Ночи с 20 по 23 июня были использованы на то, чтобы произвести высадку войск.
Последний военный совет собрался 24 июня, в семь часов вечера.
В три часа утра состоялась вылазка. Командовали ею герцог де Бофор и г-н де Навайль.
Первую атаку возглавил г-н де Дампьер: его солдаты застали турецких солдат погруженными в сон, так что вначале можно было поверить в скорую победу.
Но, обратившись в бегство, турки подожгли фитили несколько пороховых бочек, которые взорвались в рядах победителей.
Тотчас же разнесся слух, что везде устроены минные подкопы, и чувство гордости, которое испытали французские солдаты при виде победы, одержанной ими столь легко, сменилось паническим страхом. Герцог де Бофор и г-н де Навайль увидели беглецов, возвращавшихся к ним с криками «Спасайся, кто может!».
И тогда герцог де Бофор и г-н де Навайль вместе со всеми, кто находился рядом с ними, бросились вперед, крича «Стой!» и нанося беглецам удары то плоской стороной своих шпаг, то их острием.
Но ничто не могло помочь: страх был так велик, что свежие войска, вместо того чтобы остановить беглецов, были вовлечены ими в бегство.
Однако герцог де Бофор был не из тех людей, кто мог, подобно другим, обратиться в бегство. Среди общего беспорядочного отступления он собрал около себя несколько дворян и, подняв шпагу, воскликнул:
— Ну же, господа! Покажем этим подлым безбожникам, что есть еще во Франции люди, которые умеют умирать, если не могут победить!
С этими словами он врезался в ряды турок и скрылся в них.
Вот и все. Никто никогда больше не видел герцога де Бофора, никто никогда больше не слышал о нем, и, несмотря на все предпринятые шаги, никаких вестей о его судьбе получить не удалось.
XXXVIII. 1669
Обиды Людовика XIV на Соединенные провинции. — Замысел союза Франции с Англией. — Принцесса Генриетта выступает в роли посредницы. — Успех ее миссии. — Недовольство его королевского высочества. — Обиды герцогини Орлеанской на мужа. — Шевалье де Лоррен. — Король вступается за герцогиню Орлеанскую. — Гнев герцога Орлеанского. — Болезнь принцессы. — Она считает себя отравленной. — Мнение врачей. — Последние минуты принцессы. — Поведение его королевского высочества. — Визит короля. — Кончина принцессы. — Преступление раскрыто. — Король проявляет снисходительность.
Мирный договор, заключенный в Ахене, приблизил границы Франции к Голландии, и Голландия с определенным беспокойством взирала на успехи такого опасного соседа, каким был Людовик XIV. И у нее были причины беспокоиться, поскольку французский король искал лишь предлога, чтобы обойтись как с врагом со своим прежним союзником. Эта искусственная земля, отвоеванная у болот и песчаных наносов; этот флот, настолько огромный, что в портах Индии на двадцать голландских кораблей приходился лишь один французский; эти корабельные верфи, тянувшиеся от одного конца Зюйдер-Зедо другого, чересчур сильно искушали короля, чтобы Людовик XIV, по натуре своей питавший огромную слабость к богатствам такого рода, мог устоять перед подобным искушением.
С другой стороны, вес, который приобрели голландцы благодаря своему вмешательству в борьбу между Францией и Испанией, давал им преувеличенное представление о своих силах. Их печатные станки выпускали в свет по пять-шесть памфлетов в месяц, из которых по крайней мере два-три были направлены против Франции. В одном из памфлетов говорилось, что это голландцам Европа обязана миром и что Людовик XIV был бы побежден, если бы Голландия не пришла ему на помощь, побудив к немедленному подписанию мирного договора. В Гааге и Амстердаме открыто чеканились медали, на которых величие французского короля не всегда чтилось. На одной из них было изображено бледное и неприметное солнце, сопровождаемое надписью «In conspectu тео steti sol».[35]А ведь это солнце «nec pluribus impar», то есть первенствующее над всеми, это солнце, которому предстояло набирать силы, по мере того как оно поднималось в небе, это солнце было гербом, выражающим имя его владельца, явным символом великого короля. Таким образом, оскорбление было не только очевидное, но и прямое.
В обычных обстоятельствах все подобные обиды были слишком мелкими и ничтожными, для того чтобы служить поводом для объявления войны, но в исключительных обстоятельствах, когда такие поводы искали, ничего другого и не требовалось. Решение о войне, заранее принятое в голове Людовика XIV, вскоре было принято и в королевском совете.
Первая мера предосторожности, которую следовало принять в подобном случае, состояла в том, чтобы заручиться нейтралитетом Испании и союзом с Англией. Так что маркиз де Виллар был послан в Мадрид, имея поручение разъяснить испанскому кабинету, какую выгоду принесет Испании ослабление мощи Соединенных провинций, ее старинного врага. Что же касается английского короля Карла II, то к нему было решено отправить посла совсем иного рода.
Людовик XIV объявил о своем намерении отправиться в Дюнкерк, и к участию в этой поездке были приглашены придворные.
В этих обстоятельствах король пустил в ход всю помпезность, какую только можно было проявить: пятьдесят тысяч человек предшествовали ему или следовали позади него; его сопровождал весь двор, то есть самое богатое и самое знатное дворянство Европы, самые прелестные и самые остроумные женщины. Королева и герцогиня Орлеанская занимали почти равное положение, а сразу позади них ехали в одной карете, что было невиданным зрелищем, обе любовницы короля, г-жа де Лавальер и г-жа де Монтеспан, иногда даже садившиеся вместе с королем и королевой в одну большую английскую карету.
Помимо прочих придворных дам, герцогиню Орлеанскую сопровождала одна очаровательная особа, получившая тайные инструкции; это была Луиза Рене де Пенанкоэ, известная под именем мадемуазель де Керуаль. Людовик XIV называл ее полномочной искусительницей.
Роль ее была важной, а возложенное на нее поручение таило в себе немалые трудности: ей предстояло одержать победу над семью известными любовницами, которые в тот момент, причем все вместе, пользовались исключительным правом, весьма модным в те времена в Англии, отвлекать короля Карла II от огорчений, которые причиняли ему расстройство финансов, ропот народа и увещания парламента.
Этими семью любовницами были: графиня Каслмейн; мадемуазель Стюарт; мадемуазель Уэллс, фрейлина герцогини Йоркской; Нелл Куин, одна из самых взбалмошных куртизанок того времени; мисс Дэвис, знаменитая актриса; танцовщица Белл Оркей и, наконец, мавританка по имени Зинга.
Все эти политические и любовные интриги, происходившие в то время, вызывали большую досаду у герцога Орлеанского, который сердился, бранился, досадовал, грубил жене, как говорит Сен-Симон, но никак не мог им помешать. Герцог пребывал в ужасном бешенстве еще и потому, что как раз тогда отправили в изгнание его фаворита, шевалье де Лоррена. Позднее мы увидим, к какой страшной беде привела эта ссылка. Однако король делал вид, что не замечает скрытого недовольства брата, а если он и замечал его, то оно нисколько его не беспокоило, так что герцогиня Орлеанская, несмотря ни на что, 24 или 25 мая отправилась в Дувр, куда и прибыла 26-го.
Успех переговоров превзошел все ожидания Людовика XIV: король Карл II нашел мадемуазель де Керуаль очаровательной и за несколько миллионов, а также обещание, данное ему сестрой, что мадемуазель де Керуаль останется в Англии, пообещал все, чего от него хотели.
Правда, он сам сильно ненавидел Голландию, кальвинистские происки которой непрестанно вызывали волнения в его королевстве.
Мадемуазель де Керуаль осталась в Англии, где король Карл II пожаловал ей в 1673 году титул герцогини Портсмутской, а Людовик XIV подарил ей в том же году владение Обиньи, то самое владение, какое в 1422 году было подарено королем Карлом VII Джону Стюарту в знак огромных и важных заслуг, которые тот оказал ему в войне с англичанами.
Услуги мадемуазель де Керуаль были совсем другого свойства, но, поскольку они стоили не меньше заслуг Джона Стюарта, Людовик XIV не постеснялся дать за них ту же награду.
В итоге был подготовлен договор о союзе между Людовиком XIV и Карлом II. Он состоял из одиннадцати статей, из которых пятая, самая важная, была составлена в следующих выражениях:
«Вышеназванные всемогущие короли, имеющие, каждый в отдельности, куда более подданных, нежели надобно для того, чтобы счесть оправданным принятое ими решение укротить спесь генеральных штатов Соединенных провинций Нидерландов и ослабить мощь нации, которая сама так часто порочит себя крайней неблагодарностью по отношению к учредителям и создателям своей собственной республики и которая даже имеет ныне дерзость выступать в качестве суверенного властителя и судьи всех других владык, договорились, постановили и решили, что Их Величества объявят и будут совокупно вести войну посредством всех своих сухопутных и морских сил с вышеозначенными генеральными штатами Соединенных провинций Нидерландов и что ни один из вышеназванных всемогущих королей не заключит с ними мирного договора, перемирия или прекращения военных действий, не получив на то совета и согласия другого и т. д., и т. д.»
Обмен ратифицированными экземплярами этого договора должен был состояться в течение следующего месяца.
Понятно, с какими почестями была встречена в Кале посланница, доставившая столь великолепные новости.
Все вернулись в Париж, чтобы готовиться к завоеванию, но, прежде чем армия выступила в путь, чтобы осуществить это завоевание, страшная беда, столь же горестная, сколько и неожиданная, поразила ужасом французский двор.
По всей Европе разнесся крик Боссюэ:
— Ее королевское высочество умирает! Ее королевское высочество умерла!
Расскажем о событиях, предшествовавших этой внезапной и драматической смерти.
Мы уже говорили о ревности и жалобах герцога Орлеанского по поводу любовных интриг его супруги. Нам остается сказать об обидах герцогини Орлеанской на своего мужа.