Госпоже де Помпадур было известно, до какой степени ее ненавидели, так что подобный факт не показался ей невозможным. Она горячо поблагодарила Латюда, попыталась вручить ему набитый золотом кошелек, от которого он отказался, и, имея целью пожаловать ему награду, более достойную дворянина, поинтересовалась его адресом.
Пребывая в совершенном восхищении, поскольку все, как ему казалось, развивалось в соответствии с его желаниями, Латюд взял перо и дрожащей рукой написал на благоухающем листке бумаге следующие слова:
«Анри Мазер де Латюд, меблированная гостиница в тупике Кюль-де-Сак-дю-Кок».
Затем он попрощался с маркизой и вернулся к себе, мечтая о высочайшей карьере.
Письмо пришло. Маркиза распечатала его, соблюдая при этом всяческие предосторожности. Оно и в самом деле содержало щепоть белого порошка, по виду напоминающего мышьяк.
Первым чувством, испытанным маркизой, стал глубокий ужас.
Затем она приказала испытать этот порошок на различных животных.
Щепоть белого вещества разделили на три части и начинили ими шарики из хлебного мякиша, которые дали собаке, кошке и курице.
Ни собака, ни кошка, ни курица нисколько от этого не пострадали. Как мы уже говорили, порошок в конверте был всего лишь обычной солью.
Госпожа де Помпадур предположила, что это какой-то розыгрыш, хотя еще не заподозрила в несчастном Латюде автора этого розыгрыша, как вдруг возле адресованного ей конверта, в котором был прислан этот безвредный порошок, она заметила листок с адресом Латюда. Сходство обоих почерков поразило ее. Она догадалась, не понимая еще мотивов его поступка, что послал ей письмо тот самый молодой человек, который донес о нем. В итоге она дала необходимые распоряжения, и 1 мая 1749 года, в то время, когда Латюд предавался блистательным мечтам, к нему явился полицейский пристав по имени Сен-Марк и приказал следовать за ним в Бастилию.
Начальником полиции в то время был г-н Беррье. Он пришел допросить заключенного на другой день после его ареста.
Лучшее, что мог сделать Латюд, это рассказать все как есть. Именно так он и поступил. Простодушие его признания тронуло г-на Беррье. Он отправился в Версаль, не сомневаясь, что г-жа де Помпадур смилостивится, когда ей все будет рассказано; но, к его великому удивлению, г-жа де Помпадур была неумолима.
Это стало печальной новостью для заключенного, которого, тем не менее, г-н Беррье не лишил надежды.
Спустя три месяца Латюд был переведен в Венсен.
Именно там Латюд начал задумываться о серьезности своего положения, и именно там этот человек, которого Бог наделил гениальной способностью совершать побеги из тюрем, впервые возымел мысль хитростью или силой добыть себе свободу, которую ему не хотели вернуть добровольно.
К тому же следует сказать, что, как бы странно это ни звучало, в одиночестве своего тюремного заключения Латюд ощутил себя влюбленным в ту особу, которая преследовала его своей местью, и его желание обрести свободу подстегивалось еще и желанием увидеть ее снова.
Так что он стал замышлять побег.
Каждый день он видел, как в саду, примыкавшем к донжону крепости, прогуливается какой-то священник в возрасте от пятидесяти пяти до шестидесяти лет. Он навел справки и выяснил, что этот священник находится в заключении уже пятнадцать лет за принадлежность к янсенизму.
Поскольку такое преступление не каралось смертной казнью, аббат де Сен-Совёр, сын бывшего королевского наместника в Венсенской крепости, имел право приходить туда, чтобы беседовать в саду с этим заключенным, и часто данным правом пользовался. Кроме того, янсенист обучал чтению и письму детей тюремных надзирателей, так что, когда аббат и дети приходили в крепость и уходили из нее, никто не обращал на них большого внимания. Время, когда аббат и священник совершали свои прогулки, примерно совпадало с тем часом, когда Латюда выводили на прогулку в соседнем саду, также находившемся в ограде донжона. Господин Беррье распорядился позволять ему прогуливаться в течение двух часов. Двое надзирателей приходили за ним и выводили его в сад; тот, что постарше, иногда уже дожидался его в саду, а тот, что помоложе, один приходил открыть дверь его камеры. Мало-помалу этот тюремщик привык видеть, как заключенный спускается по лестнице быстрее него и, не дожидаясь его, идет в саду к его сослуживцу. Спустя несколько минут молодой надзиратель приходил в сад и обнаруживал Латюда рядом со своим товарищем. В итоге он свыкся с желанием узника подышать воздухом на несколько минут больше, чем если бы они спускались в сад вместе.
И вот однажды, приняв решение во что бы то ни стало бежать в тот же день, Латюд стал ждать часа, когда откроется дверь его камеры. Как только она отворилась, он стремглав бросился на лестницу и оказался внизу еще до того, как надзиратель подумал спуститься вслед за ним. Внизу находилась еще одна дверь. Латюд начал с того, что закрыл ее на засов, чтобы прервать всякое сообщение между двумя надзирателями. Ему предстояло обмануть четырех часовых. Первый из них находился на выходе из донжона, у двери, которая всегда была на запоре. Латюд стучит, и дверь открывается.
— Вы видели аббата де Сен-Совёра? — спрашивает он часового.
— Нет, — отвечает тот.
— Это невероятно, — говорит Латюд. — Вот уже целых два часа наш священник ждет его в саду. Я повсюду бегаю, отыскивая его, и никак не могу найти. Но, черт возьми, он мне заплатит за мою беготню!
И с этими словами он продолжает идти дальше, тогда как часовому даже не приходит в голову остановить его.
В конце сводчатого прохода, находящегося под часовой башней, он натыкается на второго часового.
— Давно ли аббат де Сен-Совёр вышел отсюда? — спрашивает его Латюд.
— Право слово, не знаю, — отвечает часовой.
И Латюд продолжает свой путь.
Тот же вопрос он задает третьему часовому, стоящему по ту сторону подъемного моста, и получает тот же ответ.
— В любом случае, — произносит Латюд, — я его скоро найду.
И быстрым шагом, вприпрыжку, зовя аббата де Сен-Совёра, он подбегает к четвертому часовому, который, нисколько не подозревая в нем заключенного, не находит ничего удивительного в том, что кто-то разыскивает аббата де Сен-Совёра, и позволяет Латюду пройти, как это сделали трое других.
Вот так 25 июня 1750 года, после тринадцати месяцев заключения, четыре из которых прошли в Бастилии, а девять — в Венсене, узник бежал.
Он помчался не разбирая дороги, вернулся в Париж и тотчас же снял комнату в меблированной гостинице.
Первые дни он наслаждался ощущением свободы; однако вместе с размышлениями пришло беспокойство. И вот тогда, как рассказывает сам несчастный Латюд, советовавшийся на этот раз не со своим разумом, а со своим сердцем и полагавший, что г-жа де Помпадур обладает, подобно ему, прямодушием, написал письмо, которое он адресовал королю и в котором, отзываясь о г-же де Помпадур с величайшим уважением, он признался в своем проступке, ходатайствуя о помиловании и прося тех, кого он невольно оскорбил, удовлетвориться той карой, какую ему уже пришлось понести, и счесть ее достаточным искуплением.
В Венсенском замке Латюд познакомился с тем самым знаменитым доктором Кене, который однажды так испугался при виде короля, внезапно вошедшего в покои г-жи де Помпадур; доктор проявил тогда некоторый интерес к узнику и предложил ему свои услуги. Латюд отправился к нему, доверил ему письмо и попросил его передать это послание королю. Доктор взялся исполнить данное ему поручение, и Мазер, немного успокоенный, вернулся в свою меблированную гостиницу, адрес которой он с простодушным доверием сообщил в письме.
На другой день после того, как доктор Кене вручил это письмо королю, Латюд был снова арестован и препровожден в Бастилию.
Правда, в момент ареста ему было сказано, что его взяли под стражу лишь для того, чтобы узнать от него самого, каким образом он сумел бежать; этот довод был тем более правдоподобным, что, как добавляли полицейские агенты, им было важно лишить других узников возможности подражать ему. Исполненный доверия к полицейским, Латюд последовал за ними и описал им все подробности своего бегства с тем большей искренностью, что эти подробности ни на кого не могли бросить тень, ибо бежал он совершенно самостоятельно.
Итак, с той странной наивностью, какую в нем то и дело обнаруживали, Латюд описал свое освобождение во всех подробностях, которые мы изложили выше. По окончании своего рассказа он ожидал, что его отпустят на волю, как ему было обещано. Но, напротив, Латюда отвели в камеру, где на другой день его посетил г-н Беррье, пообещавший ему, как и в прошлый раз, сделать все возможное, чтобы облегчить его неволю; он даже приказал предоставлять узнику книги, чернила, перья и бумагу.
Вначале Латюд усмотрел в этом средство развеять охватившую его тоску, но по прошествии полугода он испытал то, что уже ощущал во время своего первого заключения: приступы отчаяния.
В минуту ярости он написал на полях одной из книг, которые ему дали по его просьбе, следующее четверстишие:
Хоть женщина скучна, несет сумбур,
Нисколько не мила и начала хиреть,
Во Франции возможно ей первейшего любовника иметь,
Свидетельство чему маркиза Помпадур.
Надзиратель обнаружил эту книгу и, прочитав четверостишие, передал коменданту крепости, который отнес ее г-же де Помпадур.
Госпожа де Помпадур вызвала к себе г-на Беррье, показала ему книгу и, запинаясь от ярости, произнесла:
— Поймите, наконец, кому вы оказываете покровительство, и осмельтесь еще хоть раз просить меня о милосердии!
Приговоренный с этого времени к заточению, конец которого не мог предвидеть уже и сам г-н Беррье, Латюд попросил дать ему в товарищи какого-нибудь заключенного. Господин Беррье велел коменданту Бастилии уступить этому желанию, и однажды утром в камеру Латюда вошел какой-то узник.
Это был Кошар, уроженец Рони.