Первой взялась за дело и проявила при этом наибольшую настойчивость маршальша де Ла Ферте.
Маршальша де Ла Ферте чересчур известна в любовных хрониках того времени, чтобы мы не сказали о ней несколько слов.
Маршальша де Ла Ферте была сестрой знаменитой графини д’Оллон, беспутства которой Бюсси-Рабютен описал в своей «Любовной истории галлов» и которая в описываемое нами время почти удалилась от света. Сама маршальша сознавалась, что ей было тридцать лет, но все давали ей тридцать восемь; это дает всякому беспристрастному человеку основание выбрать нечто среднее, то есть предположить, что ей было тридцать четыре года.
С маршальшей случались весьма страшные приключения; мы расскажем об одном из них, наделавшем в свое время очень много шума.
Когда маршал де Ла Ферте женился на ней, все кругом говорили, что он решился на самый смелый из всех своих подвигов, ибо, если только ее не подменили в колыбели, в ее жилах текла кровь, которая, как кровь Федры, еще никогда не изменяла себе. Поэтому маршал, слывший человеком весьма грубым, пожелал оправдать такое мнение о себе, призвав ее на другой день после свадьбы и обратившись к ней со следующей откровенной речью:
— Ну вот, черт побери, сударыня, теперь вы моя жена! Надеюсь, вы не сомневаетесь, что это делает вам великую честь; однако предупреждаю вас, что если вы будете походить на свою сестру, госпожу д’Оллон, и кучу других ваших родственниц, которых я вам не называю, ибо все они не заслуживают доброго слова, это для вас плохо кончится! Итак, подумайте о моих словах и поступайте сообразно с ними, ну а я буду вести себя в соответствии с вашими поступками!
Маршальша де Ла Ферте сделала кислую мину, но маршал нахмурил брови, и ей пришлось покориться.
Между тем обязанности маршала призвали его на войну, но, уезжая, он решительно запретил жене видеться с г-жой д’Оллон, ибо опасался, как бы столь дурное общество не развратило ее; кроме того, ревнивый муж окружил ее слугами, которые были преданы ему и которых эта преданность и те деньги, что он платил им, заставляли исполнять ремесло шпиона, не угрызаясь совестью.
Госпожа д’Оллон, узнав о запрете, сделанном ее сестре, страшно рассердилась на маршала де Ла Ферте и поклялась, что она отомстит ему, причем единственно достойной ее местью, то есть нанеся ему как раз тот удар, какого он так боялся.
Маркиз де Бёврон, тот самый, о ком мы говорили в связи со смертью герцогини Орлеанской, был любовником графини д’Оллон; он проникся ее злобой, и они стали на равных паях готовить обещанную месть.
В числе слуг маршальши де Ла Ферте был лакей с такой приятной и безукоризненной внешностью, что он казался дворянином. Графиня д’Оллон обратила на него внимание и однажды утром велела ему прийти к ней.
Из разговора с лакеем она выяснила, что он и в самом деле происходит из добропорядочной провинциальной семьи и скрывает свое настоящее имя для того, чтобы никто у него родине не знал, что из-за нужды ему пришлось пойти в услужение.
И вот, беседуя однажды с маршальшей, г-н де Бёврон спросил ее:
— Сударыня, обратили вы внимание на лакея, который у вас служит?
— Какого? — спросила маршальша.
— Да того, кто называет себя Этьенном.
— Называет себя?..
— Да, именно это я и хотел сказать; так что, обратили вы на него внимание?
— Нет.
— Что ж, тогда сделайте это, а потом скажете мне, что вы о нем думаете.
На другой день Бёврон снова явился маршальше.
— Ну как? — поинтересовался он.
— О чем вы? — не поняла она.
— Рассмотрели вы вашего Этьенна?
— Да.
— Ну и как вы его находите?
— Признаться, выглядит он много выше своего звания.
— Еще бы! — промолвил Бёврон. — Ведь он дворянин.
— Дворянин, и служит камердинером?
— Ах, чего не делает любовь!
— Маркиз…
— Но это так, сударыня. Малый влюбился в вас и не нашел другого средства приблизиться к предмету своей страсти!
Маршальша пожелала принять это сообщение за шутку, но, несмотря на все ее возражения, Бёврон заметил, что голос ее задрожал, и, следовательно, удар был нанесен верно. Так что Бёврон вернулся к графине д’Оллон и рассказал ей об успехе своей затеи. Опасаясь, что какая-нибудь неловкость слуги может погубить результаты так хорошо задуманной хитрости, графиня послала за мнимым дворянином и сообщила ему, будто ей стало известно, что ее сестра весьма к нему расположена и чувство это настолько сильно, что, желая оправдаться в своих собственных глазах, маршальша стала убеждать себя, что он не простой лакей, а переодетый дворянин. Затем г-жа д’Оллон раскрыла лакею все выгоды, какие он сможет извлечь из этого заблуждения, если будет достаточно ловок и не станет противоречить той, что не желает быть выведенной из самообмана.
Малый оказался не промах. Начало речи графини его испугало, но продолжение успокоило; он припомнил, как обходилась с ним маршальша, и ему стало казаться, что он действительно занимает привилегированное положение среди слуг; в итоге он решил стать еще более заботливым и предупредительным по отношению к своей хозяйке.
Все это было замечено маршальшей, которая, приписав заботливость и предупредительность слуги его любви, с каждым днем все более утверждалась в мысли, что она имеет дело с человеком благородного происхождения, а не с лакеем, и до того приставала к нему с вопросами, что он в конце концов присвоил себе имя какого-то дворянина из своих родных краев.
С этого времени г-жа де Ла Ферте совершенно перестала стыдиться испытываемого ею чувства, и, поскольку ее удерживала более не стыдливость, а лишь робость возлюбленного, она решила предоставить ему случай, подготовить который самостоятельно он не сумел бы и воспользоваться которым без ее желания не осмелился бы.
Маршальша заметила, что Этьенну безумно нравилось прикасаться к ее волосам, которые и в самом деле были очень красивы, и несколько раз поручала ему причесывать ее, хотя он был довольно плохим парикмахером, однако счастье, которое она доставляла ему, заставляло славную маршальшу терпеть боль, причиняемую его неопытностью. И вот однажды, совершая свой туалет, она послала за Этьенном, заявив, что ему будет велено написать под ее диктовку несколько писем. Он явился, но, вместо пера, она вручила ему гребень. Несчастный секретарь, сделавшийся парикмахером, понял, наконец, зачем его на самом деле позвали; он вспомнил о роли, которую ему полагалось играть, и впервые проявил настойчивость, подобающую дворянину. Никто не знает, что произошло между Этьенном и маршальшей дальше, известно лишь, что они целый час оставались наедине. Правда, Этьенн вышел от нее, держа в руке три письма, но, все еще пребывая в возбужденном состоянии, уронил одно из них. Это письмо подобрали и распечатали, но внутри конверта ничего не оказалось, хотя на нем был написан адрес; это заставляло думать, что поскольку у секретаря работы оказалось мало, то у любовника, должно быть, ее было много.
До графини д’Оллон докатился слух, что ей удалось добиться желанной цели; однако месть ее не была полной, так как маршал еще не знал о постигшей его беде. Под диктовку графини, чьей-то чужой рукой, было написано анонимное письмо, и, поскольку как раз в это время, оставив армию, маршал возвращался в столицу, он получил его по дороге.
Вначале, видя, что письмо написано незнакомым ему почерком и не имеет подписи, маршал не придал ему большого значения; но затем, питая вполне естественное недоверие к жене, ибо ему было известно, какая кровь текла в ее жилах, он решил извлечь пользу из этого уведомления, независимо от того, правдивым оно было или ложным.
Чтобы достичь цели, которую поставил перед собой маршал, требовалась глубочайшая скрытность. Поэтому он с радостным лицом приехал в Париж и встретился с женой, которую его возвращение не могло не обеспокоить, так ласково, что у нее не возникло никаких подозрений по поводу его осведомленности. Ну а поскольку маршальша очень сильно любила своего мнимого дворянина и тот, со своей стороны, весьма охотно разделял ее любовное чувство, то они не замедлили совершить какие-то опрометчивые поступки, не оставившие у маршала сомнений в том, что полученное им уведомление было вполне правдивым.
Первой мыслью маршала было убить лакея с помощью людей, которые обычно берут на себя такого рода поручения; но, поскольку перед смертью подобные люди нередко становятся чересчур болтливыми, маршал решил совершить это убийство собственноручно, чтобы оно было выполнено с большей надежностью и большей секретностью.
И потому, вместо того чтобы выказывать Этьенну хоть малейшее недовольство, он в свой черед стал притворяться, проявляя к нему величайшее благорасположение, и вскоре, делая вид, что не может более без него обходиться, попросил жену позволить лакею отправиться вместе с ним в Лотарингию. Через несколько дней после приезда в Нанси маршал, представляя дело так, будто он завел в окрестности города любовную интрижку, стал ездить в сопровождении Этьенна в какой-то дом, куда он входил со всеми предосторожностями один и откуда выходил точно с такими же предосторожностями. Наконец однажды ночью, когда они возвращались верхами вдвоем, маршал уронил хлыст и попросил Этьенна спешиться, чтобы подобрать его; но, когда Этьенн нагнулся, маршал выхватил из седельной кобуры пистолет и всадил бедняге пулю в голову. После этого он спокойно вернулся к себе в Нанси и стал спрашивать, возвратился ли Этьенн, которого он, по его словам, послал за два льё от дома за каким-то денежным долгом; получив отрицательный ответ, маршал спокойно лег спать, приказав разбудить его, если тот вернется.
Маршал проспал до утра, и никто его не разбудил, ибо Этьенн так и не вернулся.
Днем был найден его труп; все полагали, что лакея убили из-за денег, которые, по словам его господина, он вез с собой, и преступление было приписано солдатам гарнизона Люксембурга, рыскавшим по проселочным дорогам.
Оставалась еще маршальша; но за время отсутствия ее мужа маркиз де Бёвро