дписана, и он, сохранив за собой из всех крупных владений мадемуазель де Монпансье лишь Сен-Фаржо и Тьер, тотчас же был освобожден, хотя и с условием не покидать Анжу или Турень.
Эта ссылка, которой предшествовало одиннадцатилетнее тюремное заключение, продолжалась около четырех лет. Однако мадемуазель де Монпансье постоянно выражала недовольство, осуждала г-жу де Монтеспан и ее сына, открыто и во всеуслышание жаловалась, что ее чудовищно ограбили, и делала это так громко и с такой настойчивостью, что ссылку изгнанника пришлось прекратить. Лозен получил позволение вернуться в Париж, и ему была предоставлена полная свобода, но с условием держаться на расстоянии по крайней мере двух льё от любой резиденции, где в это время будет находиться король.
Лозен вернулся в столицу так, как это подобало человеку, игравшему при дворе важную роль. Он был еще молод, зол больше, чем когда-либо прежде, и, хотя его и ограбили, оставался богат, почти как принц. Он пустился в невероятную игру и остался в выигрыше; герцог Орлеанский открыл ему дверь в Пале-Рояль и Сен-Клу, но Пале-Рояль и Сен-Клу не были ни Марли, ни Версалем, а герцог Орлеанский не был королем. Лозен, привыкший к блеску королевского двора, не мог выносить такой жизни: он попросил позволения выехать в Англию, где мы и оставим его играть в рискованную игру и где позднее мы увидим его играющим значительную роль.
Эпоха, окинутая нами взглядом и охватывающая годы с 1672-го по 1684-й, годы, в начале которых Людовику XIV было тридцать четыре года, а в конце — сорок шесть лет, была самым прекрасным и самым ярким периодом его царствования, равно как и самым прекрасным и самым ярким периодом его жизни. В течение этого периода, над которым как будто витает г-жа де Монтеспан и которому фаворитка словно придает отсвет своего блистательного остроумия и своего надменного нрава, король превращает Францию в морскую державу; он один противостоит всей Европе; он дает Тюренну, сражавшемуся с имперскими войсками, армию в двадцать четыре тысячи человек; принцу де Конде, воевавшему с принцем Оранским, — армию в сорок тысяч человек; французский флот, нагруженный солдатами, идет к Мессине воевать с испанцами; король во второй раз захватывает графство Бургундское, ускользнувшее из-под его власти; когда погибает Тюренн, король выставляет против Монтекукколи принца де Конде, и Конде, командуя двумя армиями, останавливает успехи немецких войск; наконец, посредством Нимвегенского мира, который он навязывает четырем державам и от которого пожинает выгоды, король возвращает европейскому континенту мир, которого он был лишен, в том и другом случае делая из своей воли вершителя судеб Европы, способного принести ей как смуту, так и покой.
Однако заключенный мир не останавливает движение, вызванное подобным толчком: у мира есть свое величие, как у войны есть своя слава. Страсбург, этот господин Рейна, сам по себе являющийся могущественной республикой, знаменитый своим арсеналом, где находятся девятьсот пушек, захвачен без единого пушечного выстрела, а ведь любой такой выстрел мог лишить Европу долгожданного покоя; Алст, который король забыл включить в Нимвегенский мир, силой выдернут из связки городов, которыми Испания еще владеет в Нидерландах; Казаль куплен у герцога Мантуанского, город за город проедающего свое небольшое государство; построен Тулонский порт; набраны шестьдесят тысяч матросов; в наших портах стоят сто линейных кораблей, и некоторые из них несут на себе до ста пушек; наконец, новое грозное изобретение, впервые испытанное Людовиком XIV, вскоре позволит ему бомбардировать неприступный Алжир, который позднее будет захвачен одним из потомков этого короля.
Не забудем упомянуть о смерти, случившейся в конце этого периода, в августе 1679 года. Кардинал де Рец, оспаривавший во время своего пребывания в Риме папский престол у Иннокентия XI и получивший восемь голосов, скончался через три года после своего возвращения в Париж, покинув этот мир, в котором он на короткое время наделал столько шума и который по прошествии двадцати лет почти забыл о нем.
XLII. 1684 — 1685
Война против Алжира. — Изобретение бомб. — Малыш Рено. — Первое бомбардирование. — Мирный договор. — Смерть Кольбера. — Его эпитафии. — Его похороны. — Его семья. — Война против Генуи. — Второе бомбардирование. — Прекращение враждебных действий. — Условия мирного договора. — Генуэзский дож в Версале. — Состояние нового дворца. — Генуэзский посол у Людовика XIV.
В эти годы были совершены две военные экспедиции, которым предстояло вознести Людовика XIV на вершину величия и славы: одна против Алжира, другая — против Генуи.
Будем придерживаться хронологического порядка и начнем с экспедиции в Алжир. Обстоятельства ее таковы.
К июню 1681 году триполийские пираты дошли в своем разбое до того, что стали похищать французские суда даже у берегов Прованса. Однако они ошиблись во времени: в царствование Людовика XIV совершать подобные дерзости было уже непозволительно.
И потому, не получив никаких приказов и действуя по собственному побуждению, Дюкен, которому был тогда семьдесят один год, собрал свою дивизию, состоявшую из семи кораблей, и бросился преследовать пиратов; он догнал их у острова Хиоса и подверг такой жестокой атаке, что они были вынуждены укрыться в порту города, принадлежавшего тогда турецкому султану. Господин де Сент-Аман, офицер французского флота, был немедленно послан к паше Хиоса, чтобы предъявить ему требование выгнать пиратов из порта и заявить, что в случае отказа французский флот станет на шпринг у стен города и разрушит его до основания. Паша отказался выдать своих добрых триполийских друзей, и тогда Дюкен, приказав бросить якорь на расстоянии в половину пушечного выстрела от крепостных стен, подверг город такому мощному артиллерийскому огню, что по прошествии четырех часов турецкий паша в свой черед прислал парламентера, чтобы умолять французов остановить враждебные действия и предложить их командующему прибегнуть к посредничеству французского посла в Константинополе.
Так что дело уже шло к переговорам, как вдруг Дюкен получил приказ незамедлительно вернуться во Францию, чтобы приготовиться к походу в Алжир.
Этот поход был задуман еще в 1680 году, в то время, когда алжирские пираты, не объявляя войны, захватили несколько французских судов. Французы потребовали вернуть захваченные суда, пираты ответили отказом; этим и объяснялся отданный Дюкену приказ вернуться.
Дюкен уже давно размышлял о возможности атаковать это гнездо пиратов, бич всего Средиземноморья, и даже написал две докладные записки на эту тему; в первой из них он предложил запереть вход в порт Алжира посредством груженных камнями старых кораблей, которые будут там затоплены и образуют дамбу, похожую на ту, какой Ришелье запер порт Ла-Рошели. Во второй записке он изложил во всех подробностях план нападения на Алжир, высадки на берег и сожжения пиратских кораблей.
Кольбер часто перечитывал две эти докладные записки; однако одно новое изобретение сделало предложения Дюкена ненужными, предоставив великому королю средство мщения не только более верное, но и более сообразное с его предпочтениями. Некий молодой человек тридцати лет от роду как раз в это время изобрел бомбы. Так что теперь Людовик XIV, подобно Юпитеру, мог метать молнии: последний разрыв, отделявший его от повелителя богов, был преодолен.
Изобретателя этого страшного снаряда звали Бернаром Рено д'Элисигаре; он родился в 1652 году в Беарне и по причине своего малого роста получил прозвище Малыш Рено.
Малыш Рено являл собой причудливую смесь достоинств сорвиголовы и математика. Будучи вспыльчивым, как человек действия; мечтательным, как поэт, и рассеянным, как астроном, он, когда ему приходилось искать решение какой-нибудь задачи, становился спокойным, словно старый советник. Воспитанный в доме г-на Кольбера дю Террона, интенданта Ла-Рошели, и потому с самого детства привыкший к жизни морского порта, Рено провел всю свою юность на верфях, в арсеналах и корабельных мастерских и там без всяких, так сказать, школ изучил морское дело.
Рено, обладавший той пытливостью, какая присуща всем сколько-нибудь толковым людям, учителями которых были лишь практика и здравый смысл, еще в самом детстве все свое время отдавал изобретениям, способным послужить усовершенствованию флота; он уже размышлял о постройке судов совершенно нового типа, способных двигаться вдвое быстрее и обладать большей маневренностью, когда Кольбер дю Террон, покровитель молодого человека, рекомендовал его министру Кольберу, своему двоюродному брату, определившему его на службу к графу де Вермандуа, генерал-адмиралу Франции, о смерти которого нам еще предстоит рассказать. Эта должность дала Рено возможность присутствовать, сопровождая юного принца, на заседаниях морского совета.
Как-то раз, когда там обсуждался вопрос о том, чтобы придать всем судам единообразную форму и, следовательно, подчинить их строительство единым правилам, Дюкен спросил Рено, никогда не произносившего в совете ни одного слова, о некоторых конструктивных особенностях судов, сходивших со стапелей Рошфора, поскольку было известно, что он обучался морскому делу в этом порту.
И тогда Рено, отвечая на заданные ему вопросы, увлекся и, перейдя от частностей к общему, изложил совершенно новую систему строительства кораблей.
Эта система, суть которой состояла в том, чтобы облегчить нос и корму судов и избавить конструкцию от утяжелявших ее громоздких надстроек в передней и задней частях, была настолько понятной, ясной и четкой, что она вызвала удивление у всех старых моряков. Но, хотя это была в точности та самая система, какую позднее приняли, косность, боязнь всего нового и привычка ко всему раз и навсегда усвоенному привели к тому, что ее восприняли как прекрасную теорию, но теорию неисполнимую. Дюкен более других воспротивился этому нововведению, столь, впрочем, поразившему всех, что, изложенное всего лишь на словах, оно тут же приняло характер проекта и стало обсуждаться, не будучи представлено даже в чертежах. По мнению старого моряка, надстройки в передней и задней частях судна были совершенно необходимы, так как в случае абордажа экипаж мог укрыться в них и обороняться, словно в крепости.