Этим новым военачальником был Луи Жозеф де Сен-Веран, маркиз де Монкальм, то есть один из храбрейших генералов французской армии. Кровь Гозонов, которая текла в его жилах, не выродилась. Именно в его владении по-прежнему находился огромный Драконов лес, где его предок натаскивал своих собак, готовя их к нападению на змея. Карьера генерала будет короткой, но блистательной, славной и быстрой, как полет бомбы, которой предстояло вырыть ему могилу.
Между тем в Европе англичанам вот-вот должны были нанести неожиданный удар, подобный тому, какой сами они готовили в Америке. Англичане имели в Средиземном море военно-морскую базу, которой они дорожили наравне с Гибралтаром и, возможно, даже отдавали ей предпочтение. Филипп V во времена своих несчастий выронил из рук эту жемчужину. Англичане подобрали ее и сделали одним из украшений своей короны.
Этой базой был остров Менорка.
Захватив Менорку, мы пресекли бы сообщение англичан с королем Сардинии, их союзником, и затруднили их судоходство в Левант и Италию. Гавань Маона, одна из лучших в Европе, давала надежное убежище их флотилиям, блуждавшим в Средиземном море, этом огромном озере, вход в которое находится в их руках, но истинными хозяевами которого являемся мы.
В случае неудачного развития войны возвращение Маона могло снять много трудностей на пути восстановления мира; в противном случае Маон, ставший нашим владением, мог служить предметом переговоров с Испанией, которая в обмен на него дала бы Франции все, чего та хотела иметь в Мексиканском заливе.
Правда, крепость Святого Филиппа слывет неприступной; ну что ж, туда отправят Ришелье: этот генерал предпочитает внезапные атаки и безрассудные нападения. Разве в битве при Фонтенуа английская колонна не считалась несокрушимой? Но Ришелье разгромил ее!
Ришелье получает полное командование над сухопутными и морскими силами; в его сундуки насыпают пятьдесят тысяч луидоров, ему дают Йерский флот под командованием г-на де Ла Галисоньера, состоящий из двенадцати линейных кораблей, и присоединяют к ним восемнадцать транспортных судов. Эта великолепная эскадра поднимает паруса. И куда же она направляется?
Это станет известно, когда крепость Святого Филиппа будет взята.
Море — союзник англичан. На другой день после отправления флота поднимается буря, которая нарушает порядок следования флота; три дня корабли блуждают, рассеянные по морю, но 19 апреля соединяются в виду Менорки.
Двадцать третьего апреля маршал едет разведать место для своего лагеря и одновременно бросает взгляд на крепость Святого Филиппа.
Она представляет собой гладкую со всех сторон скалу в окружении высеченных в граните рвов глубиной в тридцать футов. Проложить траншею к скале невозможно, и она непробиваема даже для пушки. Это цитадель, которую следует брать приступом; дело упирается в то, чтобы найти достаточно длинные лестницы.
Между тем Ришелье посылает меноркским дамам поклоны, отправляет им фрукты и конфеты и интересуется, есть ли в продукции Франции что-нибудь, что доставило бы им удовольствие.
Он опасается, что его солдаты могут наброситься на прекрасное испанское вино, которым наполнены погреба в городе, и говорит им:
— Ребята! Тот из вас, кто напьется допьяна, не будет иметь чести появиться в траншее.
Тем временем поступает сообщение о приближении какого-то флота; это флот адмирала Бинга, который идет на помощь Менорке; маршал де Ришелье уступает Ла Галисоньеру тысячу солдат в подкрепление его морским пехотинцам. Брать штурмом крепость и сражаться на море будут одновременно. Жителям Менорки предстоит увидеть сразу два зрелища.
В итоге английский адмирал разбит наголову, и в тот же день Ришелье овладевает передовыми укреплениями.
Наконец в ночь с 27 на 28 июня три форта из пяти захвачены, и в полдень 28 июня три парламентера приносят проект капитуляции, который обсуждают до конца дня и подписывают в тот же вечер.
Двадцать девятого июня все форты сдались, и герцог де Фронсак, сын герцога де Ришелье, отправился с этим известием в Компьень.
Господину де Ришелье нечего было больше делать в Менорке, но, чтобы покинуть свое завоевание, ему требовалось для этого разрешение короля.
К несчастью, у герцога было при дворе меньше друзей, чем врагов, и г-жа де Помпадур входила в число последних.
Госпожа де Помпадур возымела счастливую мысль выдать свою дочь Александрину за герцога де Фронсака; она сказала об этом пару слов герцогу де Ришелье, который ответил ей, что он почел бы за величайшую честь такой брачный союз, но, поскольку герцог де Фронсак имеет честь принадлежать по матери к Лотарингскому императорскому дому, он не может без согласия императрицы принять на себя подобное обязательство.
Госпожа де Помпадур поняла этот ответ, и дело тем и кончилось, но из-за этого ответа и из-за того, что при первой встрече с герцогом она произвела на него мало впечатления, маркиза затаила злобу против победителя Маона.
Тем временем все старались подорвать авторитет г-на де Ришелье в глазах короля.
В итоге герцог был вынужден притвориться больным, чтобы получить отпуск, в котором, благодаря свидетельствам его врачей и угрозе, что он будет вынужден взять его сам, если ему не дадут его, уже не осмелились отказать.
Въезд маршала в Париж стал настоящим триумфом, однако Людовик XV принял его холодно.
— А, вот и вы, господин герцог! — промолвил король. — Ну, как вы нашли меноркские смоквы? Говорят, они очень вкусны.
— Превосходны, государь, — ответил Ришелье, — однако нужно иметь длинные лестницы, чтобы их доставать.
И с этими словами он сам повернулся спиной к королю.
В момент отъезда герцога де Ришелье на Менорку при дворе еще колебались, с кем лучше заключить союз на континенте — с Фридрихом или с Марией Терезией.
Хотя, по словам г-на де Ришелье, его сын имел честь принадлежать к Лотарингскому императорскому дому, герцог не был сторонником союза с Австрией.
Традиционной целью великих государственных деятелей Франции было ослабление мощи Австрийской империи.
Генрих IV, кардинал Ришелье и Людовик XIV стремились к этому ослаблению.
Как раз в тот момент, когда нож Равальяка остановил поход в Юлих, Генрих IV наметил вместе с Сюлли обширный план, лишь прологом которого должен был стать этот поход.
Этому плану предстояло изменить облик Европы, которая, под названием христианской республики, должна была сделаться всемирной конфедерацией.
Послушайте, господа якобинцы 1793 года и вы, господа монтаньяры 1848 года, в чем состоял план Генриха IV.
Потом вы скажете нам, встречалось ли вам, с тех пор как вы стали сочинять ваши теории, нечто более либеральное, как говорили в царствование Карла X, более радикальное, как говорили в царствование Луи Филиппа, и более демократичное, как принято говорить сегодня.
Он намеревался захватить Австрию, которая причинила ему столько вреда и которая спустя сто лет одним лишь своим девизом AEIOU — «Austria est imperanda orbi universo»[5] —обнаруживает присущее ей стремление властвовать над миром.
Взяв Вену, он провозгласит крестовый поход и изгонит турок из Европы.
Затем он создаст христианскую конфедерацию, в которую войдут пятнадцать государств: шесть наследственных монархий, пять избирательных монархий, четыре республики.
Шестью наследственными монархиями станут Дания, Швеция, Англия, Франция, Испания и Ломбардия.
Эта последняя монархия, возведенная в достоинство королевства в пользу герцога Савойского, будет состоять из Савойи, Монферрата, Миланской и Мантуанских областей.
Пятью избирательными монархиями станут:
Рим, который прирастет Неаполем и Калабрией;
Германская империя;
Богемия, к которой он присоединит Лужицу, Силезию и Моравию;
Польша, которая прирастет за счет земель, отнятых у русских;
Венгрия, которая прирастет за счет части Австрии, Тироля, Каринтии и земель, отнятых у турок.
Четырьмя республиками станут:
Итальянская республика, которая будет состоять из всей Северной Италии, заключенной между Ломбардией, папскими владениями и Венецией;
Венецианская республика, которая прирастет Сицилией;
Гельветическая республика, которая прирастет областью Франш-Конте;
и, наконец, Бельгийская республика.
Все эти государства должны были иметь совместный верховный совет, которому надлежало поддерживать всеобщий мир, предотвращать распри, выносить решения по поводу споров, оборонять границы, руководить военными действиями против тех, кто будет объявлен общим врагом, и, наконец, заботиться о безопасности, благосостоянии и процветании всего этого сплоченного союза.
Знал ли Равальяк о глубокой любви к человечеству, таившейся в сердце, которое он пронзил на углу улицы Железного ряда 14 мая 1610 года?
Так вот, эта вынашиваемая Генрихом IV мечта об ослаблении Австрии, ставшая планом, а порой делавшаяся реальностью в руках кардинала Ришелье и Людовика XIV, была отброшена Людовиком XV из-за рокового влияния г-жи де Помпадур.
И в самом деле, этот Австрийский дом, ничем не прославленный и почти никому неизвестный три с половиной века тому назад, возвысился в монархии Карла V лишь потому, что постоянно боролся против всех начал свободы. В этой борьбе он потерял Швейцарию, Голландию, Испанию и Неаполь; однако его подданными еще оставались венгерцы, богемцы, брабантцы, тосканцы и австрийцы. Его господство еще простиралось от Турции до Филипсбурга, от Атлантического океана до Средиземного моря.
Он был уже далеко не тем, чем являлся за двести лет до этого, но был еще куда сильнее того, чем ему предстояло стать.
На какое-то время, в 1738 году, вся эта империя свелась к одной лишь Венгрии, и Германия облегченно вздохнула.
Мария Терезия увидела перед собой бездну, оценила ее глубину и, вновь обретя могущество, поняла, что сохранить это могущество ей удастся лишь с помощью Франции.