Итак, как мы сказали, маркизу де Сент-Юрюжу было поручено доставить в Версаль предложение, исходившее от Пале-Рояля.
Тридцатого августа, в десять часов вечера, депутация отбыла в полном составе. Депутацию сопровождали полторы тысячи безоружных людей, чтобы защитить ее передвижение, которому, по их словам, аристократы намеревались чинить преграды. И в самом деле, депутация обнаружила на своем пути закрытые заставы, хотя закрыты они были национальной гвардией, и была вынуждена вернуться в Париж.
Тотчас же эта депутация направляется к городским властям и требует, чтобы ей открыли дорогу на Версаль; однако в Ратуше, как и в Версале, отказываются принимать людей, полномочия которых ничто не удостоверяет и которые являются не более чем представителями полумятежников, собравшихся в каком-то кафе. Так что их оставляют у дверей Ратуши, нисколько не тревожась из-за них; однако тем временем появляется вторая депутация; эту депутацию, состоящую из пяти местных граждан, которых возглавляет капитан национальной гвардии, и пришедшую поддержать требования первой депутации, в конце концов принимают.
Она обращается к Байи, к Лафайету и ко всей Коммуне, излагает те опасения, какие вызывает у граждан вероятное утверждение абсолютного вето, и просит городские власти предоставить ей законные полномочия или хотя бы позволить ей подать Национальному собранию жалобы парижан. Наконец, она требует, чтобы первую депутацию, которой не удалось попасть в Национальное собрание, допустили в Ратушу и сделали это прежде всего.
Такая милость была ей оказана, и первую депутацию приняли в Ратуше.
По правде сказать, это было сделано для того, чтобы объяснить ей пагубные последствия возложенного на нее поручения. Ведь если Национальная ассамблея будет распущена двором, это не беда, поскольку патриотизм соберет ее снова. Но вот если депутаты будут объявлены вне закона и изгнаны вследствие насильственных действий со стороны народа, то это намного хуже. Коль скоро те, кто явился теперь в Ратушу, желают сделаться критиками конституции и законов, коль скоро у них есть полезные, высокие, обширные идеи, которые они хотят изложить Национальному собранию, то почему не сообщить об этих идеях в своих округах, вместо того чтобы нарушать общественный порядок, как они это делают, устраивая сборища? Если же они отвергают естественное посредничество округов и хотят обращаться к Национальному собранию напрямую, у них есть право составить докладную записку, и двоим из них будет позволено отнести в Версаль этот документ, написанный всеми. Однако представители Коммуны не могут, даже если бы хотели этого, наделить полномочиями людей, не имеющих законного поручения.
Недовольная услышанным, депутация разделяется: двое ее членов снова отправляются в Версаль, а остальные возвращаются в Пале-Рояль, чтобы дать там отчет о провале своей миссии. Ночь подошла к концу, однако сад не опустел. В итоге посланцы застают там сборище не менее распаленное, чем когда они уходили. Предложения, звучавшие накануне, раздаются снова, причем со все возрастающим жаром. Все эти вопящие одновременно голоса, все эти размахивающие и грозящие руки весьма похожи на начало восстания. К счастью, какой-то гражданин просит слова. В нем узнают того, кому удалось восстановить спокойствие во время истории с французскими гвардейцами, вызволенными из тюрьмы аббатства Сен-Жермен. Все требуют тишины, чтобы он мог говорить, и, когда крики стихают, внимают ему.
— Граждане, — обращается он к присутствующим, — все предложения, которые я здесь услышал, либо неразумны, либо чреваты насилием. Вам изображают мнение сторонников вето как посягательство на вашу свободу и побуждают вас отправиться с оружием в руках в Версаль, чтобы высказать Национальному собранию вашу волю. Разумеется, это новый способ упрочить свободу народа — отнять ее у его представителей! Но разве вам неизвестно, что именно в их силе коренится сила нации, что вся их сила коренится в их свободе, что их свобода коренится в борьбе мнений и что если мнения сделаются рабами, то нация будет закабалена?! Разве вам неизвестно, что не может законное постановление исходить от ассамблеи, принимающей решение без свободы голосования, и что декрет, вырванный силой оружия, не может быть назван законом? И к тому же какие у вас есть права на депутатов провинций? У вас нет таких прав, а те, что у вас есть на ваших депутатов, заключаются лишь в возможности надзирать за ними, отбирать у них мандаты, если они становятся недостойными вашего доверия, и растолковывать им ваши наказы, если они плохо улавливают их смысл.
Однако утверждают, что более четырехсот депутатов вступили в преступный сговор, имеющий целью восстановить власть аристократии. Ну что ж, господа! Подайте провинциям важный пример, отозвав вероломных представителей. Но никоим образом не в Пале-Рояле вы можете законным образом оглашать ваше мнение в отношении вето и обсуждать, верны ли ваши депутаты своим мандатам. В избирательных округах, в законных собраниях надлежит свободным людям высказывать свои пожелания, а не в сутолоке сборищ, посреди городских площадей и общественных садов.
Мне приходится слышать, что трудно созвать общее собрание округов, а еще труднее добиться, чтобы все округа занялись, словно по чьей-то подсказке, одними и теми же вопросами.
Я полагаю, господа, что если вы обратитесь к представителям Коммуны с просьбой назначить общее собрание округов, чтобы высказаться по поводу вето и причин вашего недовольства депутатами, вы, несомненно, легко добьетесь желаемого в отношении требования, столь сообразного справедливости и общему интересу, и тогда вы обсудите крайне простые вопросы:
1°. Желает или не желает Коммуна предоставить королю право вето в отношении той доли исполнительной власти, какой она располагает?
2°. Какую жалобу ей следует составить против депутатов?
3°. В чем она обвиняет их?
4°. Отзовет она их или же подтвердит их полномочия?.
Этой речи горячо рукоплещут. Со всех сторон звучат крики: «В Ратушу! В Ратушу! Созвать общее собрание округов! Долой вето! Долой аристократию! Долой тиранов!»
Затем автору речи поручают самому представить в Ратушу предложенное им требование.
К нему присоединяются семь человек, чтобы поддержать его предложение от имени всех граждан, собравшихся в Пале-Рояле. Они уходят, и толпа терпеливо, без всякого шума, без всякой смуты ждет возвращения своих посланцев.
Она ждала их до десяти часов вечеров; утром собрание Коммуны не состоялось и было назначено на шесть часов. Депутация воспользовалась оставшимся до этого часа временем для того, чтобы увидеться с Лафайетом.
Лафайет встретил ее со своей обычной любезностью, которую не ослабили первая революция, десять лет изгнания и пятнадцать лет борьбы и которая даже в 1830 году оставалась прежней. Итогом этого визита стало то, что Лафайет отговорил посетителей идти в Версаль и сам представил их собранию Коммуны, к которому один из них обратился со следующей речью:
— Господа, нам известно, насколько неблагожелательно вы приняли депутации граждан, постоянно посещающих Пале-Рояль, и что вы считаете их содействие опасным. Тем не менее, господа, если бы граждане из Пале-Рояля строго соблюдали законы против сборищ, Бастилия бы еще существовала и вы не имели бы счастья быть нашими представителями. Остерегитесь же, господа, воспринимать тех, кто разговаривает с вами от имени граждан, собравшихся в настоящий момент в Пале-Рояле, как подстрекателей. Необходимо, чтобы хоть сколько-нибудь сведующие граждане бросились в этот вихрь, дабы направить его движение к полезной цели.
Каждый из нас несет в своем сердце, хотя и с меньшей славой, что правда, то правда, но с тем же рвением, патриотизм таких людей, как Байи и Лафайет.
Мы знаем, господа, что Национальное собрание занимается в этот момент вопросом о том, следует ли в конституции предоставлять королю запретительную власть, или вето.
Мы знаем, что несколько депутатов сего города рассматривают полученные им наказы как безусловное требование в отношении вето. Однако, господа, нет ни одного члена Коммуны, который не воспринимал бы вето как национальное кощунство. Этим утром мы слышали, как двадцать тысяч граждан кричали: «Долой вето! Долой тиранов!»
Средство предупредить проявления ярости народа, господа, заключается в том, чтобы открыть ему законные пути. Он желает расследовать поведение своих депутатов в Национальном собрании; он желает отозвать тех из них, кто недостоин более его доверия, ибо доверие хочет быть свободным; он желает объяснить свои наказы и заявить, что у него нет намерения предоставлять королю право вето; и, наконец, он желает отречься от этого заблуждения, если в самом деле впал в него.
Закончив речь, оратор зачитал свои требования.
Речь в них шла о немедленном созыве общего собрания округов, чтобы обсудить право вето;
об отзыве депутатов Парижа или подтверждении их полномочий и о необходимости составить новые наказы, разъясняющие первоначальные в отношении серьезнейшего вопроса о вето, который нарушал тогда спокойствие не только в Париже, но и во всей Франции.
Представители Коммуны ответили очень просто:
— Господа, Национальное собрание посредством плакатов объявило о своем бесповоротном намерении не принимать депутаций, не получивших полномочий от какого-либо законно учрежденного органа. Мы приняли вас лишь потому, что нас уверили, будто вы явились предложить способы восстановить мир и спокойствие в Пале-Рояле. Более нам нечего вам ответить.
По возвращении в Пале-Рояль депутация застала его заполненным шумными и возбужденными группами людей. Маркиз де Сент-Юрюж и находившийся под его командованием патруль поддерживали там спокойствие, но что это было за спокойствие! Тем не менее, когда стало известно о хладнокровном и твердом ответе представителей Коммуны, волнение этой толпы, при всем ее возбуждении, улеглось и вопрос о походе в Версаль больше не стоял.
Такому походу предстояло совершиться месяц спустя, в достопамятные дни 5 и 6 октября.