Узнав о смерти Барбезьё, Людовик XIV немедленно вызвал к себе Шамийяра, за неделю до этого получившего должность генерального контролера финансов. Лакей г-жи де Ментенон отправился за ним в Монфермей и пригласил его присутствовать на другой день на утренней аудиенции короля.
Шамийяр повиновался, и Людовик XIV, впуская его в свой кабинет, объявил ему, что он возлагает на него обязанности, которые исполнял Барбезьё. Шамийяр, удивленный этим все возрастающим фавором, историю которого мы сейчас изложим, хотел было отказаться от управления финансами, разъясняя королю, что не может один человек, будь даже у него способности выше его, Шамийяра, способностей, справиться с двумя должностями, которые по отдельности занимали Кольбер и Лувуа.
Однако Людовик XIV ответил, что как раз память об этих двух министрах и вечных спорах, которые они вели, и понуждает его отдать обе министерские должности в одни руки.
Руки эти, на самом деле, принадлежали вовсе не Шамийяру, а самому Людовику XIV.
В сущности говоря, Шамийяру не приходилось надеяться на такую быструю карьеру. Это был ходивший вразвалку человек высокого роста, чья открытая и неприметная физиономия выражала лишь кротость и доброту. Его отец, парламентский докладчик, умер в 1675 году в Кане, где он в течение десяти лет занимал должность интенданта. В следующем году Шамийяр был назначен советником Парламента. Поскольку он был прилежен и трудолюбив, а по своей натуре любил хорошую компанию, то слава порядочного человека, имеющего хорошие связи, помогла ему выделиться из толпы судейских и часто бывать в дворянских домах. Но при всей своей посредственности Шамийяр обладал одним необычайным талантом: он был первоклассным игроком в бильярд. А как раз в это время король пристрастился к бильярду, увлечение которым длилось у него очень долго. Зимой Людовик XIV почти каждый вечер подолгу играл или с герцогом Вандомским, или с маршалом де Вильруа, или с герцогом де Грамоном. Однажды разговор зашел о Шамийяре, и игроки, не знавшие его лично, решили подвергнуть его испытанию: они отправились в Париж и пригласили его сыграть с ними. Шамийяр принял приглашение, наголову разгромил их, ни на шаг не отступив при этом от присущей ему вежливости и скромности, и оставил всех настолько очарованным им, что они в тот же вечер принялись расхваливать королю парламентского советника. Людовик XIV, подстрекаемый любопытством, пожелал увидеть Шамийяра и поручил герцогу Вандомскому при первой же поездке в столицу привезти его в Версаль. Для советника это было великой честью; он долго отнекивался, и пришлось сказать ему, что этого желает сам король; в итоге он решился на поездку в Версаль, приехал туда вместе с двумя своими покровителями и был представлен Людовику XIV, который незамедлительно повел его в бильярдный зал.
Вначале Шамийяр сделал несколько промахов; это был способ доставить удовольствие Людовику XIV, который всегда замечал первое впечатление, какое он производил, и которому льстило, если этим впечатлением был страх. Однако мало-помалу, как это мог бы сделать самый ловкий царедворец, Шамийяр освоился, успокоился и начал показывать такие хитрые карамболи, такие точные дуплеты, так метко сажать шары в лузу, что король пришел в восторг и с этого дня навсегда избрал его своим партнером.
Итак, Шамийяр был допущен ко двору, но трудность состояла в том, чтобы там удержаться; происходило это при стечении обстоятельств, в которых проявилась ловкость нового фаворита. Хотя Шамийяр явно нравился королю и, что было не так уж легко, г-же де Ментенон, он по-прежнему вел себя так скромно, что сохранил свой фавор, никого этим не раздражая. Получая приглашение одновременно от г-жи де Ментенон и Людовика XIV, он часто приезжал в Версаль, но при этом продолжал поддерживать прежние отношения со своими коллегами, никоим образом не напуская на себя того важного вида, какой обычно принимают те, кто удостаивается отличий. Вскоре король пожаловал ему должность парламентского докладчика, чтобы было легче продвигать его по карьерной лестнице. Одновременно он предоставил ему жилье в Версальском замке, чего еще никогда не делалось для человека его звания. Спустя три года, то есть в 1689 году, король назначил его интендантом в Руане. Шамийяр тут же принялся умолять Людовика XIV не удалять его от особы короля. Тогда, дабы доказать фавориту, что делается это вовсе не с таким намерением, король позволил ему трижды в год приезжать в Версаль на полтора месяца и в тот же день повез его с собой в Марли и допустил к своей карточной игре, что было знаком особого благоволения и близких отношений.
После трех лет пребывания в Руане король по своему собственному почину дал Шамийяру должность управляющего финансами, и фаворит, оставаясь на ней вплоть до того времени, к какому мы подошли, сохранил свои прежние отношения с королем, хотя бильярд уже вышел из моды. Мы только что видели, как в тот час, когда Шамийяр менее всего этого ожидал, он стал преемником Барбезьё.
В это самое время король Яков II, как если бы он ждал лишь упрочения на троне похитителя своей короны, чтобы умереть, был частично разбит параличом, не затронувшим его мозг; Людовик XIV и, по его примеру, весь двор засвидетельствовали ему свое почтение. Фагон отправил больного на воды в Бурбон-л’Аршамбо, куда его сопровождала английская королева, его жена. Людовик XIV со всей щедростью обеспечил его средствами для этой поездки, но августейший больной вернулся, не получив никакого облегчения. Начиная с этого времени он влачил страдальческую жизнь и 8 сентября 1701 года впал в такую слабость, что никакой надежды спасти ему жизнь не оставалось. Во вторник 13 сентября Людовик XIV выехал из Марли, чтобы навестить в Сен-Жермене умирающего. Но Яков II был уже так плох, что, когда ему доложили о приезде французского короля, он с трудом смог открыть глаза. Подойдя к постели умирающего, Людовик XIV сказал ему, что он может умереть, не испытывая беспокойства в отношении принца Уэльского, которого Франция признает королем Англии, Шотландии и Ирландии. Все англичане, присутствовавшие при этом торжественном обещании, пали на колени перед Людовиком XIV, чтобы изъявить ему благодарность. После этого Людовик XIV перешел в покои английской королевы, которую он заверил в том же. Тотчас послали за принцем Уэльским, и король повторил ему то же самое обещание. По возвращении в Марли король Людовик XIV при рукоплесканиях всего двора объявил о том, что он сделал для августейших изгнанников.
Яков II скончался 16 сентября 1701 года, в три часа пополудни.
Вечером того же дня тело короля Англии в сопровождении весьма небольшого кортежа было доставлено в монастырь английских бенедиктинцев на улице Сен-Жак. Там, как если бы это было тело простого смертного, его оставили на хранение в одной из монастырских часовен вплоть до того времени, когда его можно будет перевезти в Вестминстерское аббатство.
Яков II являет собой воплощение того, что монархия может предложить своим сторонникам: упорную приверженность идее божественного права и непоколебимое убеждение в праве передавать власть по наследству, заставляющее жертвовать всеми надеждами на счастье семьи ради исполнения политического долга и предписывающее сыну свергнутого короля настойчиво домогаться отцовского наследства. Находясь в Сен-Жермене на положении изгнанника, без личных средств, без казны, без армии, поддерживаемый только щедростью Людовика XIV, он ни на минуту не переставал считать единственно себя истинным королем Англии. На его взгляд, Вильгельм, добившись победы, оставался всего-навсего бунтовщиком, а добившись признания — узурпатором. До последнего мгновения своей жизни этот потомок Стюартов, свергнутый с престола, держал в голове лишь одну мысль и исторгал лишь один крик: мысль эта состояла в том, что английская корона принадлежит только ему, а крик являл собой не что иное, как один долгий, бесконечный протест законного государя против случайной ошибки судьбы. И если, несмотря на явную потерю способности ощущать, умирающий все же мог слышать последние слова Людовика XIV, его душа должна была взлететь к Небесам радостной и утешенной, поскольку она уносила с собой если и не убеждение, то хотя бы надежду, что борьба, которую он вел при жизни, продолжится и после его смерти.
Король Вильгельм находился в Голландии, в своем дворце Ло, когда ему стало известно о смерти Якова II и о признании Людовиком XIV принца Уэльского законным наследником английского престола. В это время он принимал гостей, и за столом у него сидели главнейшие немецкие князья. Он повторил им полученное известие в том виде, в каком оно было ему доложено, не прибавив к нему собственных соображений. Однако он побагровел, гневным движением нахлобучил шляпу на голову и немедленно отправил в Лондон приказ выслать Пуссена, в звании посла представлявшего там интересы Франции. Но, поскольку, несмотря на их соперничество за скипетр и корону, король Яков II приходился ему тестем, Вильгельм приказал носить в знак траура одежду фиолетового цвета. После этого он поспешил завершить в Голландии все дела, призванные упрочить ту огромную лигу, которой вошедшие в нее государи дали название «Великий альянс», а затем вернулся в Англию, чтобы потребовать у парламента денежной помощи.
Однако, прибыв в Лондон, Вильгельм в свой черед заболел; вскоре он понял опасность своего положения, которую ему удавалось утаивать от самого себя благодаря энергичной умственной деятельности и напряжению воли. Тем не менее, хотя его дыхание затруднилось до такой степени, что в любую минуту могло показаться, будто он вот-вот задохнется, Вильгельм нисколько не уменьшил свои кабинетные занятия и ограничился тем, что обратился за консультацией к самым известным европейским врачам, послав им отчет о состоянии своего здоровья. Один из таких запросов был направлен Фагону и пришел к нему якобы от какого-то деревенского священника. Фагон, который не посчитал нужным особенно церемониться с бедным священником, да и вообще действовал всегда крайне грубо, просто-напросто написал внизу запроса: