«Понедельник 19 ноября 1703 года. Неизвестный узник, всегда носивший черную бархатную маску, которого г-н де Сен-Мар привез с собой с острова Сент-Маргерит и которого он уже давно охранял, вчера после обедни почувствовал себя плохо и сегодня около десяти вечера умер, не испытав никакой тяжелой болезни. Господин Жиро, наш капеллан, принял у него вчера исповедь. Умер он так внезапно, что не успел причаститься, и наш капеллан наставлял его перед самой кончиной. Похоронили его во вторник 20 ноября в четыре часа пополудни на кладбище Сен-Поль, в нашем приходе. Похороны обошлись в сорок ливров».
Однако его имя и возраст от приходских священников утаили, и в записях в церковной книге, сделанных в тот день, о погребении узника сказано следующее:
«В году тысяча семьсот третьем, ноября девятнадцатого дня, Маркиали, от роду сорока пяти лет или около того, скончался в Бастилии, и тело его было погребено на кладбище прихода Сен-Поль в присутствии г-на Розаржа, майора, и г-на Реля, гарнизонного хирурга Бастилии, в чем они и расписались:
Доподлинно известно, что после его смерти был отдан приказ сжечь все, чем он пользовался, как то: белье, одежду, матрацы, одеяла, вплоть до дверей его камеры, деревянных частей кровати и стульев. Его серебряную посуду переплавили, стены камеры выскребли и заново побелили; дошли в предосторожностях до того, что сняли каменные плиты пола, опасаясь, надо думать, как бы он не спрятал между ними записку или не оставил какой-нибудь знак, по которому можно будет распознать, кто он был.
Я оставляю все эти исторические документы и записи об узнике в маске на рассмотрение критикам и любопытным, но в итоге все равно окажется, что Железная маска был значительной персоной; что постоянная забота, с какой ему под страхом смерти приказывали скрывать свое лицо, свидетельствует о великой опасности, угрожавшей ему в случае, если он покажет его; что, следовательно, при одном только взгляде на его лицо можно было распознать, кто он был; что сам он скорее испытывал желание дать знать, кто он, а не желание обрести свободу; что, поскольку никакой принц не исчез во Франции после смерти Мазарини, Железная маска мог быть лишь фигурой значительной и вместе с тем неизвестной в то время и что правительство было чрезвычайно заинтересовано в том, чтобы скрывать его имя, его злоключения и его положение, коль скоро был отдан приказ убить его, если он назовет себя.
Из этих документов следует также — и такие свидетельства поражают более всего, — что где бы ни находился этот несчастный, будь то на острове в Провансе, будь то в дороге, будь то в Париже, ему неизменно приказывали прятать свое лицо; стало быть, в любом конце Франции вид лица этого узника мог раскрыть какую-то тайну двора.
Наконец, следует учесть, что лицо узника было скрыто со времени смерти Мазарини и вплоть до его собственной смерти, случившейся в начале нынешнего века, и что правительство дошло в предосторожностях до того, что дало приказ обезобразить умершему лицо или, как утверждали некоторые, похоронить его без головы.
Стало быть, на протяжении целого полувека его лицо могло быть узнано во всей Франции.
Стало быть, на протяжении целого полувека во Франции имелся какой-то заметный человек, лицо которого было известно во всех краях Франции, даже в тюрьме, стоящей на острове, и напоминало лицо узника, являвшегося современником этого человека.
Так что же это было за лицо, столь повсеместно узнаваемое, если не лицо Людовика XIV, его брата-близнеца, сходство с которым у него было таким разительным? Так что государственная тайна, которую скорее можно назвать преступлением Людовика XIV, представляется вполне раскрытой, и, если еще остается некоторое сомнение по этому поводу, то причиной его служит неправдоподобие жестоких приказов, отданных непосредственно комендантам государственных тюрем, хладнокровно убить столь знатного принца, если он откроет свой секрет.
Людовик XV выказывал себя куда более человеколюбивым, чем Людовик XIV, и, по достижении своего совершеннолетия, непременно освободил бы этого узника, если бы тот еще жил тогда; желая узнать о его злоключениях, он часто приставал с расспросами к регенту, и герцог Орлеанский неизменно отвечал ему, что его величество сможет узнать об этом лишь по достижении совершеннолетия.
Накануне того дня, когда оно должно было быть провозглашено в Парламенте, король снова поинтересовался, будет ли он посвящен в эту тайну, как и во все прочие тайны Французского королевства.
— Да, государь, — в присутствии многих вельмож ответил регент. — Открыв ее сегодня, я нарушил бы свой долг, но завтра я буду вынужден ответить на те вопросы, какие вашему величеству будет угодно мне задать.
На другой день, когда в присутствии вельмож своего двора Людовик XV отвел принца в сторону, чтобы выведать у него этот секрет, все не спускали глаз с короля и заметили, что герцог чем-то взволновал чувства юного монарха. Придворные не могли ничего понять, но король, удаляясь от герцога Орлеанского, громко произнес:
— Ну что ж, если он еще жив, я дам ему свободу.
Людовик XV был верен этой тайне даже больше, чем герцог Орлеанский. Но, когда отец Гриффе и Сен-Фуа стали обсуждать в своих сочинениях, столь известных, загадку Железной маски, опровергая взгляды друг друга, у Людовика XV вырвались в присутствии нескольких придворных слова:
— Да пусть спорят; никто еще не сказал правды о Железной маске.
В этот момент в руках у короля была книга отца Гриффе.
Известно, что дофин, отец Людовика XVI, часто просил покойного короля сказать ему, кто был этот знаменитый узник.
— Вам лучше не знать этого, — ответил ему отец, — это слишком опечалит вас.
Известно также, что г-н Делаборд, который был старшим камердинером Людовика XV и с которым его величество иногда беседовал на различные темы, связанные с историей, литературой и изящными искусствами, рассказал королю какой-то новый любопытный факт, касающийся Железной маски.
— Вы хотели бы, — сказал ему государь, — чтобы я что-нибудь сказал вам на эту тему. Так вот, вы разбираетесь в ней не больше других, но можете быть уверены, что тюремное заключение этого несчастного не нанесло вреда никому при дворе и что у него не было ни жены, ни детей.
Людовик XV проявлял такую же сдержанность в разговорах с г-жой де Помпадур и другими своими любовницами, которым очень хотелось узнать, кто был этот таинственный персонаж; но тщетно они терзали короля, не желавшего, чтобы его об этом даже спрашивали.
Наконец замечу, что пристрастие узника к очень тонкому белью, обязанность приобретать которое взяла на себя жена коменданта крепости на острове Сент-Маргерит, проистекало исключительно из малоподвижного образа жизни, который он все время вел; пребывание на свежем воздухе с его переменчивостью, самые обычные телесные движения, какие совершают, живя среди людей, и работа всех органов чувств непременно лишили бы его той чрезмерной чувствительности, какая присуща монахиням, молодым людям, получившим изнеженное воспитание, и чересчур впечатлительным женщинам; кровь, когда человек бездеятелен, приливает к самым крайним точкам тела; кожа, которая его покрывает, освежается; осязание становится безукоризненным, чувствительность отменной, и воздействие внешней среды дает себя знать с большей силой посредством столь восприимчивого чувства. И напротив, те, кто привык путешествовать или много ходить, сельские жители и те, кто занят тяжелыми работами, менее чувствительны к влиянию внешней среды. Так что не следует удивляться тому, что принц, оказавшийся в заточении с самой юности, не имевший навыка в ходьбе, незнакомый с воздействием свежего воздуха на органы чувств и с движениями человека свободного, имел крайне восприимчивую кожу: тонкое белье было для него не предметом пристрастия, а подлинной необходимостью.
Таковы все сведения об этом удивительном персонаже, какие мне удалось собрать. Я хотел бы, чтобы были проведены все возможные изыскания с целью выяснить имя его воспитателя и обследованы все архивы, где может храниться протокол о рождении Людовика XIV. Было бы правильно порыться в Счетной палате и в Королевской библиотеке, ибо эти новые исторические сведения заслуживают внимания со стороны критиков и ученых. Если их открытия подтвердят, что этот узник в самом деле был братом-близнецом Людовика XIV, они сделают еще более дорогой для всех французов память об этом необычайном узнике, который так долго был предметом общего любопытства, и в еще большей степени заклеймят позором самоуправные приказы министров и тиранов.
КОММЕНТАРИИ
При отсылке к комментариям из предыдущего тома номера страниц выделены курсивом.
X
5 … Первой армией командовал принц де Конти; второй — маршал де Ноайль; третьей — маршал Мориц Саксонский; четвертой — маршал де Куаньи. — Принц де Конти — здесь: Луи Франсуа де Бурбон-Конти (см. примеч. к с. 258), пятый принц де Конти.
Маршал де Ноайль — здесь: Адриен Морис де Ноайль (см. примеч. к с. 20).
… 22 февраля 1744 года… наш флот, находившийся под командованием адмирала Кура, разгромил английский флот в сражении у Тулона. — Адмирал де Кур — Клод Элизе де Кур де Ла Брюйер (1666–1752), французский флотоводец, вице-адмирал Средиземноморского флота.
22 февраля 1744 г. находившаяся под его командованием французская флотилия, действуя совместно с испанской флотилией под командованием Хуана Хосе Наварро (1687–1772), разгромила у мыса Сисье к юго-западу от Тулона британский флот, блокировавший этот порт.
6 … нежно обнял дофина, написал несколько строк дофине… — Речь идет о будущей дофине — Марии Терезе Испанской (1726–1746), дочери испанского короля Филиппа V и Елизаветы Фарнезе, с 1745 г. первой супруге дофина Луи Фердинанда (см. примеч. к с. 230).
… отослал г-жу де Шатору и г-жу де Лораге в Плезанс, загородный дом Пари-Дюверне…