Бочки тотчас же скатывают в подвал с каменным сводом и поручают аббату раздавать порох; эта раздача происходит прямо под залом заседаний выборщиков.
Вечером аббат решил прервать свою опасную работу, и, когда он закрыл дверь подвала, какой-то человек просунул руку в дверную щель и выстрелил из пистолета.
Пуля не задела аббата, и огонь не коснулся пороха.
Аббат д’Ормессон был человек героический: он решил не покидать хранилища и лег спать прямо на открытых бочках с порохом. В одиннадцать часов вечера какие-то полупьяные люди барабанят в дверь подвала и требуют, чтобы аббат открыл ее. Аббат отвечает отказом; и тогда двое из них начинают с удвоенной силой наносить топором удары по двери; каждый раз, когда лезвие топора попадает в шляпку гвоздя, брызжет сноп искр; наконец, несмотря на усилия аббата, дверь выламывают; в подвал устремляются два десятка людей; тот, кто их возглавляет, пьян и держит в зубах зажженную трубку; аббат хочет отнять у него эту трубку, но тот не желает отдавать ее; тогда аббату приходит в голову мысль предложить ему малое экю; став в обмен на это экю собственником трубки, аббат выбрасывает ее во двор.
Ночь протекает для него в тревогах подобного рода.
Тем временем происходит следующее.
В половине шестого вечера комитет выборщиков назначил депутацию с целью дать Национальному собранию отчет о происшедших в Париже событиях.
В свой черед Национальное собрание создает две депутации: одна должна отправиться к королю, другая — в Париж.
Депутация к королю отбывает первой; вернувшись, она передаст Национальному собранию слова государя. Депутация в Париж выслушает их прямо из ее уст и добросовестно перескажет в столице.
Пока архиепископ Вьеннский и назначенные сопровождать его депутаты находятся у короля, Национальное собрание занимается выбором депутатов, которые будут посланы в Париж. По словам г-на де Кюстина, представители всех провинций должны разделить честь и опасность состоять в депутации, которая отправится в столицу.
Его предложение получает одобрение, и принимается решение, что депутаты каждой из провинций назначат своего представителя в эту депутацию.
Тем временем первая депутация возвращается из Версальского дворца.
Вот ответ, полученный ею от короля:
— Господа! Я уже сообщил вам о моих мыслях в отношении мер, которые беспорядки в Париже уже вынудили меня принять. Лишь мне одному дано право судить об их необходимости, и я не могу вносить в них никаких изменений. Некоторые города оберегают себя сами, однако размеры столицы не позволяют охранять ее подобным образом. У меня нет сомнений в чистоте намерений, побуждающих вас предложить мне свои услуги в этих бедственных обстоятельствах, однако ваше присутствие в Париже не принесет никакой пользы; оно необходимо здесь, чтобы ускорить важнейшие труды, которые я буду непрестанно советовать вам продолжать.
Господин де Безенваль был прав: при дворе упрямо воспринимали три сотни непокорных людей как толпу, а революцию как мятеж.
Стоило архиепископу Вьеннскому воспроизвести этот ответ короля, как Лафайет потребовал, чтобы Национальное собрание заявило об ответственности нового министерства за текущие события, а также их последствия.
Предложение Лафайета поддерживают Тарже и Глезен, и Национальное собрание единодушно принимает следующее постановление:
«Получив от депутатов, посланных к королю, сообщение об ответе, данном Его Величеством, Национальное собрание, выразитель мнения нации, заявляет, что уход г-на Неккера, равно как и других получивших отставку министров, а именно господ де Монморена, де Ла Люцерна и де Сен-При, которые неизменно пользовались уважением Собрания, вызывает сожаление; заявляет, что, обеспокоенное роковыми последствиями, которые может повлечь за собой этот ответ короля, оно не прекратит настаивать на отводе войск, в чрезвычайном порядке сосредоточенных вблизи Парижа и Версаля, и на создании городской гвардии; заявляет не в первый раз, что не может существовать посредника между королем и Национальным собранием; заявляет, что министры, а также гражданские и военные уполномоченные властей несут ответственность за любое действие, противное правам нации и указам Национального собрания; заявляет, что нынешние министры и советы Его Величества, какого бы положения и ранга они ни были, лично ответственны за сегодняшние бедствия и все те, какие могут воспоследовать; заявляет, что, поскольку государственный долг поставлен под охрану французской чести и порядочности и нация не отказывается выплачивать по нему проценты, никакой орган власти не имеет права произносить постыдное слово банкротство, в какой бы форме и в каком бы звучании его ни употребляли. И, наконец, Национальное собрание заявляет, что оно настаивает на своих предыдущих указах, и прежде всего тех, что были приняты 17, 20 и 23 июня сего года.
Настоящее постановление будет вручено королю председателем Национального собрания, обнародовано печатным образом и по приказу Собрания направлено г-ну Неккеру и министрам (г-ну де Монморену и г-ну де Пюисегюру), которых нация только что лишилась».
Приняв это постановление, Национальное собрание заявляет о беспрерывности своей работы. С этого часа начинается открытая борьба между королевской властью, еще неспособной осознать свою слабость, и народной властью, еще неспособной поверить в свою силу.
Посланцы выборщиков возвращаются в Париж: они должны известить городские власти об ответе короля и решении Национального собрания.
Их сообщение придало городским властям новую силу: значит, Национальное собрание будет во всем одобрять образ действий выборщиков; значит, охваченные одним и тем же духом, выборщики и депутаты ни в чем не утратят своего единства.
Когда посланцы выборщиков закончили свой рассказ, их спросили о том, что они видели по дороге в Версаль, ибо в Париже тревожились о Версале точно так же, как в Версале тревожились о Париже.
По их словам, на пути в Версаль, то есть около полудня, они столкнулись с крупными отрядами гусар, стоявшими на равнине между дорогой и рекой, на подступах к Севрскому мосту; одни гусары были верхом, а другие спешились и держали лошадей в поводу; несколько пикетов патрулировали дорогу.
Севрский мост охраняли швейцарцы; они не задавали посланцам выборщиков никаких вопросов и не чинили никаких препятствий их проезду.
Кроме того, посланцы выборщиков повстречали дозоры швейцарцев с желтыми обшлагами в самом Севре.
Проезжая через Севр, они в почтовой конторе узнали, что все кругом прикрепили к шляпам зеленую кокарду; и в самом деле, все, кто встречался им на пути, носили такую кокарду.
Когда они ехали обратно, почти у всех карет, попадавшихся им по дороге, кучера были с зелеными кокардами или лентами такого же цвета.
Уже стемнело, когда они проезжали через местечко под названием Пуэнт-дю-Жур, однако гусары еще находились там, занимая прежнюю позицию.
Так что в Версале, как и в Париже, обстановка была военной, и потому, когда между пятью и шестью часами вечера к Ратуше подвезли несколько ящиков с надписью «Артиллерия», это вызвало огромную радость. Никто не сомневался, что в них были ружья, обещанные г-ном де Флесселем; все помнили о том, что творилось в связи с распределением пороха, и потому были приняты самые серьезные меры предосторожности для того, чтобы раздача оружия происходила обдуманно и безопасно. В казармы французских гвардейцев послали две депутации выборщиков, чтобы призвать этих храбрых солдат обеспечить распределение ружей и их перевозку; затем, намереваясь проделать все безупречно, в присутствии полковника городской гвардии и нескольких других персон приступили к вскрытию первых ящиков.
Однако вместо ружей в ящиках оказались лоскуты старого белья и огарки сальных свечей. Кто был виновником этой оскорбительной насмешки или этого постыдного предательства, за которое купеческому старшине предстояло заплатить так дорого? Никто этого не знает. При виде предметов, извлеченных из роковых ящиков, он ужаснулся первым, стал молоть всякий вздор и указал на картезианский и целестинский монастыри как на места хранения оружия.
В течение двенадцати часов толпа грабила два этих монастыря, как прежде разграбила монастырь Сен-Лазар, однако не нашла там ни одного ружья и ни одного пистолета.
— Я ошибся! Я ошибся! — в смущении отвечал на все вопросы Флессель.
Затем, по настоятельной просьбе депутатов избирательного округа Сент-Андре-дез-Ар дать указание остановить эти поиски, купеческий старшина написал следующее распоряжение:
«Поскольку картезианцы заявляют, что у них нет никакого оружия, комитет выборщиков отменяет приказ, данный накануне».
В ожидании обещанных ружей, которые все никак не прибывали, в избирательных округах изготовили пятьдесят тысяч пик. Кареты, отнятые у тех, кого уже называли врагами, пригнали на Ратушную площадь и сожгли; сквозь отдушины подвалов, где он охранял порох, храбрый аббат д'Ормессон видел, как взметаются к небу языки пламени. Предание карет огню длилось часть ночи, и карета г-на де Ламбеска была одной из тех, что стали пищей для этого костра. Тем не менее багажный сундук, отцепленный от кареты, удалось спасти, и в канцелярию выборщиков отнесли содержавшиеся в нем вещи.
Париж являл собой сверхъестественное зрелище. Это был огромный кратер, где бурлила революционная лава. Гигантский костер, пылавший на Гревской площади, озарял своими зыбкими отблесками мрачные башни собора Парижской Богоматери, которые словно шатались на своих основаниях. Повсюду стучали молоты, раскаленное железо из горнов переходило на наковальни и сыпавшиеся из дверей и окон искры долетали до набережных. На улицах совершали странные, пугающие, страшные гуляния люди, вооруженные пиками и косами. Время от времени из Пале-Рояля, этого революционного центра, доносились громкие крики, разлетавшиеся по Парижу, словно стаи буревестников, и, перекрывая все остальные голоса, звучал зловещий, тоскливый, беспрестанный голос набата, отвечавший своим однообразным гулом на ты