И тогда народы с удивлением посмотрели друг на друга: везде, от Невы до Тигра, от Босфора до Гибралтара, царил мир. Но для царя Петра и нового шведского короля Карла XII этот мир был всего лишь перемирием.
Вернемся, однако, в Версаль.
Итак, Лувуа умер, как об этом было рассказано выше, и его смерть вернула г-же де Ментенон надежду стать официально объявленной женой короля. Но, чтобы достичь этой цели, она решила прибегнуть теперь к средствам сверхъестественным, надеясь, что король, отказавшийся внять голосам людей, послушается, тем не менее, голоса Божьего.
Однажды некий кузнец из небольшого городка Салон в Провансе пришел в Версаль, проделав весь путь пешком, и, не успев даже отдохнуть, явился прямо во дворец и обратился к майору гвардейцев, г-ну де Бриссаку, с просьбой пропустить его к королю, к которому, по его словам, у него было дело чрезвычайной важности. Господин де Бриссак, естественно, отказал ему, но крестьянин столько раз возобновлял свою попытку и с такой настойчивостью обращался к различным придворным особам, что королю стало известно об этом странном происшествии, и, желая узнать, как далеко зайдет в своем упорстве этот человек, он велел передать ему, что предпринимать и далее шаги такого рода бесполезно, ибо король Франции не имеет привычки разговаривать с первым встречным.
Однако кузнец стоял на своем; по его словам, если бы ему посчастливилось увидеться с королем, он рассказал бы его величеству нечто никому более неведомое и настолько таинственное, что тот сразу понял бы, что имеет дело не с пронырой, каковым, видимо, все его считают, а с настоящим ясновидцем. Кузнец добавлял, что если короля действительно увидеть невозможно, то пусть, по крайней мере, ему позволят встретиться с одним из государственных министров.
Тогда король вызвал Барбезьё, сына Лувуа, и приказал ему выслушать крестьянина, который, несомненно, должен был явиться и на другой день. Так что, когда он пришел во дворец, ему было предложено пройти к Барбезьё, который его уже ждал. Однако кузнец покачал головой и сказал:
— Я просил позволить мне поговорить с государственным министром, а господин де Барбезьё вовсе не государственный министр!
Этот ответ удивил всех, а особенно короля: каким образом крестьянин, явившийся в Версаль всего лишь несколько дней тому назад, мог быть так хорошо осведомлен о придворных должностях? И потому Людовик XIV тотчас же поручил выслушать признания крестьянина г-ну де Помпонну, от встречи с которым кузнец отказаться не мог, ибо тот требуемое звание имел. Кузнец, и правда, никоим образом возражать не стал. Он явился к министру и рассказал ему следующее. Однажды вечером он возвращался очень поздно в свою деревню и внезапно, проходя под каким-то деревом, оказался озарен ярким светом; среди этого света ему явилась красивая светлокудрая молодая женщина, окруженная сиянием и одетая в длинное белое платье, поверх которого была наброшена королевская мантия; эта женщина сказала ему: «Я королева Мария Тереза; ступай к королю и передай ему то, что я сейчас сообщу тебе; Господь поможет тебе в твоем путешествии, и, если король будет сомневаться в том, что ты пришел к нему от моего имени, ты скажешь ему нечто такое, что знает он один, что может знать только он один и благодаря чему он признает правдой и все то, что ты придешь ему сообщить. Если сначала тебе не удастся поговорить с королем, что очень вероятно, то проси позволения поговорить с кем-нибудь из государственных министров, а главное, не говори ни с кем другим, кто бы это ни был. Итак, ступай смело и расторопно и исполни то, что я приказываю тебе, в противном случае тебе грозит смерть!» И тогда он пообещал выполнить все, что требовало от него привидение; едва это обещание было дано, призрак сообщил кузнецу ту тайну, какую ему надлежало передать лишь королю, и исчез. Вместе с ним исчез и свет, предшествовавший его появлению, и крестьянин оказался один у подножия дерева, настолько ошеломленный, что у него недостало смелости идти дальше и, улегшись прямо тут же, он тотчас уснул.
Наутро он проснулся, полагая, что все это ему приснилось и что с его стороны было бы безрассудно пускаться в дальнюю дорогу, доверившись этому видению. Но, когда два дня спустя он проходил в тот же час мимо того же дерева, видение явилось ему снова, повторив ему те же слова, однако добавив к ним упреки по поводу его недоверчивости и присовокупив к этим упрекам настолько страшные угрозы, что на этот раз он твердо пообещал отправиться в путь, выдвинув в качестве единственного своего оправдания полнейшую нужду, которая его донимает. В ответ на это королева приказала кузнецу пойти к интенданту Прованса, чтобы рассказать ему все обо всем увиденном и о необходимости безотлагательно отправиться в Версаль, и добавила, что у нее нет никаких сомнений в том, что интендант снабдит его деньгами на путевые расходы. Тем не менее бедняга все еще оставался в прежнем замешательстве, и понадобилось третье видение, чтобы заставить его решиться на путешествие в Версаль.
На этот раз он незамедлительно отправился в Экс, отыскал интенданта Прованса и поведал ему обо всем настолько убедительным тоном, что тот, не колеблясь, призвал его отправиться в путь и дал ему денег на дорогу.
Несмотря на все настояния г-на де Помпонна, ничего более узнать ему не удалось, и на все доводы, какие мог привести министр, крестьянин отвечал, что остальное он может доверить одному лишь королю.
Господин де Помпонн вернулся к королю и рассказал ему о своем разговоре с этим человеком. Доклад министра вызвал у Людовика XIV такое любопытство, что у него появилось желание лично побеседовать с кузнецом, и он приказал привести его к нему в кабинет, но по малой лестнице, выходившей на Мраморный двор.
Видимо, этот первый разговор с кузнецом показался Людовику XIV настолько интересным, что на другой день он пожелал поговорить с ним во второй раз. Каждая из этих бесед продолжалась не менее часа, и, поскольку никто на них не присутствовал, никто так никогда и не узнал, о чем на них шла речь; но полных тайн при дворе не бывает, и мы повторим сейчас те сведения, какие просочились об этих странных встречах.
На другой день после второго свидания Людовика XIV с крестьянином, когда король, намереваясь отправиться на охоту, спускался по той самой лестнице, по какой к нему, согласно его приказу, привели кузнеца, г-н де Дюра, который, благодаря своему имени и своему положению, а главное, благодаря той дружбе, какую питал к нему Людовик XIV, мог позволить себе говорить королю все что угодно, принялся с презрением рассуждать об этом человеке, а закончил свой выпад против него широко распространенной в те времена поговоркой: «Или этот человек безумец, или король не дворянин». При этих словах король остановился, чего он никогда не делал, чтобы отвечать, и повернувшись к г-ну де Дюра, промолвил:
— Если эта поговорка справедлива, господин герцог, то выходит, что не человек этот безумец, а я не дворянин, ибо вот уже дважды я подолгу разговаривал с ним и счел все, что он говорил мне, вполне разумным и осмысленным.
Эти слова были произнесены с такой серьезностью, что они удивили всех присутствующих, и, поскольку г-н де Дюра, несмотря на утверждение короля, позволил себе изобразить на лице сомнение, Людовик XIV продолжил:
— Да будет вам известно, что этот человек заговорил со мной об одном происшествии, которое случилось со мной более двадцати лет тому назад и о котором никто не может знать, ибо я никому о нем не рассказывал, а состоит оно в том, что тогда в Сен-Жерменском лесу передо мной предстал призрак и обратился ко мне с речью, которую этот крестьянин повторил теперь слово в слово.
И каждый раз, когда Людовику XIV доводилось говорить об этом человеке, он сохранял благожелательное мнение о нем. Все время, пока кузнец оставался в Версале, он получал содержание от королевского двора, а когда его отослали домой, король не только позаботился о его путевых издержках, но еще и вручил ему сверх того небольшую сумму. Вдобавок ко всему, интендант Прованса получил приказ оказывать ему особое покровительство и, не выводя его из прежнего звания и ремесла, позаботиться о том, чтобы он не имел ни в чем недостатка на протяжении всей оставшейся жизни.
Никто не узнал ничего больше об истинной причине визита этого крестьянина — ни от короля, ни от министров, которые не пожелали высказаться по этому поводу, то ли потому, что сами ничего не знали, то ли потому, что король запретил им говорить на эту тему. Что же касается самого кузнеца, то он вернулся к своему ремеслу и жил, как и прежде, будучи весьма уважаем жителями своей деревни и никогда не говоря ни одному из них о той чести, невероятной для человека его звания, какую оказал ему король, приняв его в своем дворце.
Но вот что после долгих розысков сумели установить те, что повсюду выведывают новости.
Как выяснилось, в Марселе жила некая г-жа Арну, вся жизнь которой являла собой один сплошной роман и которая, будучи некрасивой, бедной и вдовой, умела внушать к себе величайшую любовную страсть и верховодила самыми значительными людьми своего города, так что все полагали ее колдуньей. При весьма странных обстоятельствах она женила на себе г-на Арну, флотского интенданта Марселя, применив хитроумие и уловки, подобно тому как г-жа де Ментенон, ее близкая подруга, женила на себе Людовика XIV. Так вот, появилось предположение, что Людовик XIV однажды рассказал г-же де Ментенон о призраке, который он видел в Сен-Жерменском лесу и о котором, по его утверждению, он никому ничего не говорил; что г-жа де Ментенон сообщила эти подробности своей подруге, а та превратила их в средство, с помощью которого кузнец должен был вначале завоевать доверие короля. Что же касается слов, которые, по словам посланца, явившаяся в видении дама в белом платье и королевской мантии поручила ему передать королю, то они были не чем иным, как советом официально признать г-жу де Ментенон королевой. Эта молва, впрочем, согласовывалась со слухом, который разнесся после смерти Марии Терезы, а именно, что умирающая вручила г-же де Ментенон свое обручальное кольцо.