Следует сказать несколько слов об архитектуре, хотя наших известных архитекторов никак нельзя сопоставлять с теми безвестными зодчими, что построили собор Парижской Богоматери, соборы Руана, Страсбурга, Шартра, Реймса, Бове, Кодбека, а также церкви и городские ратуши, рассеянные по всей старой французской земле, эти великолепные каменные цветы, распустившиеся с X по XVI век; но следует принять в расчет эпоху, принимавшую огромное за грандиозное, и если Версаль и колоннада Лувра и не стоят того, что было создано до Мансара и Перро, то все же они стоят куда больше того, что было создано впоследствии.
Впрочем, Кольбер основал в 1667 году Римскую академию живописи, а в 1671 году Парижскую академию архитектуры.
Французская скульптура, которой посчастливилось больше, чем французской архитектуре, еще сохраняла определенное своеобразие, когда Бернини, которого целое посольство умолило приехать во Францию, чтобы поручить ему построить колоннаду Лувра, сошел на берег в Тулоне. Первое, что он увидел там, было дверью городской ратуши, балкон над которой поддерживали две кариатиды работы Пюже. Бернини остановился перед кариатидами, более четверти часа рассматривал их, не отрывая глаз, а затем сказал:
— Не было нужды выписывать художников из Рима, если во Франции есть человек, сделавший такое.
И Бернини был прав; необычно лишь то, что он признал превосходство Пюже, этого гения, стоявшего вровень со всем прекрасным, что создавала современная ему скульптура.
Впрочем, Версаль, где под резцом Жирардона, Куазево и Кусту мраморные и бронзовые скульптуры вырастали быстрее, чем деревья под дуновением Божьим, стал великой школой ваяния.
Европа, со своей стороны, словно отвечает на вызов Франции. Шекспиру, этому царю драматургии и поэзии, который один стоит всех поэтов и всех драматургов, наследовали Драйден, Мильтон и Поп, то есть элегия, эпопея и философия. Помимо того, Маршам исследовал Египет, Хайд — Персию, Сейл — Турцию; Галлей, простой астроном, назначенный командовать королевским кораблем, вскоре должен был отправиться определять положение звезд Южного полушария и изучать отклонения стрелки буссоли во всех известных частях света.
Наконец, Ньютон в двадцать четыре года открывает исчисление бесконечно малых.
Бросив взгляд на Север, мы увидим, что и он не остается позади. Гевелий присылает из Данцига доклад, в котором содержится первое точное знание поверхности Луны; Лейбниц, правовед, философ, богослов и поэт, оспаривает у Ньютона его величайшее открытие, подобно тому как Америго Веспуччи оспаривал у Колумба открытие Нового Света. И так вплоть до Гольштейна, у которого есть свой Меркатор, предшественник Ньютона в геометрии.
Италия соперничает со своим прошлым; ее несчастье состоит в том, что прежде у нее были Данте, Петрарка, Ариосто, Рафаэль, Микеланджело, Тассо и Галилей. И потому теперь она весьма униженно произносит имена Кьябреры, Дзаппи, Филикайи, Кассини, Маффеи и Бьянкини. Ее утро затмило ее полдень.
Испания, в которой после арабов не было больше ученых, в которой после Лопе де Веги и Кальдерона не было больше драматургов, после Веласкеса и Мурильо — художников, а после Карла V и Филиппа II — королей, начинает изменяться, и Людовик XIV, уже знающий от своей племянницы Марии Луизы о половом бессилии Карла II, страстно желает обеспечить одному из своих внуков наследство Фердинанда и Изабеллы, которое вскоре останется бесхозяйным из-за отсутствия наследника.
У Испании есть только Сервантес, и всю ее гордость составляет «Дон Кихот».
Но не только в искусстве и науках Франция превосходит в то время всех своих соседей. Каждый год министерства Кольбера отмечен не только очередным шедевром Корнеля, Мольера или Расина, основанием новой академии и открытием нового театра, но и учреждением очередной мануфактуры. И если в царствование Генриха IV и Людовика XIII все тонкие сукна, потреблявшиеся во Франции, производились исключительно в Голландии и Англии, то в 1669 году во Французском королевстве насчитывалось уже сорок четыре тысячи двести ткацких станков, и к 1680 году Людовик XIV настолько ободрил владельцев мануфактур, выплачивая им по две тысячи ливров за каждый работающий станок, что самыми лучшими становятся сукна из Абвиля.
Производство шелков развивается с таким же успехом; тутовыми деревьями засажен весь Юг Франции, уже через восемь или десять лет после их разведения фабриканты шелка могут обходиться без иностранного сырья, и одна эта отрасль промышленности производит в торговле движение капитала объемом в пятьдесят миллионов, что составляет около восьмидесяти миллионов нынешними деньгами.
Единственными коврами, которые прежде использовались в королевских дворцах и особняках вельмож, были ковры из Персии и Турции. Однако начиная с 1670 года ковры, производимые на мануфактуре Савонри, соперничают с восточными, а затем и затмевают их. Каждый, кто читал хроники XIV, XV и XVI веков, обращал внимание на то, что герцоги Бургундские дарили свои великолепные фландрские ковры всем государям и всем властелинам Европы и Азии. Но теперь уже король Людовик XIV владеет лучшими на свете стенными коврами, и из стен обширных мастерских Гобеленов, где работают более восьмисот рабочих, выходят по его повелению огромные ковровые картины, созданные по рисункам Лебрена или имитирующие произведения Рафаэля.
Но и наши кружева не должны уступать тем, что делают в Италии и Мехелене. И потому тридцать кружевниц выписывают из Венеции, двести — из Фландрии и отдают под их начало тысячу шестьсот девушек.
С 1666 года во Франции производили такие же прекрасные зеркала, какими славится Венеция; но Людовику XIV мало того, что французские зеркала стали равноценными по качеству с венецианскими, ему нужно, чтобы они превзошли их. И десять лет спустя наши зеркала становятся самыми большими, самыми красивыми и самыми чистыми в Европе.
Каждый год король тратил миллион ливров на покупку предметов искусства и промышленных товаров, которые разыгрывались затем в лотереях: эти лотереи были хитроумным способом делать подарки придворным дамам.
Мы говорим «придворным дамам», поскольку в 1673 году фрейлины были исключены из придворного штата. Людовик XIV по собственному опыту знал, сколь мало заслуживали эти барышни почета, полагающегося их должности. Неприятное происшествие, ставшее широко известным благодаря знаменитому сонету «Выкидыш», привело к тому, что двенадцать фрейлин были заменены двенадцатью придворными дамами. Улучшения нравов этим не добились, но хотя бы избавились от скандалов, а заодно увеличили присутствие в Париже и Версале мужей этих дам и их родственников, что усилило блеск двора.
Когда Людовик XIV вернулся в Париж после своего бегства в Сен-Жермен и похода в Бордо, он застал там Париж времен Генриха IV и Людовика XIII, то есть плохо вымощенным, плохо освещенным, плохо управляемым днем и плохо охраняемым ночью. Сатира Буало свидетельствует о том, что в то время, когда она была написана, то есть в 1660 году, прогуливаться по улицам столицы было крайне небезопасно после шести часов вечера зимой и после девяти часов часов летом. Людовик XIV вымостил и очистил улицы; осветил город пятью тысячами фонарей, восстановил старые ворота, приказал соорудить двое новых, учредил пешую и конную стражу, а также ввел должность городского судьи, занимавшегося исключительно делами полиции.
В царствование Людовика XIV формируется, а точнее говоря, создается армия; до него войска представляли собой соединение людей, но не солдат. Учреждение им конных заводов, датируемое 1667 годом, обеспечит лошадьми кавалерию, которая всегда испытывала в них нужду; введение в употребление штыка делает его главной силой пехоты: шестьдесят лет спустя ружье, служившее изначально главным оружием, станет оружием всего лишь второстепенным, и маршал де Сакс, самый воинственный философ и самый философичный воин из всех, когда-либо существовавших, рискнет выдвинуть весьма странную аксиому, что ружье является лишь рукояткой штыка.
До Людовика XIV артиллерии не существовало, и, как и во времена средневекового рыцарства, успех в сражениях решала конница. Людовик XIV основывает военные училища в Меце, Дуэ и Страсбурге; создает полк бомбардиров, чтобы использовать новое изобретение, которое в будущем станет одним из самых смертоносных орудий войны; он формирует первый полк гусар, создавая этот вид легкой кавалерии в подражание своим врагам — австрийцам и венграм; учреждает корпус инженеров, которые, пройдя обучение у Вобана, построят или укрепят сто пятьдесят крепостей; он дает единый мундир различным полкам, устанавливает знаки различия для воинских званий, вводит звание бригадира; придает отрядам военной свиты короля тот вид, какой они сохраняли вплоть до Революции; устанавливает численность двух рот мушкетеров в пятьсот человек и дает им мундир, который они носили у нас на глазах с 1815 по 1830 год; придает роту гренадер каждому пехотному полку и учреждает орден Святого Людовика, для получения которого, в отличие от орденов Святого Духа и Святого Михаила, не нужно было доказывать благородство своего происхождения.
И потому его армия, которая в 1672 году поразила Европу своей численностью в 180 000 человек, по прошествии двенадцати лет насчитывает уже 450 000 человек, включая морскую пехоту. Эта армия находится поочередно под началом Конде, Тюренна и Люксембурга, которые даже после наших войн времен Империи сохраняют славу великих полководцев.
Мы уже говорили, какой мощи достиг его флот, которым командовали Дюкен, Жан Барт и Турвиль, флот, который обеспечил ему превосходство на море над всеми другими государствами (их корабли всегда первыми приветствовали французский флаг) и равенство сил с Англией.
Ну а теперь, когда мы обозрели поэтов, ученых и художников, составивших славу Людовика XIV, и бросили взгляд на армию, генералов и адмиралов, составивших его силу, обратим наш взор на то, что послало ему Небо, чтобы осчастливить его, то есть на его семью.
В то время, к какому мы подошли, то есть к концу 1684 года, Людовик XIV имеет законного сына, для которого он бережет свою корону, ставшую уже чересчур тяжелой для головы человека и увенчавшую в итоге голову ребенка; этот сын — монсеньор Луи, именуемый Великим дофином.