Однако для этих вылазок телохранителей приходилось открывать ворота, и женщины, проникнув во дворы, бросаются к солдатам: они угрожают, просят, ластятся и в итоге снова становятся женщинами; особенно успешно действует Теруань: она одна обольщает весь Фландрский полк. Из окон дворца придворные наблюдают за этой изменой своих защитников.
Королева решает отправиться в Рамбуйе; однако она требует, чтобы король последовал за ней; она знает его нерешительность, его неуверенность и не хочет оставлять его одного. Не побудит ли его г-н Неккер отправиться в Париж, довериться народу, сдаться революции?!
Между тем при дворе становится известно о прибытии в Версаль маркиза де Лафайета во главе национальной гвардии.
Господин де Сен-При является к королю и говорит ему:
— Государь, необходимо уехать, не дожидаясь прихода парижан: во главе солдат вы проедете повсюду.
Король качает головой в знак отрицания. Он остается, но вовсе не потому, что у него есть мужество остаться, а потому, что у него нет сил уехать.
Людовик XVI полагает, что если он уедет, то Национальное собрание сделает герцога Орлеанского королем; он широким шагом ходит по комнате, теряет драгоценное время и ограничивается тем, что повторяет:
— Сбежавший король! Сбежавший король!
За это время придворные кареты дважды пытались выехать из Версальского парка, и их дважды задерживали у ворот.
Во второй раз тем, кто охранял ворота, было сказано, что это королева едет в Трианон.
— Королеве безопаснее находиться в Версальском дворце, чем в Трианоне, — заявили они. — Пусть королева вернется.
И кареты вернулись.
В одиннадцать часов вечера посланец Лафайета известил короля о прибытии маркиза.
Король никогда ни на минуту не питал доверия к Лафайету: он полагал, что Лафайет, в глубине души обрадованный и готовый воспользоваться обстоятельствами, лицемерно изображает скорбь.
Лафайет вошел во дворец один; в тот момент, когда он вступил в салон Бычьего глаза, какой-то придворный довольно громко произнес:
— А вот и Кромвель.
Лафайет повернулся в его сторону и сказал:
— Кромвель не пришел бы сюда один.
В этот момент огромное зарево осветило дворы перед дворцом.
— Это пожар? — спросил король.
Стали узнавать.
Как выяснилось, это умиравший от голода народ жарил на костре лошадь какого-то телохранителя, убитую во время последней схватки. Однако люди испытывали настолько нестерпимый голод, что были не в состоянии ждать.
Все мясо съели почти сырым.
Король поручил национальной гвардии охранять внешние посты, оставив внутренние посты телохранителям. До часа ночи весь парк был заполнен войсками: солдаты по-прежнему думали, что король намеревается бежать, и ждали его.
Лишь в два часа ночи король принял твердое решение остаться. В этот момент войскам был отдан приказ отойти к Рамбуйе.
Заседание Национального собрания закончилось лишь в три часа ночи.
Майяр и около семисот или восьмисот женщин, в том числе Луизон Шабри, отправились в Париж почти сразу же после прибытия Лафайета, унося с собой приказ о доставке зерна и новость о том, что Декларация прав человека одобрена королем.
Обстановка казалась спокойной: внешние посты были в руках национальной гвардии, внутренние — в руках королевских телохранителей.
Лафайет удалился в особняк Ноайлей, лег и погрузился в сон.
Это был тот самый сон, по поводу которого прозвучало столько клеветы, а аббат Делиль, елейный обвинитель, сказал:
Он бдит, бандитам помогая, и дремлет, предавая короля.
В ответ на это обвинение Лафайет говорил лишь следующее:
— Все было спокойно, а к тому времени я двенадцать часов не сходил с седла и двадцать часов не спал.
К несчастью, многие тогда не спали.
Там был в то время Марат; там был злобный адвокат-горбун Верьер, всплывавший на поверхность общества каждый раз, когда взбаламучивали его дно; там был, как говорили, герцог д'Эгийон, переодетый женщиной.
И кто это говорил?
Все.
Две недели спустя он встретил на террасе Фельянов аббата Мори и хотел заговорить с ним.
— Ступай своей дорогой, шлюха, — сказал ему в ответ аббат.
В моду вошел чудовищный стих о нем, автором которого, вполне возможно, тоже был славный аббат Делиль:
В мужском обличье трус, а в женском он — убийца.
Во второй нагрянувшей толпе таилась гроза куда более реальная, более опасная, более страшная, чем в первом. Женщины всего лишь испытывали голод и пришли требовать хлеба.
Вторую толпу привела ненависть, и она требовала мести.
Помимо людей, исполненных ненависти, в этой толпе были грабители и воры, которые не извлекли никакой выгоды из захвата Бастилии и наверстать упущенное рассчитывали в Версале.
В половине шестого утра все злоумышленники, какие были в этой толпе, сходятся вместе и подстрекают друг друга; пятьсот или шестьсот человек одновременно карабкаются на ограду или выламывают ее; раздается выстрел, и один из нападающих падает мертвым. Это еще больше возбуждает атакующих; теперь у них есть предлог убивать в свой черед.
Они разделяются на два потока, два вала: один вот-вот хлынет в покои королевы, другой катится к лестнице дворцовой часовни, то есть к покоям короля. Какой-то бежавший впереди всех парижанин, безоружный, но кричавший так, как кричат в подобных случаях парижане, получает от телохранителя удар ножом и падает с криком «Убивают!». Телохранителя убивают прямо на месте.
Толпа собирается вокруг раненого и убитого и возбуждается при виде крови. Затем оба потока возобновляют свое движение. Толпа поднимается по главной лестнице, выкрикивая страшные угрозы против королевы. Навстречу нападающим выходят телохранители, готовые оказать им сопротивление. Один из телохранителей, г-н Миомандр де Сент-Мари, спускается на четыре ступени и говорит:
— Друзья мои, вы ведь любите вашего короля и, тем не менее, приходите тревожить его даже в его собственном дворце!
Вместо всякого ответа какой-то версальский ополченец, слесарь с впалыми и угрожающими глазами, с руками, потрескавшимися от пламени горна, и почти лысый, хватает его за одежду, перевязь, волосы и пытается сбросить в напиравшую сзади толпу. С помощью одного из своих товарищей г-н де Миомандр отбивается от противника, оставив в его руках целый пук волос. Телохранители отступают, частью в Королевский зал, частью в главный зал. Толпа пытается выбить двери. Нападающие выламывают нижнюю филенку в двери главного зала. Через образовавшийся пролом они тычут пиками, копьями и штыками, чтобы телохранители не могли больше оборонять проход; однако те подтаскивают к двери деревянный сундук. Сопротивление возрастает, по мере того как усиливается атака.
Устав от такого противодействия, нападающие заходят со стороны зала Королевы, проникают в главный зал и атакуют тех, кто его обороняет. Тогда телохранители отступают и укрываются в салоне Бычьего глаза. Господину Тардиве дю Реперу становится ясно, что нападающие покушаются на жизнь королевы и именно ее покои следует защищать. Он бросается туда, но сталкивается на своем пути с разъяренной толпой. На него обрушиваются одновременно два десятка ударов, и он падает почти бездыханным. Какой-то человек, вооруженный пикой, хочет проколоть ему грудь. Телохранитель собирает все свои силы, хватает пику обеими руками, приподнимается, прикладывая такое же усилие, как его противник, вырывает из его рук пику, превращая его в собственное оружие, и отбивает ею штыковые удары, которые ему наносят; однако его прижимают к двери, ведущей в зал Короля; дверь эта приоткрывается, два товарища г-на Тардиве дю Репера хватают его за одежду, затаскивают к себе и закрывают за ним дверь. Тем временем между одним из телохранителей королевы, которого волокут по лестнице, и г-ном дю Репером, который обороняется, проскальзывает, нанося удары и получая их, весь покрытый кровью г-н Миомандр де Сент-Мари; он добирается до покоев Марии Антуанетты, приоткрывает дверь, видит одну из горничных королевы и кричит ей:
— Сударыня, спасайте ее величество! На ее жизнь покушаются! Я один против огромной толпы, но это не имеет значения, я постараюсь продержаться подольше. Торопитесь! Торопитесь!
Затем, поскольку те, кто преследовал беглеца, уже настигли его, он потянул на себя дверь и крикнул:
— Задвиньте изнутри засов!
Как и было им обещано, он один обороняет проход, но получает удар пикой, одновременно его бьют по голове прикладом ружья, и он бездыханным падает на пол. Видя кровь, которая течет из ран на его груди и голове, нападающие решают, что он мертв, обыскивают его, обкрадывают и возвращаются в главный зал; тем временем он приходит в себя и, видя, что у двери осталось всего лишь четыре человека, собирает все свои силы, поднимается на ноги, прокладывает себе дорогу среди этих убийц, пробегает через зал Короля, зал Телохранителей, салон Бычьего глаза и ускользает от опасности.
Господин де Ла Рок де Сен-Вирьё стоял на часах в зале Королевы. Вместо того чтобы подумать о себе, он собирает вокруг себя пятерых своих товарищей, бросается вместе с ними в покои ее величества и добирается до передней; однако им не решаются открыть дверь, ибо не знают, а не убийцы ли это, переодетые телохранителями. Наконец, им удается доказать, что они настоящие телохранители; горничная королевы открывает дверь, падает на колени и умоляет их спасти королеву.
— Мы отдадим за нее всю свою кровь до последней капли, — отвечает г-н де Сен-Вирьё, — и у нас хватит сил, чтобы вшестером оказать убийцам должное противодействие, дав ей время подняться и спастись бегством.
— Тогда войдите к королеве и успокойте ее.
Господин де Сен-Вирьё входит к Марии Антуанетте, повторяет ей свою клятву умереть за нее, а затем выходит, чтобы дать ей время одеться, и присоединяется к своим товарищам.
Королева спрыгивает с кровати и одевается с помощью г-жи Огье и г-жи Тибо. Затем, кое-как одетую, обе горничные торопливо ведут ее потайным ходом в покои короля. Проходя через салон Бычьего глаза, они слышат крики: «Смерть Мессалине! Она предала государство! Она поклялась погубить французов! Ее надо повесить! Ее надо удавить!..» Одновременно раздаются ружейный и пистолетный выстрелы и пули пробивают двери. Наконец, Мария Антуанетта добирается до покоев короля; там она застает г-жу де Турзель, дофина и нескольких телохранителей.