ыплаченный баварским королем, помогли Вагнеру если не покрыть все долги, то по крайней мере благополучно просуществовать до лета 1878 года и продолжать работать над «Парсифалем», который сам автор стал называть «христианской музыкальной мистерией».
Между тем Байройт «не отпускал» и Людвига, хотя сам он больше туда не приезжал. В свое время маркграфиня Вильгельмина Байройтская «привела» в Байройт Вагнера; она же явилась и для Людвига своеобразным магнитом, вновь и вновь притягивавшим его внимание к этому небольшому франконскому городу.
Маркграфиня, «остроумная сестра Фридриха Великого», как называл ее Людвиг, совершенно очаровала баварского короля. В какой-то степени он мог ассоциировать с ней самого себя: просвещенный правитель-меценат, строящий театры; покровитель искусств, стремящийся превратить свое маленькое «государство» в общеевропейский культурный центр.
В том, что касалось его идеалов, Людвиг II был человеком дела, одними мечтами не ограничивался. В 1879 году, в разгар строительства собственных замков, он был озабочен реставрацией Эрмитажа в Байройте, в котором жил перед открытием Первого Байройтского фестиваля. Изучая историю дворца, Людвиг узнал, что в 1753 году маркграф Фридрих подарил Эрмитаж, построенный в 1715 году, своей жене Вильгельмине. Маркграфиня лично занялась проектом его расширения, спроектировав Музыкальный зал, Китайский зеркальный кабинет, в котором впоследствии писала мемуары, и Японский кабинет. В период с 1743 по 1753 год было построено еще несколько павильонов и фонтанов, в том числе Руинный театр, Нижний грот, Новый дворец и Верхний грот. Центральное место архитектурного ансамбля Эрмитажа занимает храм Солнца, украшенный золотой квадригой Аполлона; к нему примыкают два крыла Оранжереи, расположенные полукругом. Что-то неуловимо схожее — не по внешнему виду, но по духу — роднит байройтский Эрмитаж с Линдерхофом Людвига II — недаром ему так полюбился этот маленький уютный дворец. Требуя немедленно начать реставрационные работы, король писал: «Слишком жаль видеть, как это милое местопребывание всё больше и больше приходит в запустение, что, к сожалению, теперь происходит; во всяком случае, это не вызовет больших расходов. Комнаты снова должны быть такими же, как описаны в мемуарах знаменитой маркграфини Байройтской; в главном здании самого Эрмитажа, а также в храме Солнца, прежде всего, необходима новая позолота; требуется привести в порядок сад; в первую очередь должны быть отремонтированы гидротехнические сооружения»[104].
Пока Людвиг II был занят «на строительных площадках», к декабрю 1879 года здоровье Вагнера оказалось сильно подорвано изнурительным трудом и довольно сырым климатом Байройта. Композитор предпринял длительную — почти десятимесячную — поездку в теплую, любимую им Италию. А партитура «Парсифаля» всё еще не была завершена…
Весьма показательно, что по возвращении в Германию Вагнер не спешил вернуться в Байройт, а прибыв 31 октября 1880 года в Мюнхен, остановился там на некоторое время. Здесь он встретился с Людвигом II. 10 и 12 ноября Вагнер в двух частных концертах продирижировал для короля отрывками из «Лоэнгрина» и «Парсифаля» и вновь заручился его материальной поддержкой предстоящей премьеры «Парсифаля» в Байройте. Вагнер специально отметил, что в программе Второго Байройтского фестиваля будет только эта священная мистерия. Людвиг II тут же великодушно распорядился о безвозмездном предоставлении для Фестшпильхауса хора и оркестра Мюнхенского королевского придворного и национального театра.
Однако 1881 год начался с непредвиденных волнений. Не подозревая о договоренности Вагнера с Людвигом II, барон Ганс Пауль фон Вольцоген (von Wolzogen; 1848–1938), фактически исполнявший обязанности пресс-секретаря композитора, предал гласности конфиденциальную информацию, что тот якобы собирается получить материальную помощь от нескольких высших аристократических фамилий Германии и именно они будут официальными «патронами» Второго Байройтского фестиваля. Но Людвиг II, узнав об этом, ничуть не обиделся на своего друга. Последствием необдуманного поступка Вольцогена стала вовсе не катастрофа, как первое время казалось Вагнеру, а, наоборот, победа: Людвиг II официально объявил, что единолично возглавит Второй Байройтский фестиваль и, более того, отказывается от приобретенного им в 1878 году права на постановку «Парсифаля» в Мюнхене без возврата денег. Король также подтвердил свое прежнее решение о предоставлении в распоряжение Вагнера хора и оркестра Мюнхенского королевского придворного и национального театра. Судьба Второго фестиваля была решена — ему быть! И опять благодаря Людвигу II!
Двадцать шестого июля 1882 года после шестилетнего мучительного перерыва премьерой «Парсифаля» был открыт Второй Байройтский фестиваль. Вагнер завещал, чтобы «Парсифаль», вершина его творчества, не ставился больше нигде, кроме ничем не оскверненного королевского Храма Высокого Искусства — байройтского Фестшпильхауса. Еще 28 сентября 1880 года Вагнер писал «своему Парцифалю», королю Людвигу И, делая его в некотором роде своим душеприказчиком: «Я принужден был отдать в руки нашей публики и театральных дирекций, в глубокой безнравственности которых я убежден, мои произведения, несмотря на всю их идеальную концепцию. Теперь я задаю себе важный для меня вопрос: не следует ли это последнее священнейшее для меня создание спасти от пошлой карьеры обыкновенных оперных спектаклей? К этому особенно побуждает меня чистая тема, чистый сюжет моего «Парсифаля». В самом деле, разве возможно, чтобы драма, которая дает нам в сценическом образе возвышеннейшие мистерии христианской веры, исполнялась в таких театрах, как наши, с их оперным репертуаром, с их публикой? Я не стал бы обвинять наше духовенство, если бы оно выразило обоснованный протест против постановки священнейших мистерий на тех самых подмостках, которые вчера и завтра были и будут залиты широкой волной фривольности, перед публикой, для которой эта фривольность является единственной притягательной силой. Постигая то, что происходит кругом, я назвал своего «Парсифаля» «сценическим священнодействием». Им я должен освятить мой театр, мой фест-театр в Байройте, одиноко стоящий в стороне от всего мира. Только там будет поставлен «Парсифаль». Его не должны давать на других сценах — для забавы публики. Но как осуществить это на деле — этот вопрос составляет предмет моих забот и размышлений. Я думаю о том, каким путем, какими средствами я могу упрочить за моим произведением тот характер исполнения, о котором я говорю»{116}.
Надо сказать, что поставленное Вагнером условие — не исполнять «Парсифаля» нигде, кроме Фестшпильхауса, по крайней мере, в течение тридцати лет после его смерти, — неукоснительно соблюдалось.
До последнего своего часа Вагнер верил в великую миссию истинного искусства. В это вместе с ним верил еще один человек — баварский король Людвиг II. Доживи они до сегодняшнего дня, испытали бы величайшее разочарование…
Людвиг больше не виделся с Вагнером, но оставался верным почитателем его гения. Последняя телеграмма короля композитору датирована 2 января 1883 года, ответное письмо — 10 января. С. И. Лаврентьева отмечает: «Когда Вагнер 13 февраля 1883 года умер в Венеции, Людвиг горько плакал, а затем послал своего генерал-адъютанта встретить гроб Вагнера на границе и возложить на него чудесный венок из лавров, цветов и пальмовых ветвей с надписью: «Король Людвиг Баварский — великому артисту, поэту слова и музыки, Рихарду Вагнеру». Этот венок провожал потом гроб Вагнера до могилы»{117}.
Так закончились великая дружба и великая борьба за великое Искусство.
Глава втораяЛУННЫЙ КАМЕНЬ
Мы забежали в повествовании далеко вперед и теперь должны вновь вернуться в 1870-е годы. На королевских строительных площадках дела продвигались далеко не так быстро, как хотелось бы Людвигу II. Особенно это касалось его «настоящего замка» — Нойшванштайна.
За 1869–1873 годы были возведены и полностью отделаны Главные (Въездные) ворота с прилегающими постройками. Но в целом, в отличие от Линдерхофа, строительство шло очень медленно и так и не было завершено к моменту смерти Людвига II: за 17 лет отстроено лишь основное здание — Палас (1880) и завершены личные апартаменты короля (1881), Зал певцов (1884) и Тронный зал (1885). Правда, начиная с 1884 года Людвиг уже мог полноценно жить в королевских апартаментах, лично следя за продолжавшимся строительством. В общей сложности король провел в своем главном детище всего 172 дня…
Нойшванштайн — поистине замок-парадокс. В его Зале певцов при жизни короля никогда не звучала музыка, в Тронном зале никогда не стоял трон… Замок, являвшийся величайшим памятником Средневековью, был оснащен самыми последними достижениями технического прогресса: в нем было проведено электричество, личные покои короля обогревались системой центрального отопления, температура и влажность воздуха регулировались калориферной системой, на каждый этаж были проведены трубы с горячей и холодной водой, а кухня оборудована автоматическими вертелами и установкой с проточной водой. Наличествовали и другие технические достижения, например электрический звонок для вызова прислуги и даже телефоны на третьем и четвертом этажах. Между замком и административным зданием у подножия горы была также проведена телефонная линия — одна из первых в Германии.
По ходу строительства Людвиг постоянно вносил коррективы в проект. Время шло, менялось отношение короля к жизни, к окружавшим его людям. С одной стороны, ему уже не хотелось, чтобы в его убежище толпились посторонние (по иронии судьбы Нойшванштайн сегодня — самое посещаемое место не только в Баварии, но и во всей Германии, принимающее около полутора миллионов (!) человек в год); он стал особенно ценить уединение — и комнаты, предназначенные для гостей, превратились на планах в Мавританский зал с фонтаном, который так никогда и не был построен. С другой стор