— И что же вы узнали?
— Что Ноайль говорил вам, будто решено действовать в отношении вас скоро и притом следуя примерам, которые уже не раз подавали соседние государства.
— Итак, — промолвил кардинал, — вы требуете, чтобы я подал в отставку?
— Нет, но я спрашиваю вас как превосходного казуиста, коим вы являетесь, обяжет ли вас к чему-нибудь прошение об отставке, если на нем будет значиться, что оно подписано в донжоне Венсенского замка?
— Нисколько, — ответил кардинал. — Вот поэтому, как вы понимаете, они и не довольствуются прошением, а требуют еще и поручителей.
— Ну а если мне удастся устроить так, — спросил Бельевр, — что от вас не будут требовать такого поручительства?
— О, тогда, — воскликнул кардинал, — я подпишу его в ту же минуту!
— Хорошо, — сказал Бельевр, — остальное я беру на себя. Вы же держитесь твердо и не соглашайтесь ни на какие другие условия, кроме самой отставки.
Рец пообещал последовать этому совету, и президент вышел от него с крайне удрученным выражением лица.
За дверью он столкнулся с Праделем.
— Ну и как? — поинтересовался тот.
— Ах, — промолвил президент, — как видите, я в отчаянии!
— Так он отказывается? — спросил Прадель.
— Да, но его удерживает не должность архиепископа, она мало его заботит, и при любых других обстоятельствах, я думаю, он легко согласился бы подать в отставку; но теперь он полагает, что сделанным ему предложением предоставить поручителей оскорбили его честь, и ни за что не согласится на него. Так что я не хочу вмешиваться более в это дело, все равно толку тут не будет.
И с этими словами он удалился.
На другой день президент Бельевр явился снова. Мазарини, опасавшийся возобновления бунтов, поскольку в его планы входило спокойно провести коронацию короля и после этого распорядиться всеми своими силами для того, чтобы отразить угрозу со стороны принца де Конде, согласился на компромиссное решение, которое устраивало всех. В обмен на семь предложенных ему аббатств кардинал де Рец соглашался на отречение; однако до тех пор, пока папа не утвердит этого отречения, кардинал должен был оставаться узником в Нанте под охраной маршала де Ла Мейре, который был родственником кардинала через свою жену и которому, по признанию самого маршала, кардинал почти спас жизнь во время волнений, случившихся по поводу ареста Брусселя. Во всяком случае, что бы ни воспоследовало из отречения кардинала, маршал де Ла Мейре с разрешения короля вручил президенту Бельевру письменное обязательство ни в коем случае не выдавать кардинала Реца в руки его величества.
О гарантиях вопрос больше не стоял.
Предложение было настолько превосходно, особенно с учетом мысленной оговорки, которой кардинал де Рец рассчитывал воспользоваться, что он даже не хотел верить тому, с чем пришел к нему посредник; но тот вынул из кармана письменное обязательство маршала ле Ла Мейре. Оно было составлено в следующих выражениях:
«Мы, герцог де Ла Мейре, пэр и маршал Франции, даем обещание г-ну кардиналу де Рецу, что во исполнение письма короля, копия которого прилагается,[8] мы предоставим г-ну кардиналу де Рецу свободу и дадим ему возможность уехать в Рим, в соответствии с тем, как это было условлено с г-ном Бельевром, первым президентом Парижского парламента; мы исполним это в то самое время, когда нам станет известно, что в римскую курию отправлено послание Парижского архиепископства об отречении вышеназванного кардинала де Реца в пользу того, кого Его Величество предложит Его Святейшеству на пост главы вышеуказанного архиепископства, или когда Его Величество получит грамоту Его Святейшества, упомянутую в депеше, причем все названное будет исполнено, не ожидая на то нового приказа Его Величества, ни даже получив противное сему».
В обмен на это обязательство кардинал де Рец написал чуть ниже следующее:
«Мы, кардинал де Рец, удостоверяем, что не желаем от г-на герцога де Ла Мейре ничего другого, кроме исполнения изложенного выше обещания в означенное время и при означенных условиях.
На другой день, в соответствии с обязательствами, принятыми обеими сторонами, кардинал выехал из Вен-сена в сопровождении отряда легкой кавалерии, мушкетеров и гвардейцев его преосвященства.
Президент Бельевр сопровождал пленника до Порт-а-л’Англе, где он простился с ним, чтобы вернуться в Париж, а кардинал продолжил путь в Нант. В Божанси была произведена смена конвоя и осуществлена посадка на суда.
Прадель, который должен был сопровождать кардинала до Нанта, сел на одно судно с ним вместе со своим знаменщиком Морелем, а рота гвардейского полка разместилась на другом корабле и следовала бок о бок с ними. После прибытия в Нант капитан Прадель и гвардейцы задержались там на один день, а затем вернулись в Париж, и пленник остался под надзором одного лишь маршала де Ла Мейре.
Принц де Конде узнал об освобождении кардинала де Реца из Венсена, находясь в Брюсселе. Хотя они расстались почти в ссоре, принц рассудил, что настал момент помириться с ним. И потому он написал маркизу де Нуармутье, одному из самых близких друзей кардинала, следующее поздравительное письмо:
«Брюссель, 7 апреля 1654 года.
Сударь!
Я с вполне понятной радостью узнал об освобождении кардинала де Реца из Венсенской крепости и умоляю Вас засвидетельствовать ему то участие, какое я принимаю в нем. Если бы я знал, что он совершенно свободен, то не преминул бы написать ему самому, но в том положении, в каком он находится, я опасаюсь повредить ему. Я сделаю это незамедлительно, как только Вы уведомите меня, что ему можно писать. Стало быть, я прошу Вас руководить мною в этом вопросе и обещаю всегда и во всем свидетельствовать Вам, что я являюсь, сударь, Вашим любящим кузеном и преданным слугой.
Впрочем, положение Гонди изменилось к лучшему, и, если верить тому, что говорит он сам, оно стало вполне терпимым. Маршал де Ла Мейре не только принял его с совершенной учтивостью, но и, как только его узника поместили в Нантскую крепость, постарался доставить ему всевозможные удовольствия: днем все могли навещать его и почти каждый вечер для него устраивали театральные представления; все дамы из Нанта и даже из его окрестностей присутствовали на этих спектаклях. Однако вся эта предупредительность и все эти старания быть приятными в глазах прославленного узника, нисколько не вредили мерам предосторожности, принятым в отношении его охраны; с него ни на минуту не спускали глаз, когда он выходил из своей комнаты; в его пользовании находился небольшой сад, разбитый на бастионе, подножие которого омывалось рекой, но, как только он вступал в этот в сад, его стражники располагалась на террасе, откуда можно было видеть каждое движение узника, а когда он возвращался в свою комнату, то ее единственную дверь охраняли шесть солдат; что же касается окна его комнаты, то оно было не только очень высоко и к тому же забрано железной решеткой, но еще и выходило во двор, где всегда стоял караул.
Вскоре из Рима пришло известие, ожидавшееся с таким нетерпением: папа отказался утвердить отречение кардинала.
Этот отказ сильно раздосадовал узника. Основываясь на сделанной им мысленной оговорке, он по-прежнему полагал, что согласие папы не узаконило бы отречение, подписанное в тюремных стенах; к несчастью для него, папа, видимо, считал иначе.
Кардинал послал в Рим одного из своих доверенных лиц, Мальклера, чтобы попытаться склонить его святейшество подписать грамоту о назначении ему преемника, имя которого не будет в ней проставлено.
Однако это ходатайство имело ничуть не больший успех, чем первое, хотя оно было предпринято главным заинтересованным лицом и посланец кардинала разъяснил папе, каким образом, обретя свободу, узник намерен действовать. Несмотря на все настояния Мальклера, папа ответил ему, что он прекрасно знает, что его согласие не придает законной силы отречению, вырванному силой, но он прекрасно знает и то, что для него было бы бесчестием услышать разговоры о том, что он утвердил отречение, подписанное в тюрьме.
Такой двусмысленный ответ весьма встревожил кардинала де Реца. Он знал маршала де Ла Мейре: это был человек, прошедший школу Ришелье, то есть школу повиновения; он ненавидел Мазарини, но трепетал перед ним. И правда, как только две эти новости были получены, узник заметил перемену в том, как обращался с ним его страж, который стал искать ссоры, утверждая, что просьба об утверждении отречения была комедией, разыгранной кардиналом в сговоре с папой, и что на самом деле он тайком подталкивал его святейшество к отказу, что тот и сделал. Кардинал пытался переубедить маршала, но тщетно: тот не хотел ничего слушать и упорствовал в своем убеждении, а точнее говоря, в своем желании думать, что дело обстоит именно так.
С этого времени узнику стало ясно, что маршал, несмотря на свое письменное обязательство, ищет лишь уважительного предлога, чтобы вернуть его в руки короля.
Путешествие в крепость Бреста, предпринятое маршалом спустя несколько дней, и отъезд его жены, всего за неделю до этого приехавшей из столицы и теперь отправленной им в Ла-Мейре, укрепили узника в его подозрениях.
Эти подозрения усилило также письмо от Монтрезора, которое одна из городских дам, посетивших кардинала, незаметно всунула ему в руку и которое содержало слова:
«В конце этого месяца, если Вы не сумеете бежать,
Вас переведут в Брест».
Письмо не было подписано, но кардинал узнал почерк. И он решил воспользоваться поданным ему советом. Однако побег был делом далеко не простым, так как со времени отказа, пришедшего из Рима, г-н де Ла Мейре стал еще недоверчивее, чем прежде.
По прибытии в Нант, выходя из кареты, кардинал увидел своего друга Бриссак