Миоссан хорошо знал эту дорогу: одного за другим он возил по ней герцога де Бофора, принца де Конде и вот, наконец, вез по ней кардинала де Реца.
Как нетрудно понять, арест кардинала наделал много шума, хотя народ, устав от такого множества событий, не всколыхнулся; зато друзья Гонди встревожились, опасаясь, что его отравят, чтобы избавиться от него без особого шума. Так что они собрались на совет, чтобы придумать средство доставить кардиналу противоядие. Госпожа де Ледигьер, имевшая все основания упрекать себя за то, что кардинал был арестован по ее вине, взяла на себя это дело. Поскольку Вилькье, тот самый, что доставил кардинала в Венсен, ухаживал за ней, она обратилась к нему, и он согласился доставить заключенному кувшин опиата. Вилькье согласился, но, перед тем как исполнить поручение, отправился испросить разрешение на это у королевы. Анна Австрийская пожелала взглянуть на кувшин с опиатом, велела какому-то химику изучить состав этого снадобья и узнала, что оно содержит противоядие. Она страшно разгневалась и поспешила рассказать об этом министрам. Сервьен предложил вылить опиат и вместо него наполнить кувшин настоящим ядом; однако Ле Телье решительно воспротивился этому, и в итоге удовольствовались тем, что оставили кардинала без противоядия.
Так закончилась эта вторая война Фронды. Кардинал де Рец был ее первым вождем и стал ее последней жертвой. В первом акте этой трагикомедии он играл роль деятельную и блистательную; во втором он был бесцветен и нерешителен, давал лишь дурные советы и совершал лишь ошибки. Этот коварный политик, пожелавший соперничать в хитрости с Мазарини и в смелости с Ришелье, поверил словам ребенка, получившего от его врагов готовый урок; этот галантный прелат, искусный в любовной интриге, поддался лукавому кокетству старой королевы, ненавидевшей его; наконец, этот проницательный наблюдатель, видевший, как чуть ли не на глазах у него арестовали принца, которому королева на два дня доверила своих детей и которого она во всеуслышание провозгласила честнейшим из людей, видевший, как отводили в тюрьму победителя в битве Рокруа, которому королева пожала перед этим руку, и принявший к сведению два этих события, чтобы упомянуть их впоследствии в своих «Мемуарах», вообразил, что те, кому достало решимости поднять руку на внука Генриха IV и первого принца крови, не осмелятся посягнуть на его свободу: это было больше, чем ослепление, это было едва ли не глупостью!
Вот этой новости и дожидался Мазарини, чтобы вернуться в Париж. Ожидая ее, он употреблял время на пользу Франции. 17 декабря, то есть за два дня до ареста Гонди, он выехал из Сен-Дизье и присоединился к армии, осаждавшей Бар-ле-Дюк, а 22-го присутствовал при взятии этого города. После Бар-ле-Дюка сдался Линьи; и тогда Мазарини, словно желая возвестить о своем возвращении победами, решил взять к тому же Сент-Мену и Ретель; но сильные холода помешали ему начать осаду двух этих городов, и, за неимением победы над ними, он был вынужден удовольствоваться Шато-Порсьеном. Наконец, узнав, что граф Фуэнсальданья овладел Вервеном, Мазарини настолько воодушевил армию, уже изнуренную этой зимней кампанией, что она двинулась в поход, и при виде ее испанцы покинули город, даже не попытавшись отстаивать его. И только тогда Мазарини подумал, что ему позволено вернуться в Париж.
Король отъехал от столицы на три льё, чтобы встретить его и привезти в своей карете. Придворные доехали до Даммартена.
В Лувре министра-изгнанника ждало грандиозное пиршество. Возвращение Мазарини стало подлинным триумфом. Вечером перед дворцом был устроен великолепный фейерверк, и с его последней вспышкой и последним дымом исчезло воспоминание о принце де Конде, герцоге де Бофоре и кардинале де Реце, этих трех героях Фронды, чья храбрость, народная любовь и влияние были побеждены неимоверным терпением ученика кардинала Ришелье и учителя министра Кольбера.
В тот самый вечер, когда Мазарини триумфально возвратился в Париж, туда же в сопровождении принцессы де Кариньян прибыли три племянницы кардинала, которым, напомним, в первый их приезд маршал де Вильруа предсказал блистательное будущее и которые до этого дня не видели ничего, кроме изгнания и горестей.
В течение этого года, столь обильного событиями, умерли герцог Буйонский, который после войны с кардиналом сделался не только его другом, но и советчиком; старый маршал Комон де Ла Форс, чудесным образом спасшийся во время Варфоломеевской ночи, и очаровательная мадемуазель де Шеврёз, вовремя простившаяся с миром, чтобы не видеть падения кардинала де Реца, которого она так любила и который был так неблагодарен по отношению к ней.
В том же самом 1652 году, примерно в июне, поэт Скаррон женился на Франсуазе д’Обинье, внучке сурового сподвижника Генриха IV, Агриппы д’Обинье, который был куда вернее своего короля в дружбе, а особенно в религиозных убеждениях.
XXX. 1653
Образ действий принца де Конде. — Первые шаги Мазарини. — Раздача наград. — Беглый взгляд на парижское общество того времени. — Франсуаза д’Обинье, впоследствии г-жа де Ментенон. — Начало ее жизни. — Ее объявляют умершей. — Ее страшная нищета. — Она вступает в монастырь. — Ее приезд в Париж. — Каким образом она знакомится со Скарроном. — Ее замужество. — Ее успехи в обществе. — Герцогиня де Лонгвиль удаляется от света. — Принц де Марсийяк примиряется с двором. — Женитьба принца де Конти. — Сарразен выступает посредником. — Его кончина. — Смертный приговор принцу де Конде. — Виды Мазарини в отношении Людовика XIV. — Празднества при дворе. — Король как актер и танцор. — Коронация Людовика XIV. — Его первая кампания. — Смерть Брусселя.
Принц де Конде в свое время заявил тем, кто подталкивал его к войне: «Берегитесь! Я последним возьмусь за оружие, но и последним сложу его!»
И он сдержал слово. Разумеется, вместо того чтобы покинуть Париж, он мог заключить с двором почетный мир, и, изгоняя его уже во второй раз, кардинал, который, быть может, и изгонял его именно с этой целью, предоставлял ему такую возможность. Но Конде был одним из тех своенравных гениев, которые желают испытать все: побыв полководцем, подобно Тюренну, он попытался удариться в политику, подобно г-же де Лонгвиль; наконец, устав от политики, он решил испытать судьбу кондотьера, подобно Сфорца и герцогу Лотарингскому. И потому, уехав из Парижа со своей лошадью и своей шпагой, он набрал три или четыре тысячи солдат, приказал именовать себя генералом испанской армии, захватил по пути несколько городов, которые, как мы видели, отвоевал у него Мазарини, и, наконец, вынужденный отступить перед Тюренном в сторону Люксембурга, пересек границу той самой Франции, которая после Рокруа, Нёрдлингена и Ланса назвала его своим героем.
Вернувшись в Париж, кардинал, на этот раз уверенный в том, что он уже не будет вынужден его покидать, счел своей первой обязанностью заняться государственными финансами, которые были крайне расстроены, и своими собственными, которые были не в лучшем состоянии. На место герцога де Вьёвиля, занимавшего должность главноуправляющего финансами и умершего в тот самый момент, когда ему даровали герцогский титул, были назначены сообща граф Сервьен и главный прокурор Никола Фуке, брат аббата Фуке, того друга кардинала Мазарини, что ездил за ним в Буйон. Это был способ вознаградить в его лице аббата Фуке за оказанные им услуги, и министр, каждодневно работая в основном с графом Сервьеном, доказывал этим, что он лишь хотел предоставить Никола Фуке блистательную должность, только и всего. Мы увидим позднее, что Фуке сумел сделать из этой синекуры.
Затем стали награждать направо и налево за измену интересам принцев и верность делу короля. Герцог де Гиз вошел в высший совет вместе с маршалом де Тюренном, который служил королю, выступая за Мазарини, и с маршалом де Грамоном, который служил королю, выступая против Мазарини; г-н де Лионн был пожалован в кавалеры ордена Святого Духа и назначен церемониймейстером этого ордена; государственный секретарь Ле Телье получил такую же милость в качестве преемника г-на де Шавиньи на посту государственного казначея; наконец, граф де Паллюо, который взял Монрон, и Миоссан, который одного за другим препроводил в Венсен принца де Конде и кардинала де Реца, были пожалованы в маршалы Франции: один — под именем маршала де Клерамбо, другой — под именем маршала д’Альбре.
В Париже все было спокойно, настолько спокойно, что кардинал, устроив свои собственные денежные дела, почувствовал себя достаточно сильным, чтобы позаботиться о благосостоянии своих родственников. Помимо трех племянниц, которые были уже при нем, он вызвал из Рима двух своих сестер, обе они были вдовами, и их детей — трех девушек и молодого человека по имени Манчини; седьмая племянница и третий племянник оставались пока в Италии, готовые примчаться во Францию по первому зову своего дяди.
Париж приобрел новый облик: общество эпохи Регентства и Фронды почти рассеялось. Гастон, некогда собиравший гостей дважды в неделю, жил теперь в Блуа; мадемуазель де Монпансье, уехавшая в Сен-Фаржо, увезла с собой своих генеральш и придворных дам; принц де Конде исчез вместе со своим блистательным офицерством и дамами своей партии; герцогиня де Шатийон, герцогиня де Роган, герцогиня де Монбазон и герцог де Бофор покинули Париж; все друзья коадъютора — герцог де Бриссак, Шатобриан, Рено де Севинье, Ламет, д’Аржантёй, Шато-Рено, д’Юмьер, Комартен и д’Аквиль — были изгнаны; г-н де Монтозье и его жена находились в Гиени; герцог де Ларошфуко долечивался в Данвилье; мадемуазель де Шеврёз умерла; г-жа де Шеврёз покаялась в своих грехах, снова выйдя замуж; принцесса де Конде и г-жа де Лонгвиль по-прежнему находились в Бордо; принц де Конти удалился в свое поместье Гранж, расположенное близ Пезнаса; Скюдери со своей сестрой жили в Нормандии; г-жа де Шуази последовала за своим мужем в Блуа.
В Париже остался один только калека Скаррон, и то, возможно, лишь по той причине, что был неспособен бежать.