[31] Но, при всем том, сердце матери осталось непоколебимым в своей любви; ее сын всегда был для нее королем, и, подобная прекрасным мадоннам Беато Анджелико или Перуджино, для которых их сын был уже Богом, посреди опасностей, грозивших ему в детстве, она пеклась о нем с заботливостью, опиравшейся едва ли не на благоговение.
Анна Австрийская было шестьдесят четыре года, когда она умерла, но на вид ей нельзя было дать и сорока лет, и, когда она с глазами, сверкающими надеждой, с щеками, пылающими от лихорадочного жара, приподнялась в постели, чтобы получить предсмертное причастие, герцог Орлеанский воскликнул:
— Ах, взгляните на матушку! Она еще никогда не была так красива!
В честь августейшей покойницы были сочинены сонеты, стихи и эпитафии.
Мы приведем здесь три из них.
Et soror et conjux et mater nataque regum,
Nulla unquam tanto sanguine digna fuit.[32]
Сиянье добродетелей, величия и славы Анны
Весь мир людской собою наполняло беспрестанно.
Однако и во тьме гробницы вовек им суждено сиять,
И вечно будет Франция о ней с любовью вспоминать.
Она все прихоти судьбы умела презирать,
Могла без ужаса на смерти ужасы взирать;
Престол великий укрепив, его покинула без слова лжи;
Короче говоря, жила и умерла, как королеве надлежит.
По совести говоря, мы приводим эти стихи потому, что они принадлежат мадемуазель де Скюдери; но наша ссылка на них, поспешим добавить, вовсе не означает, что мы восхищаемся ими.
Закончим теми стихами, какие епископ Комменжский прочитал прямо в базилике Сен-Дени в ту минуту, когда в королевскую гробницу, еще открытую для Анны Австрийской, клали знаки королевского достоинства:
О украшенье яркое давно ушедших лет,
С престола вы спустились в гробовое подземелье;
И что ж от вас осталось вслед за этим измененьем?
Лишь память грустная о славе, которой больше нет!
О смертный! Колеблется судьба твоя на коромысле,
От смеха переходишь ты к слезам в одно мгновенье,
Но если хочешь выйти, наконец, из заблужденья,
Пусть страшный сей предмет твои исправит мысли.
Еще вчера она жила, еще вчера она любила
И с редкой добротой своей в сердцах людей царила.
И что ж сегодня Анна? Лишь плоть для иссыханья!
Замолкните, витии! Заполнили угрюмый этот склеп
Умершие цари: любой из них безгласен, глух и слеп,
Но ваших слов пустых красноречивей их молчанье!
XXXVII. 1667 — 1669
Последствия смерти Анны Австрийской. — Охлаждение короля к мадемуазель де Лавальер. — Первые шаги г-жи де Монтеспан. — Княгиня Монако. — Характер новой любовницы. — Приготовления к войне. — Фландрская кампания. — Жестокость Людовика XIV. — Любовь Великой Мадемуазель и Лозена. — Портрет Лозена. — Его происхождение. — Причины его быстрого возвышения. — Он попадает в Бастилию. — Его грубость. — Король соглашается на его женитьбу. — Причины, побудившие короля дать свое согласие. — Последние годы герцога де Бофора. — Его таинственная смерть.
Смерть королевы-матери не произвела никаких перемен в делах политики, в которые она уже давно не вмешивалась, но оставила после себя огромную пустоту при французском дворе. Анна Австрийская знала при дворе всех; она знала происхождение каждого и чего он стоит. С гордостью австриячки, с вежливостью француженки и строгостью испанки она держала каждого на подобающем расстоянии, и в ее смерти Людовика XIV прежде всего огорчала утрата правил этикета, которые Анна Австрийская умела вменять в обязанность, а он был вынужден обратить в закон.
Мадемуазель де Лавальер по-прежнему была любимой султаншей. Тем не менее, приобретя права на Людовика XIV как мать его детей, она потеряла значительную часть своего обаяния как любовница. Свежесть лица, главная и едва ли не единственная прелесть мадемуазель де Лавальер, исчезла, и при дворе стали замечать, что король любит ее лишь той вялой и утомленной любовью, которой ничего так не надо, как сменить предмет. Момент был благоприятным для того, чтобы добиваться места, которое вот-вот должна была освободить эта умирающая любовь. Одна из самых красивых придворных дам это поняла и воспользовалась случаем: то была г-жа де Монтеспан.
Еще прежде нее одна женщина уже попыталась совершить то, что намеревалась предпринять г-жа де Монтеспан, и сумела сделать Людовика XIV если и не ветреником, то хотя бы неверным любовником. То была княгиня Монако, очаровательная дочь герцога де Грамона и, следственно, сестра графа де Гиша. Но это мимолетное увлечение продолжалось ровно столько, сколько длилось желание, которое его породило, и плотское наслаждение, которое его удовлетворило.
Но то ли г-жа де Монтеспан оказалась хитрее, то ли она обладала более существенными прелестями, с ней все случилось иначе.
Франсуаза Атенаис де Рошшуар де Мортемар, маркиза де Монтеспан, с которой мы уже встречались на празднествах в Фонтенбло и которая была известна в то время под именем мадемуазель де Тонне-Шарант, родилась в 1641 году; в 1663 году она вышла замуж за Анри Луи де Пардайяна де Гондрена, маркиза де Монтеспана, происходившего из прославленной гасконской семьи, которая, впрочем, по части древности не могла соперничать с семьей Мортемаров.[33] Пользуясь влиянием герцога Орлеанского, маркиз добился для жены должности придворной дамы королевы, и необычайная красота г-жи де Монтеспан, наследственная, как и ум, в семье Мортемаров, произвела на всех величайшее впечатление. Многие тогда старались подступиться к красавице, чтобы поухаживать за ней, но она никого к себе не подпускала, и маркиз де Ла Фар в своих «Мемуарах» упоминает самого себя среди тех, кого сразили прекрасные глаза маркизы де Монтеспан.
Вначале король не обращал на нее внимания, и, возможно, как раз в этот момент маркиза уведомила мужа, что Людовик XIV заметил ее и потому следует увезти ее в провинцию; но, поскольку опасность не показалась маркизу неминуемой, он этого не сделал.
Между тем в это же самое время г-жа де Монтеспан сумела расположить к себе королеву, вступив однажды в разговор о мадемуазель де Лавальер, который велся в присутствии Марии Терезы, и сказав:
— Случись со мной такое же несчастье, какое случилось с ней, я бы на весь остаток жизни укрылась в монастыре.
При этом она подружилась с мадемуазель де Лавальер, вкравшись в доверие к ней, и сопровождала ее повсюду. В «Балете муз» Бенсерада она изображала пастушку и декламировала стихи, в которых роза изъяснялась в любви к солнцу. Вот тогда король и обратил на нее внимание.
Маркиза де Монтеспан, как мы уже сказали, была очень умна. Госпожа де Севинье, которая в таких вопросах была хорошим судьей, дает ей в этом отношении очень высокую оценку. Король с явным удовольствием встречался у мадемуазель де Лавальер с этой красивой и остроумной женщиной. Бедная герцогиня, чувствовавшая, что любовь к ней Людовика умирает, и не видевшаяся со своим царственным любовником так часто, как это бывало прежде, полагала, что, сблизившись еще более с подругой, она сумеет снова привлечь его к себе.
Однако произошло то, что и должно было произойти: оказавшись в присутствии двух этих женщин, одна из которых была кроткой, робкой и преданной, а другая умной и коварной, король, по мере того как ослабевала его любовь к мадемуазель де Лавальер, начал воспламеняться страстью к г-же де Монтеспан.
Тем временем шли приготовления к военному походу. Людовик XIV, искавший повод для войны, использовал в качестве предлога для нее права королевы на Брабант, Верхний Гельдерн, Люксембург, Моне, Антверпен, Камбре, Мехелен, Лимбург, Намюр и Франш-Конте. Установленный обычаем закон Брабанта говорил, что владения отца вправе наследовать пережившие его дети от первого брака, без учета его детей от второго брака; в силу этого правила Мария Тереза, родившаяся от первого брака Филиппа IV с Елизаветой Французской, заявила о своих притязаниях на эти области. Правда, Мария Тереза отказалась от них по условиям своего брачному договора, но, с другой стороны, по условиям того же договора, ей было обещано в приданое пятьсот тысяч экю золотом, которые так и не были выплачены, и невыплатой этого приданого Людовик XIV обосновывал свое намерение захватить города, на которые притязала королева.
Был заключен союз с Португалией, естественным врагом Испании, и с Соединенными провинциями, с определенным беспокойством взиравшими на столь близкое соседство с суеверной католической державой.
Французский военный флот, который в то время, когда герцог де Бофор проводил Джиджелийскую экспедицию, едва мог выставить шестнадцать третьеразрядных судов, имел теперь в портах Бреста и Рошфора в общей сложности двадцать шесть больших кораблей, шесть легких фрегатов, шесть брандеров и две тартаны.
Численность одной только военной свиты короля доходила до 5 400 человек.
Кроме того, имелось двадцать шесть полков французской кавалерии, насчитывавших в общей сложности около 20 000 человек; шесть полков иностранной кавалерии численностью в 2 872 человека и два драгунских полка численностью в 948 человек; сорок шесть полков французской пехоты, насчитывавших в общей сложности 83 157 человек; наконец, четырнадцать полков иностранной пехоты численностью в 36 256 человек.
Итого: 148 397 человек.
Такой огромной армии не держала наготове ни одна европейская держава со времен крестовых походов.
В связи с этим обстоятельством был назначен новый военный министр: им стал Лувуа, сын Ле Телье.