в движение. В обстоятельствах, в которых все оказались, в обстановке брожения, распалявшего все умы, малейшие события производили сенсацию, подобно тому как крупица снега, взмахом крыла сброшенная с вершины горы орлом, становится причиной снежной лавины.
Вот в чем состояло событие, вызвавшее бурю в Париже и получившее отзвук в Версале.
Хотя и дав согласие на объединение депутатов всех трех сословий, король, без конца досаждаемый просьбами со стороны камарильи королевы и постоянно колеблющийся между любовью к народу и пристрастием к придворным, то ли отдал, то ли позволил отдать приказ нескольким полкам стянуться к Версалю. Обращало на себя внимание то, что либо случайно, либо с умыслом все эти полки были по большей части швейцарскими, немецкими и ирландскими. Итогом этого сосредоточения войск, предуготовленного первыми смутами, о которых мы рассказывали, стало появление между Парижем и Версалем тридцати тысяч солдат и многочисленных артиллерийских обозов.
Ходили слухи, что ожидалось прибытие еще двадцати тысяч солдат; более того, из Лотарингии был вызван маршал де Брольи, и рассказывали, что, когда он прибыл в Версаль, король, весь в слезах, бросился в его объятия и воскликнул:
— Ах, маршал, как же я несчастен! Я потерял все! Я не владею более сердцами своих подданных, я остался без денег и без армии!
Несчастный король говорил правду. Он остался без денег; сердца подданных никуда не пропали, а просто мало-помалу отдалились от него; что же касается солдат, то сношения с Парижем должны были превратить большинство тех, кого королевская власть призвала защищать ее, в подкрепление народу.
Полк французских гвардейцев, по своему духу ближе других стоявший если и не к простому народу, то, по крайней мере, к парижской буржуазии, первым дал доказательства своего патриотизма. 23 июня две роты гренадер, которым, как уверяют, был дан приказ стрелять по их согражданам, отказались подчиниться этому приказу, и начиная с этого дня один из их офицеров, Валади, стал ходить из казармы в казарму, разъясняя солдатам и подлинные намерения двора, и интерес, какой они сами, выходцы из народа, имели в том, чтобы присоединиться к народу.
Командиры полков обратили внимание на эту агитацию и известили о ней правительство. Им был дан приказ держать войска на казарменном положении начиная с субботы 20 июня; но 25 и 26 июня лишенные увольнения солдаты сбежали из казарм и с криками «Да здравствует третье сословие!» бросились в Пале-Рояль.
Пале-Рояль являлся средоточием парижской оппозиции; это был дворец герцога Орлеанского. Незадолго до этих событий там открыли Цирк; Социальный кружок проводил там свои заседания и пекся о будущем человечества; посредством газеты «Железные уста» там распространяли свои взгляды вольные братья, и, наконец, сад дворца всегда был полон подстрекателями, готовыми по малейшему поводу взбунтовать народ.
И потому французских гвардейцев, с криками «Да здравствует третье сословие!» появившихся в Пале-Рояле, приняли там очень хорошо.
Пример оказался заразительным; пребывая в состоянии восторга, пале-рояльские подстрекатели выгребали со дна своих кошельков деньги, после чего под возгласы «Да здравствует нация!», возгласы еще новые и непривычные для Франции, солдатам-патриотам раздавались всякого рода закуски и вино. В итоге, привлеченные этими щедротами, драгуны, швейцарцы, гусары и целые артиллерийские роты приняли участие в этом всеобщем ликовании, являя собой смесь мундиров и набор цветов, что как нельзя более радовало глаз.
Это радостное утро и этот безумный вечер протекали без всяких происшествий, способных омрачить излияние братских чувств, которые народ и армия выказывали друг другу.
Однако 30 июня, около семи часов вечера, какой-то посыльный бегом вошел за ограду Пале-Рояля, пересек сад и, войдя в кафе «Фуа», вручил всем его завсегдатаям письмо, которым ревнителей свободы извещали о том, что одиннадцать солдат французской гвардии, заключенных в аббатство Сен-Жермен за отказ стрелять в народ, собираются переместить под покровом ночи в Бисетр, «место, — как говорилось в этом анонимном послании, — предназначенное для подлых негодяев, а не таких храбрецов, как они».
Тот, кто взял это письмо из рук посыльного, немедленно выходит из кафе, взбирается на стул и вслух еще раз читает послание, уже прочитанное в кафе; тотчас же несколько молодых людей поднимают в воздух шляпы на кончиках своих тростей, крича: «К аббатству! К аббатству!» В ответ на эти отдельные крики раздается единодушный вопль, и толпа, состоящая более чем из шестисот человек, направляется к мостам, разбухает по дороге, останавливается на набережной у дверей торговца железным ломом, грабит его лавку и в конце концов появляется у ворот тюрьмы.
Придя туда, она была уже вооружена; шестьсот человек кричали «Свобода!», размахивая ружьями, алебардами и шпагами.
В половине восьмого вечера была высажена первая дверь. Те, кто остался на улице, не сумев войти внутрь тюрьмы и начать там действовать, слышали доносившийся оттуда шум ломов и молотов и отвечали на него ободряющими криками. В восемь часов вечера девять солдат французской гвардии, шесть солдат парижской стражи и несколько офицеров, арестованных по различным поводам, были освобождены. В половине девятого поход завершился. Однако в это самое время у ворот тюрьмы появилась рота драгун с саблями в руках, а вслед за ней прибыл и отряд гусар. Едва заметив первых всадников, народ, вместо того чтобы пуститься в бегство, кидается прямо к ним и, хватая лошадей под уздцы, взывает к братству, которое должно соединить народ и солдат. Солдаты французской гвардии бросаются вперед, называя драгун и гусар своими товарищами, и те не могут противиться этим обращениям; кое-кто из них в знак мира снимает с головы шлем; люди обмениваются объятиями и рукопожатиями; тем временем приносят вино, и все пьют за здоровье короля и нации.
Мы увидим, что почти до самого последнего момента два этих слова будут неразрывно соединены друг с другом.
Освобожденных узников с почестями препровождают в Пале-Рояль горожане, их освободители. В саду Пале-Рояля для них установлены столы; они ужинают при свете факелов, а затем, уставшие от стольких волнений, идут спать в зал Варьете, тогда как горожане стерегут их покой.
В то же самое время в тюрьму отвели солдата, обвиненного в воровстве, поскольку народ не хотел, чтобы постыдное преступление оценивалось так же, как неповиновение, причиной которого стал патриотизм.
На другой день бывших узников отвели в гостиницу «Женевская», и зрелище корзинок, подвешенных у их окон с помощью лент, побуждало патриотов класть туда денежные пожертвования.
Еще через день в Национальное собрание была послана депутация; ее задача состояла в том, чтобы испросить у него адресованное королю ходатайство в пользу освобожденных узников.
Национально собрание приняло следующее постановление:
«Господин председатель ответит лицам, прибывшим из Парижа, что они должны принести в этот город призыв к миру и единению, единственные средства, способные содействовать намерениям Национального собрания и трудам, которым оно посвящает себя во имя общественного благоденствия.
Национальное собрание выражает сожаление по поводу беспорядков, которые будоражат в настоящее время город Париж; призывая короля проявить милосердие в отношении лиц, которые могут быть виновными, члены собрания всегда будут подавать пример глубочайшего уважения к королевской власти, от которой зависит безопасность державы. И потому они заклинают обитателей столицы немедленно восстановить порядок и проникнуться желанием мира, которое одно способно обеспечить ту бесконечную пользу, какую Франция вскоре получит от добровольного объединения всех представителей нации.
К королю будет отправлена депутация с целью уведомить его о решении, принятом Национальным собранием, и умолять его употребить для восстановления порядка такие непреложные средства, как милосердие и добро, столь естественные для его сердца, и доверие, которого его добрый народ будет заслуживать всегда».
В тот же вечер король дал аудиенцию этой депутации, во главе которой находился архиепископ Парижский.
Король пообещал депутатам, что помилование солдатам последует сразу же после восстановления порядка в столице.
И потому в ночь с 4 на 5 июля солдаты вернулись в тюрьму.
На следующий день они получили помилование.
Париж, всю неделю пребывавший в возбуждении, тотчас же вернулся в состояние спокойствия или сделал вид, что вернулся в него. Но, несмотря на эту видимость спокойствия, в жилах огромной столицы колотилась жгучая лихорадка, готовая выплеснуться наружу при первой возможности.
XVII
Войска вокруг Парижа. — Беспокойство, которое они вызывают. — Причины их недовольства. — Клебер. — Журдан. — Виктор. — Жубер. — Ожеро. — Гош. — Сульт. — Марсо. — Тома Александр Дюма. — Двор задумывает роспуск Генеральных штатов. — Мирабо. — Герцог Орлеанский. — Обращение к королю, подготовленное Национальным собранием. — Ответ короля. — Фулон. — Господа де Брольи и де Безенваль. — Декларация прав человека. — Лафайет. — Доктор Гильотен. — Господин Неккер. — Марат. — Камиль Демулен. — «К оружию!» — Господин де Ламбеск. — Сад Тюильри. — Старик. — Французские гвардейцы. — Драгуны. — Отступление Королевского немецкого полка. — В доме Инвалидов. — Герцог д'Омон. — Господин де Флессель. — Господин де Крон. — Выборщики. — Аббат д'Ормессон и пороховые бочки. — Две депутации Национального собрания. — Ответ короля. — Швейцарцы у Севрского моста. — Зеленая кокарда. — Снова г-н де Флессель и оружейные ящики. — Господа де Корни и де Сомбрёй. — Рассказ часовщика Юмбера. — «На Бастилию!»
Войска, расположенные лагерем в окрестностях столицы, по-прежнему там оставались, и, хотя было понятно, что двор не может рассчитывать на этих солдат, они вызывали беспокойство.
Но почему двор не мог рассчитывать на них? Дело в том, что помимо братства, начавшего устанавливаться между ними и народом, доказательством чему стали недавние события у тюрьмы Аббатства, в войсках существовало огромное недовольство, вызванное декларацией короля, которая была обнародована 23 июня и в которой он самым определенным образом утверждал, что никогда не будет менять устройства армии.