— Господи! Господи! Предстательствуй за меня, за меня, самого великого грешника, какой когда-либо существовал!
В этих ужасных и безнадежных тревогах прошел день 9 мая. В течение этого дня, который был не чем иным, как одной долгой исповедью, ни священник, ни дочери его не покидали; его тело было добычей самой отвратительной гангрены, и, еще живой, король-труп издавал такой запах, что двое слуг упали, задохнувшись, и один из них умер.
Утром 10 мая сквозь растрескавшуюся плоть стали видны кости его бедер. Еще трое слуг упали в обморок. Ужас охватил Версаль, и все обратились в бегство.
Больше во дворце не было ни одной живой души, кроме трех благородных дочерей и достойного священника.
Весь день 10 мая был непрерывной агонией: король, уже мертвый, будто не решался умереть; казалось, он хочет броситься вон из кровати, этой предварительной могилы; наконец, без пяти минут три, он приподнялся, протянул руки, устремил взгляд в какую-то точку комнаты и воскликнул:
— Шовелен! Шовелен! Но ведь еще не прошло полгода… И, откинувшись на подушки, он умер.
Какую бы добродетель ни вложил Господь в сердца трех принцесс и священника, все они, когда король умер, сочли свою задачу выполненной; к тому же все три дочери заразились той болезнью, какая только что убила короля.
Забота о похоронах была возложена на главного церемониймейстера, который отдал все распоряжения, не входя во дворец.
Не удалось найти никого, кроме версальских чистильщиков отхожих мест, чтобы положить короля в приготовленный для него свинцовый гроб; в этом последнем жилище он лежал без бальзама, без благовоний, завернутый в те же простыни, на которых умер; затем свинцовый гроб поместили в деревянный ящик, и все это вместе отнесли в часовню.
Двенадцатого мая то, что прежде было Людовиком XV, перевезли в Сен-Дени. Гроб был поставлен в большую охотничью карету; во второй карете ехали герцог д'Айен и герцог д'Омон; в третьей — великий раздаватель милостыни и версальский кюре.
Два десятка пажей и с полсотни стремянных верхом на лошадях, с факелами в руке, замыкали кортеж.
Погребальное шествие, отправившись из Версаля в восемь часов вечера, достигло Сен-Дени в одиннадцать. Тело было опущено в королевский склеп, откуда ему предстояло выйти лишь в день осквернения Сен-Дени, и вход в подземелье тотчас же не только замуровали, но и законопатили, чтобы ни одно испарение этого человеческого гноища не просочилось из жилища мертвых туда, где пребывали живые.
Мы рассказывали о радости парижан по поводу смерти Людовика XIV; не меньшей была их радость, когда они увидели, что избавились от того, кого тридцатью годами ранее прозвали Возлюбленным.
Над кюре церкви святой Женевьевы посмеивались, говоря, что мощи не подействовали.
— На что же вы жалуетесь, — отвечал кюре, — разве он не умер?
На следующий день г-жа дю Барри получила в Рюэле приказ о ссылке.
Софи Арну в одно и то же время узнала о смерти короля и о ссылке г-жи дю Барри.
— Увы! — сказала она. — Вот мы и осиротели, не стало у нас ни отца, ни матери.
Это было надгробное слово, произнесенное на могиле правнука Людовика XIV.
— Х…ое начало царствования, — промолвила г-жа дю Барри, принимая именное повеление, которое вручил ей герцог де Ла Врийер.
Это была вступительная речь, предварившая царствование Людовика XVI.
XXVII
Взгляд в прошлое. — Обстановка в Европе ко времени смерти Людовика XV. — Восшествие Ганганелли на Святой престол. — Папское послание об упразднении иезуитского ордена. — Семья Марии Терезии. — Георг III. — Его помешательство. — Екатерина II. — Она приказывает Григорию Орлову задушить ее мужа. — Вознаграждения. — Васильчиков, второй кесарь. — Северная Семирамида. — Ее завоевания. — Ее путешествия. — Потемкин. — Его волшебные постройки. — Триумфальная арка. — Лесть французских философов. — Фридрих II. — Его политика. — Его смерть. — Густав III. — Его замыслы. — Казнь Струэнзе. — Абдул-Хамид занимает трон путем переворота в серале. — Упадок Османской империи. — Внуки Людовика XIV.
Подойдя к концу одного из самых долгих царствований в истории французской монархии и намереваясь вступить в царствование, которому суждено было завершиться гибелью этой монархии, мы непременно должны бросить взгляд назад и перебрать в памяти те события, о каких было рассказано выше.
Ко времени смерти Людовика XIV французская монархия если и не сияет во всей своей славе, то, по крайней мере, все еще сохраняет весь свой авторитет.
Становясь все слабее, Людовик XIV, как ни странно, обладал даром оставаться великим. Но со времени Людовика XIV порода великих людей словно начинает вымирать: нет более Тюренна, нет Бервика, нет Конде, нет Бобана, нет Фуке, нет Расина, нет Корнеля, нет Мольера, нет Боссюэ, нет Фенелона; талант приходит на смену гению, навык — на смену науке, вычурность — на смену стилю.
Но вот Людовик XIV умирает, и, как если бы все ждали лишь его смерти, чтобы разворотить то здание монархического единства, возведение которого с таким тяжелым трудом подготовил Ришелье и которое с такой ловкостью отстаивал и с такими усилиями достроил Мазарини, регент распыляет государственную власть, учредив советы. Людовик XIV все делал сам, даже то, что ему приказывала делать г-жа де Ментенон; регент предоставляет распоряжаться всем Дюбуа. Людовик XIV проповедовал строгость нравов, доводя набожность до ханжества; регент доводит распутство до бесстыдства, а безразличие к вере до кощунства. Разорившись, Людовик XIV не решается предпринимать какие бы то ни было финансовые операции, обласкивает откупщиков, водит Самюэля Бернара по Версалю; регент позволяет Джону Ло ниспровергнуть все известные к тому времени финансовые теории и заменить звонкую монету бумажными деньгами, душит финансистов за горло до тех пор, пока они не возвращают награбленные триста миллионов, и отправляет Бурвале на Гревскую площадь. Затем, подобно тому как Ришелье, умирая, тащит вслед за собой Людовика XIII, Дюбуа умирает, увлекая регента в могилу, соседнюю со своей.
Мы наблюдали министерство герцога Бурбонского, влияние братьев Пари и влияние г-жи де При; при его министерстве, как и при министерстве аббата Дюбуа, казнокрадство продолжается, разврат усиливается, распутники становятся вождями своего поколения. Наконец он вводит налог под названием пятидесятины, тяжелым бременем ложащийся на дворянство и духовенство, и вследствие бурного негодования дворянства и духовенства отправляется в ссылку в Шантийи.
И тогда является миролюбивый кардинал де Флёри, робкий по натуре человек, но фанатичный священник, слабохарактерный в политике, твердый в вере, который шаг за шагом захватывает власть и, словно без всякого участия с его стороны, восстанавливает финансы, но не создавая новых источников поступления денежных средств, а подбирая их, где придется; который дрожит от страха, когда при нем заводят разговор о войне, и, тем не менее, продолжает антиавстрийскую политику Генриха IV, Людовика XIII и Людовика XIV, сажает одного из Бурбонов на неаполитанский трон, помогает Пруссии завоевать Силезию, захватывает Нидерланды, присоединяет к Франции герцогство Барское и готовит присоединение Лотарингии.
И тогда начинает появляться поколение людей уже не гениальных, а просто талантливых: Бель-Иль, Лёвендаль, маршал Саксонский и Шевер — по части военной; Руссо, Вольтер, д'Аламбер, Дидро, Буланже и Реналь — философы вместо поэтов.
Наконец, после пятнадцати лет управления государственными делами, Флёри умирает, оставив свою должность г-ну де Шуазёлю.
И тогда, в очередной раз, все меняется — и нравы, и политика. В годы министерства г-на де Шуазёля царствуют философы, которых преследовал Флёри; мы вступаем в союз с Австрией, разорванной на части Людовиком XIV, который отнял у нее Испанию, обе Индии и Франш-Конте. Следствием этого альянса становится гибельная Семилетняя война, утрата наших колоний в Канаде, захват наших колоний в Индии. Подобно тому, как герцог Бурбонский установил пятидесятину для дворянства и духовенства, Машо хочет установить двадцатину и запретить духовенству, рост которого пугает его, приобретать новую собственность. В ответ на это духовенство объявляет знаменитую подрывную войну, о которой мы рассказывали и в которой его оружием становится отказ в предсмертном причастии. Война заканчивается покушением на убийство, предпринятым Дамьеном; Парламент обвиняет в нем янсенистов, иезуиты — янсенистов, а янсенисты — дофина.
Иезуиты расплачиваются за преступление, которое они не совершали, и подвергаются изгнанию.
Примерно тогда же Людовик XV задумывается о роке, который стал преследовать нас с тех пор, как мы подали руку помощи Австрии, и пытается вырваться из-под влияния Марии Терезии и г-на де Шуазёля. Однако в Версале поселяется смерть. Умирает г-жа де Помпадур, умирает дофин, умирает дофина, умирает герцог Беррийский, умирает королева. У короля появляется новая фаворитка, которая в конечном счете ниспровергает г-на де Шуазёля и ставит на его место г-на д’Эгийона. И тогда, уже в третий раз, положение дел в Европе меняется. Мы снова устанавливаем связи с малыми государствами Европы, которыми долгое время полностью пренебрегали, и, невзирая на брачный союз дофина с дочерью Марии Терезии, наш альянс с Австрийским домом ослабевает с каждым днем.
Изменения происходят и во внутренних делах, парламенты уничтожены, и, в разгар полного отхода от политики Шуазёля, Людовик XV умирает, оставляя престол Людовику XVI и Марии Антуанетте.
Впрочем, на протяжении шестидесяти пяти лет во Франции не было настоящего короля.
С 1710-го по 1715 год г-жа де Ментенон, духовник и незаконнорожденные принцы управляли королем.
С 1715-го по 1725 год Дюбуа, Джон Ло, д’Аржансон и так называемые висельники управляли регентом.
С 1725-го по 1727 год г-жа де При и герцог Бурбонский управляют государством.
С 1727-го по 1742 год аббат де Флёри управляет королем.