Таким образом, в этот период герцог Шартрский является ее врагом.
— Я прекрасно вижу, — во всеуслышание восклицает он, находясь среди придворных, — что она не только плохая француженка, но и плохая королева; однако, и это такая же правда, как и то, что в Уэссанском сражении я ни в чем не отстал от своих предков, сын Куаньи никогда не будет моим королем!
И что же начиная с этого времени предпринимает герцог Шартрский? Все средства для него хороши, лишь бы только они служили его честолюбию и его мести; он ищет оружие против королевы у всех, даже у колдунов, даже у кудесников, даже у знахарей.
Послушайте, что рассказывает он сам, и соотнесите его рассказ с тем, что мы говорили об иллюминатах, франкмасонах и Калиостро:
«Однажды, войдя в свой кабинет, я застаю там какого-то человека с лицом необычайным и суровым, который говорит мне, что, если я захочу, он научит меня несказанным вещам. Он говорит мне, что, будь на то мое желание, он дойдет в своем рвении до того, что явит мне дьявола и я выведаю у него те знания о будущих делах, какие меня интересуют. Я принял это предложение. "Но, монсеньор, — добавляет он, — нужно иметь мужество быть наедине со мною, отдалиться от проторенных путей и вступить на огромную равнину, где нет дорог, например, на равнину Вильнёв-Сен-Жорж". Я согласился и на это. "Но это еще не все, — говорит он. — Нужно иметь мужество отправиться в полночь, оставить вашу свиту в Вильнёве и довериться мне как провожатому". Я взял на себя и это обязательство. Мы выезжаем. Я оставляю свою свиту и вступаю на равнину; стоит глубокая ночь. Я обуздываю страх, который внушают мне встреченные мною призраки, выслушиваю их советы и предсказания, обещаю принимать своего провожатого каждый раз, когда он будет приходить ко мне, и получаю кольцо. "Бережно храните это кольцо, — говорит мне дьявольская тень. — Пока вы владеете им, оно будет для вас знаком вашего преуспеяния и удачи на жизненном поприще; но, как только у вас заберут его, вы человек обреченный". По возвращении ко мне провожатый отказался от пятисот луидоров, предложенных ему мною, взял лишь пятьдесят и пообещал вернуться; он сдержал данное им слово и с тем же рвением продолжает давать мне благотворные наказы».
Рассказав эту историю, герцог Орлеанский распахивает камзол и показывает полученное тогда кольцо, которое он носит на груди.
Между тем королева трижды беременеет и рожает дочь и двух сыновей. И вот тогда начинается ее влияние на Людовика XVI, влияние, которое распространяется на все, кроме возвращения г-на де Шуазёля, хотя она добивается этого каждый день и каждый день получает от короля отказ.
Итак, в то время, к которому мы подошли, королева вот-вот вступит в третий период своей жизни, начавшийся с роковой аферы с ожерельем.
В течение первого периода, то есть с 1770 года по 1774-й, Франция проявляет к дофине любовь и глубокое уважение.
Во второй период, то есть с 1774 года по 1784-й, на смену им приходит охлаждение, подозрения и непопулярность.
Третий период, то есть с 1784 года по 1793-й, это время обвинений, ненависти, оскорблений, тюремного заключения и казни.
После смерти г-на де Морепа во Франции не было больше первого министра. К управлению финансами призвали г-на де Калонна; это была трудная должность: Тюрго износился на ней менее чем за два года; Неккер, хотя и был выносливее, будучи женевцем, банкиром и протестантом, продержался на ней всего пять лет.
К управлению финансами, повторяем, призвали г-на де Калонна.
В промежутке между уходом Неккера и приходом Калонна кассы, наполненные Неккером, опустели.
Господин де Калонн осмотрел пустые кассы; эта пустота испугала бы любого другого.
— Ну что ж, — промолвил г-н де Калонн, — посмотрим, как их наполнить.
— Но какие у нас остались для этого средства? — поинтересовался Людовик XVI.
— Злоупотребления, — храбро ответил Калонн.
Это было не только удачное словцо из числа тех, какие он время от времени произносил, но и глубокое и характерное высказывание, превосходно рисующее положение дел.
И в самом деле, благодаря злоупотреблениям г-н де Калонн наполнил кассы, опустошенные злоупотреблениями.
Королева нерешительно заявляет ему, что ей нужно кое-что попросить у него.
— Если это возможно, это уже сделано, — отвечает министр. — Если невозможно — будет сделано.
И тогда все пускаются в траты: королева покупает Сен-Клу, король покупает Рамбуйе; в это же время разворачивается чудовищная афера с владениями Ле-Пюи-Полен и Фенетранж. Каждую минуту королю приносят на подпись какую-нибудь новую ассигновку, и король подписывает ее — с сожалением, что правда, то правда, но подписывает.
А что в это время делает народ? Подобно Иову и Латюду, он лежит на своем гноище.
Подобно Латюду, он восклицает: «О король!»; подобно Иову, он восклицает: «О Господь!»
И вот среди всех этих трат, которые позволяют себе сильные мира сего, и на фоне той нищеты, в которой пребывает простонародье, королеву охватывает желание купить ожерелье ценой в один миллион шестьсот тысяч франков.
Изложим в нескольких словах эту историю; те, кому захочется узнать ее во всех подробностях, могут обратиться к нашему роману «Ожерелье королевы», где, как нам представляется, мы ни на мгновение не отступили от истины.
Людовик XV заказал великолепное ожерелье у господ Бёмера и Бассанжа, придворных ювелиров.
Это ожерелье старый король намеревался подарить г-же дю Барри. Однако он умер прежде, чем ожерелье было готово, и чудесная драгоценность осталась в руках двух купцов.
Ожерелье показали королеве, королева осмотрела его, покрутила вокруг руки, вокруг шеи, вокруг стана, а затем со вздохом вернула обратно.
Ей доводилось просить так много денег у г-на де Калонна и г-н де Калонн так часто просил их для нее у короля, что она уже не осмелилась позволить себе, по крайней мере открыто, эту маленькую прихоть ценой в один миллион шестьсот тысяч ливров.
В то время в Париже, на улице Сен-Клод, в Маре, в доме у Калиостро, жила молодая женщина по имени Жанна де Сен-Реми де Валуа, графиня де Ламотт.
Однажды маркиза де Буленвилье, жена прево Парижа, увидела в бургундской деревне маленькую девочку, которая, протянув к ней руку, сказала:
— Подайте, Христа ради, потомице королей Франции!
Такая манера просить милостыню удивила маркизу: она остановила свою карету и спросила девочку, от какого короля Франции та происходит.
Девочка, выучившая свою родословную назубок, ответила, что происходит от Анри де Сен-Реми, внебрачного сына Генриха II и Николь де Савиньи, и является его потомицей в седьмом колене.
Госпожа де Буленвилье увезла с собой девочку, распорядилась изучить ее родословную и с помощью гербового судьи д’Озье де Сериньи выяснила, что юная Жанна де Сен-Реми де Валуа, ее брат и ее сестра действительно происходят от Анри де Сен-Реми, являясь его потомками в седьмом колене, и, следовательно, имеют право помещать в своем гербе лазоревый пояс на серебряном поле, украшенный тремя золотыми геральдическими лилиями.
Господин де Сереет-Бранкас подал королеве и г-ну де Морепа памятную записку, и на основании этой записки сыну и двум дочерям Жака де Сен-Реми де Валуа, умершего в Парижском Божьем приюте, были пожалованы три грамоты, дававшие право на получение пенсии.
Молодой человек стал мичманом, а затем, под именем барона де Сен-Реми де Валуа, капитан-лейтенантом.
В этом чине он и скончался.
Жанна де Сен-Реми вышла в 1780 году замуж за графа де Ламотта, который служил во французской конной полиции, а позднее был определен на должность телохранителя графа д'Артуа.
Поскольку жалованье, которое граф де Ламотт получал на службе в конной полиции, не обеспечивало достатка в семье, Жанна де Ламотт вскоре оказалась перед необходимостью если и не просить, как некогда, милостыню на проезжей дороге, то, по крайней мере, ходатайствовать об увеличении своей пенсии.
Как раз тогда она была представлена г-ну де Рогану.
В то время Луи Рене Эдуар, принц де Роган, кардинал-епископ Страсбургский, был, несмотря на свои пятьдесят лет, красивым и элегантным прелатом, распутным, глуповатым и разорившимся. При всем том он был добросердечен и прямодушен. Мы уже видели, с каким явным участием он относился к Латюду, находившемуся в тюремном заключении.
Он принял г-жу де Ламотт так, как принимал всех несчастных, а может быть, чуть лучше, ибо г-жа де Ламотт была молода и красива. Он даже несколько раз помогал ей деньгами, но г-жа де Ламотт притязала на нечто большее: она хотела быть представленной королеве.
Однако в этом вопросе кардинал отступил, так как пребывал в полной немилости, причины которой мы изложили в нашей книге «Людовик XV и его двор»; но, поскольку читатель мог забыть эти детали или не держать в руках названную книгу, мы повторим сказанное там.
Кардинал де Роган, посол в Вене, вел с Людовиком XV секретную переписку. Когда встал вопрос о бракосочетании старого короля с одной из эрцгерцогинь, кардинал рассказал занятные истории о Марии Терезии и сообщил о Марии Антуанетте любопытные подробности, не говорившие в пользу нравственности одной и красоты другой. Людовик XV имел неосторожность показать эти письма г-же дю Барри, которая, нисколько не стесняясь, стала пересказывать занятные истории, касающиеся матери, и любопытные подробности, касающиеся дочери. Все это сообщили Марии Антуанетте, и она в равной степени возненавидела г-жу дю Барри, которая, как мы уже упоминали выше, при восшествии Марии Антуанетты на трон была отправлена в ссылку, и кардинала де Рогана, который, как мы только что сказали, впал в немилость.
В итоге г-н де Роган заявил г-же де Ламотт, что он ничем не может помочь ей в этом деле, и даже дал ей понять, что великая печаль, связанная с немилостью, в какую он впал, происходит, видимо, не только от обманутых честолюбивых надежд, но и от несчастной любви.
Каким образом г-же де Ламотт удалось проникнуть в окружение королевы? Это никогда толком выяснено не было. На каком основании она стала одной из наперсниц Марии Антуанетты? Все памфлеты того времени взяли