердце столько раз за последние три года обливалось кровью, что в конце концов очерствело. Он окропил святой водой посиневшее тело внука, но не позволил вскрывать его, опасаясь, как бы не обнаружились следы яда, погубившего его потомство. Затем, дабы зрелище траурных лент, ч