[76]. Вагнер был уязвлен вдвойне. Во-первых, он считал, что никто — даже король! — не имеет права вмешиваться в выбор исполнителей для его музыкальных драм. А во-вторых, он чувствовал себя неловко перед Тихачеком, которому партия Лоэнгрина в мюнхенской постановке была уже обещана. Несмотря на то, что Фогль впоследствии вполне оправдал доверие короля и прекрасно показал себя в спектакле, Вагнер, крайне раздраженный, немедленно покинул Мюнхен и вернулся в Трибшен.
Возможно, еще год назад после очередной ссоры с «великим Рихардом» король снова впал бы в отчаяние; но ныне он не был один на один со своим горем — рядом с ним находилась та, которая «понимает его, одинокого». Во всяком случае, так ему казалось…
Людвиг посчитал, что общество принцессы Софии, его будущей жены, заменит ему общество строптивого композитора. Но сравнение сначала с Елизаветой Австрийской, а затем с Вагнером оказалось для Софии роковым. Как знать, если бы ее ни с кем не сравнивали, не ставили бы слишком высокие планки «небесного совершенства и гениальности» — возможно, и не было бы у короля разочарований, повлекших за собой разрыв, который уже был не за горами? Пока же вся Бавария готовилась к королевской свадьбе.
По свидетельству современников, ничто не предвещало беды. Идиллия, да и только! С. Лаврентьева сообщает подробности подготовки к торжествам:
«Не будучи так царственно хороша, как сестра, принцесса была грациозна и чрезвычайно мила. Спокойная глубина ее голубых глаз, стройность ее стана искупали некоторую неправильность черт ее лица. Ничто не могло быть очаровательней этой пары! Молодая принцесса была так же популярна в народе, как и молодой король. По всей Европе, при всех дворах с симпатией смотрели на эту королевскую идиллию, так как слух о Людвиге II, идеалисте, мечтателе, артисте — становился легендарным… Эта пара, улыбавшаяся в витринах эстампных магазинов, казалась счастливым предзнаменованием. Всё готовилось к брачным торжествам. Будущая королева составляла свой двор. Ее комнаты отделывались. Побывав летом на выставке в Париже, король много там закупил подарков своей невесте… Была даже готова парадная карета, стоившая, как говорили, более миллиона флоринов и возбуждавшая удивление и восторг всего города. (Сегодня свадебную карету Людвига II можно увидеть в Музее экипажей в Нимфенбурге. А роскошные королевские мантии, сшитые для церемонии венчания, — в Музее Людвига II в Херренкимзее. — М. З.) Государство заготовляло для рассылки по Баварии посвященные событию медали. Должны уже были начаться празднества. В это время стали распространяться тревожные слухи: свадьба отложена, а затем и совсем расстроена…»{78}
Вскоре восторг общества по поводу предстоящего монаршего бракосочетания сменился недоумением. В назначенный срок, 12 октября, свадьба не состоялась и откладывалась без объяснения причин на неопределенный срок. Луиза фон Кёбель писала: «Король беседовал с герцогиней Софией о музыке, о художестве. Танцевал с ней франсез[77] на балу князя Гогенлоэ[78]; сидел подле нее в театре, а летом отвозил ее в Берг, где на своем пароходе «Тристан» катал по Штарнбергскому озеру к замку Поссенхофен, где в это время жила герцогская семья (герцога Баварского Максимилиана Иосифа (1808–1888), отца Елизаветы и Софии. — М. З.), наслаждавшаяся этими хорошими, полными надежд, днями. <…> Отчего произошел разрыв? Предположений было столько, сколько мошек в воздухе; но настоящая причина так и осталась неизвестной…»{79}
Причина разрыва — одна из тайн Людвига II, унесенная им в могилу. Предположений по этому поводу действительно было множество. Как мы уже говорили, одно из самых правдоподобных — София не смогла соответствовать тому фантастическому идеальному образу, который родился в воображении короля. Да, в реальной жизни идеалу нет места! Один близкий к Людвигу царедворец вспоминал: «Король в его идеале представлял женщину таким высшим существом, — чуть не настоящим ангелом, — которому недостает только крыльев… а первая женщина, к которой он приблизился, не подошла, видимо, под его идеал. Я сам слышал, как он раз сказал: «Wenn ich einmall heirathe, so suche ich eine Königen, eine Landes-mutter, und keine Herrin![79]»… Король объявил, что его невеста его не любит и ему не верна»{80}.
Еще до официального разрыва помолвки, 8 октября 1867 года, в письме Козиме фон Бюлов Людвиг II уже делает попытку самооправдания, из которой становится понятно, что он всё решил: «Когда я летом часто писал моей кузине Софии о почитаемом и любимом ею Маэстро — нашем великом друге [Вагнере], — посылал ей книги, письма и т. д., ее мать из существующей между мной и ее дочерью корреспонденции узнала об этом и своим неуклюжим, недалеким умом решила, что это были обычные любовные письма. То, что речь шла о чисто духовных отношениях, эта Дракониха не могла даже вообразить, так как эти ограниченные люди всё возвышенное меряют по собственной мерке (здесь и далее курсив наш; в очередной раз обратим внимание на подчеркнутую королем разницу между любовными и духовными отношениями. — М. З.). София, расположение которой ко мне было действительно настоящей любовью, чувствовала себя глубоко несчастной, когда слышала, что я не испытываю со своей стороны ничего подобного; из умиления и откровенного сострадания к ее печальному положению я сделал необдуманный шаг к помолвке. Я знаю ее с юности, искренне любил ее всегда как родственницу, как сестру, дарил ей мое доверие, мою дружбу; но нелюбовь»{81}.
Очень часто биографы Людвига II рисуют довольно непривлекательный портрет Софии: она, мол, не обладала и десятой долей обаяния и вкуса старшей сестры, ее любовь к музыке была не чем иным, как средством привлечь к себе внимание августейшего жениха, а на самом деле она — всего лишь недалекая и корыстная (еще бы — хотела выйти замуж непременно за короля!) жеманная барышня. Купившись на внешнее сходство Софии с Елизаветой, Людвиг был на время очарован ею, но, пообщавшись с ней более тесно, разочаровался и стал тяготиться ее обществом. А если к этому прибавить слухи, что он якобы застал принцессу в объятиях другого (то ли какого-то аббата, то ли грума, то есть конюха — тут «источники» расходятся во мнениях), то общая картина складывается, увы, не в пользу Софии. К тому же ряд биографов (к примеру, Конрад Байер, Карл Теодор фон Хайгель и Жак Банвиль) упоминают, что Людвиг в порыве гнева уничтожил портрет и бюст возлюбленной, что косвенно подтверждает слухи о ее неверности. Правда, есть и другое мнение — София стала жертвой клеветы.
Еще говорили, что отец Софии, герцог Максимилиан, начал настаивать на ускорении свадьбы, прямо поставив вопрос: «Желает ли король назначить окончательный срок или возьмет свое слово назад?» Людвиг, не терпевший любого посягательства на свою свободу, тут же ухватился за предоставленную ему возможность, разорвал помолвку и отправил Софии письмо со словами: «Твой жестокий отец разлучил нас».
Скорее всего, дело обстояло намного проще и прозаичнее: Людвиг не только понял, что София не соответствует его идеалу, — он был попросту не готов нести бремя брачной ответственности. В фильме «Ирония судьбы, или С легким паром» Женя Лукашин говорит: «Но как представлю, что она будет вечно мелькать у меня перед глазами туда-сюда, туда-сюда…» Людвиг искренне поверил, что в лице Софии встретил свой идеал, мгновенно воспламенился, но так же мгновенно остыл. Он представил себе, что «она будет вечно мелькать перед глазами», и банально испугался. Лукашин в такой ситуации сбежал в Ленинград. Королю бежать было некуда. Он сначала малодушно оттягивал свадьбу, а затем стал хвататься за любую соломинку, чтобы и вовсе ее расстроить. Потому и называется столь много противоречащих друг другу причин разрыва — настоящая-то причина была не в невесте, а в женихе. Эту версию косвенно подтверждает письмо, написанное Людвигом Софии сразу после расторжения помолвки: «Если ты в течение года не найдешь человека, с кем могла бы быть счастлива, тогда мы можем пожениться, если ты этого захочешь». Таким образом он заглушил угрызения совести. Трудно представить, чтобы Людвиг написал подобное, если бы действительно застал принцессу с другим.
София не заслужила того, чтобы муссировать столь оскорбительную для ее памяти сплетню. Она и так была несчастлива. Оставим за рамками нашей истории действительно имевшую место романтическую влюбленность юной принцессы в мюнхенского фотографа Эдгара Ханфштэнгля (Hanfstaengl; 1842–1910), не принесшую ей ничего, кроме горя. Если она и изменяла жениху-королю, то лишь мысленно… В 1868 году София, фактически по настоянию родных, вышла замуж за Фернана де Бурбона Орлеанского, герцога Алансонского (1844–1910), внука французского короля Луи Филиппа. Сказать, что брак оказался неудачным, — значит не сказать ничего. Но все страдания, которые ей пришлось пережить, лишь укрепили ее. Чистая и мудрая душа Софии нашла подлинное отдохновение в благотворительности. О ее щедрости и бескорыстии ходили легенды. Из жизни она ушла, словно героиня эпической драмы: погибла 4 мая 1897 года во время пожара на благотворительной ярмарке в Париже, твердо решив, что не будет спасаться до тех пор, пока с ее помощью не избегнут смертельной опасности все, до последнего человека.
Кстати, вскоре после гибели Софии, 10 сентября 1898 года, на набережной Женевы смертельный удар в сердце, нанесенный анархистом Луиджи Лукени, сразил ее сестру Елизавету Австрийскую. В свое время, сразу после похорон своего сына принца Рудольфа, покончившего с собой в замке Майерлинг, Елизавета сказала: «Я хотела бы умереть от небольшой раны в сердце, через которую улетит моя душа. Но я хочу, чтобы это произошло вдали от тех, кого я люблю». Ее желание полностью исполнилось…