ым и современникам, и потомкам.
Кстати, сегодня руины Фалькенштайна — самые высокорасположенные в Германии. Они находятся в окрестностях города Пфронтен (Pfronten) в Восточном Алльгое (Allgäu) на высоте 1284 метра всего в 15 колиметрах от Нойшванштайна. В 1280 году здесь построил мощную крепость граф Тироля Мейнхард II (Meinhard; ок. 1238–1295). Интересно отметить, что в 1258 году Мейнхард женился на Елизавете Виттельсбах (1227–1273), дочери баварского герцога Оттона II (1206–1253). Название Фалькенштайн было дано крепости лишь в XV веке, а во время Тридцатилетней войны (1618–1648) она была обращена в руины, которые постепенно всё сильнее разрушались.
Путешествуя по стране, Людвиг II обратил внимание на живописные средневековые развалины и в 1883 году решил построить на их месте замок, еще более романтический и волшебный, чем Нойшванштайн. В этом же году Кристиан Янк представил на суд короля первые эскизы. Замок был задуман в стиле высокой готики. Глядя на рисунки Янка, трудно даже представить себе, какой людской поток хлынул бы в маленький Пфронтен, если Нойшванштайн ежегодно посещают миллионы туристов (кстати, даже заброшенные руины Фалькенштайна притягивают к себе посетителей, которых год от года становится всё больше). А новый замок Фалькенштайн, будь он построен, стал бы шедевром Кристиана Янка, который, возможно, затмил бы собой его первое детище. Воодушевленный король 16 мая 1884 года купил руины Фалькенштайна, и вскоре начались подготовительные работы: были проложены новая дорога и даже водопровод (1885). К тому времени планы и чертежи нового замка были полностью готовы, вплоть до декора интерьера. Правда, генеральный проект по ходу дела постоянно изменялся, в первую очередь из-за всё более остро ощущавшегося дефицита средств. Но Фалькенштайну так и не суждено было подняться из руин. Со смертью Людвига II стройка была остановлена навсегда.
Второй неосуществленный проект Людвига II носит условное название Византийский дворец. Любовь короля к византийскому стилю была общеизвестна. В 1869 году, начав постройку Линдерхофа, Людвиг хотел возвести Византийский дворец в его парке. Первый проект был разработан в 1869–1870 годах Георгом фон Доллманом. Но тогда строительство так и не было начато. «Византийский проект» был забыт вплоть до 1885 года. Новый план дворца разработал Юлиус Хофман, который 16 октября 1884 года официально сменил Доллмана на должности придворного архитектора. По проекту Хофмана Византийский дворец должен был представлять собой грандиозный архитектурный комплекс, включающий башню, церковь в византийском стиле, выложенную мрамором площадь с бассейном в центре и массивное двухкупольное здание с королевскими апартаментами. Величественный Тронный зал Византийского дворца должен был быть оформлен в стиле храма Святой Софии в Константинополе. Всем этим масштабным планам также не суждено было сбыться.
Неменьшей роскошью должен был поражать и Китайский дворец. Это был последний проект Юлиуса Хофмана, представленный королю в январе 1886 года. Прообразом его послужил пекинский садово-парковый комплекс Юаньминъюань (Сады совершенной ясности), располагавшийся в восьми километрах от Запретного города. Построенный в 1707 году по приказу императора Канси, в 1860-м он был разрушен англичанами и французами, захватившими Пекин на исходе Второй опиумной войны. Бесценное собрание фарфора и остальные произведения искусства — всё было разграблено. Участвовавший в уничтожении генерал Чарлз Джордж Гордон (1833–1885) писал: «С трудом можно себе представить красоту и великолепие сожженного нами дворца… Мы уничтожили, подобно вандалам, поместье столь ценное, что его не удалось бы восстановить и за четыре миллиона». Может быть, Людвиг II хотел дать второе — баварское — рождение утраченному китайскому шедевру? Но и второй людвиговский храм абсолютной монархии — в варианте китайских императоров-богов — постигла судьба Византийского дворца. Довольно небольшое здание планировалось разместить в парке Линдерхофа. Уже была начата закупка китайских ваз и тканей для отделки, но смерть короля всё остановила…
Среди немногих людей, сохранивших в те годы верность Людвигу II, был Александр фон Шнайдер (Schneider; 1845–1909). С 1876 года он являлся непосредственным помощником Циглера, а в 1883-м сменил его на посту королевского кабинет-секретаря, оставался доверенным лицом Людвига до его последних дней и никогда не предавал своего господина.
Мы подошли к кульминации нашей драмы и теперь попробуем разобраться в причинах рокового конфликта. Пожалуй, «точкой невозврата» определим всё тот же 1883 год. До этого времени глухое недовольство баварского правительства возраставшими личными тратами короля было подобно постоянно тлеющему, но никогда не вспыхивающему костру. Теперь же угли начали активно раздувать.
Конечно, для обострения конфликта имелись вполне объективные причины и материального, и психологического характера. Людвиг II не собирался останавливаться и, несмотря на возраставший дефицит бюджета, начинал всё новые проекты. Пока он покрывал расходы из личных средств, правительство молчало. Но этих средств стало катастрофически не хватать. Нужно было либо остановиться, либо неизбежно залезть в долги.
Остановиться Людвиг не мог.
Напомним, что в то время возведение замков являлось повальным увлечением. Если уж какой-нибудь разбогатевший банкир-нувориш мог себе позволить строить поистине королевские хоромы, то каково же было настоящему королю сознавать невозможность для себя подобного «хобби»? Тем более что для Людвига II строительство являлось не просто увлечением, а своего рода потребностью, страстью, победить которую значило окончательно отказаться от всех его жизненных идеалов, устоев и принципов.
В связи с этим уместно будет провести параллель и проанализировать подход к материальным проблемам Рихарда Вагнера, кумира Людвига II, и его самого. Так, еще за девять лет до встречи с королем, в письме от 3 октября 1855 года, композитор с предельной ясностью высказался по вопросу «добывания денег»: «…Америка представляется мне ужаснейшим кошмаром, но если в Нью-Йорке когда-нибудь решатся предложить изрядную сумму, то это поставит меня в затруднительнейшее положение. Если такого предложения не принять, то об этом факте надо будет хранить глубочайшее молчание, потому что все будут обвинять меня в том, что я отношусь без достаточной сознательности к собственным моим делам. Однако решиться на такую поездку я мог бы лет десять тому назад, но броситься искать окольными путями простого хлеба теперь было бы слишком тяжело, именно теперь, когда я могу делать только одно: отдаваться моему действительному призванию, в строгом смысле слова. При таких условиях я никогда не смог бы довести до конца «Нибелунгов». Бог мой, те деньги, которые я заработал бы (??) в Америке, просто должны подарить мне люди, не требуя от меня ничего, кроме того, что я вообще делаю, и делаю лучше всего. Ведь я скорее способен в шесть месяцев промотать 60 000 франков, чем заработать их. Зарабатывать я ничего не умею. Не мое это дело зарабатывать деньги! Мне кажется, что это — скорее всего — дело моих почитателей давать мне столько материальных средств, сколько нужно, чтобы, при хорошем настроении, я мог заниматься серьезным творчеством (курсив наш. — М. З.)»{142}.
Данная позиция на первый взгляд может показаться шокирующей. Но если вдуматься, то Вагнер просто-напросто ратует за то, чтобы каждый занимался своим прямым делом! Другими словами, пироги пек пирожник, сапоги тачал сапожник, поэт писал поэмы, композитор сочинял музыку, а зрители и читатели, кем бы они ни были, должны за эту музыку и за эти поэмы платить, тем самым создавая композитору и поэту условия для дальнейшего творчества. Ведь ни пирожнику, ни сапожнику не нужно забивать себе голову вопросом, где взять деньги, — они получают доход от реализации своей продукции. Почему же поэт и композитор не могут обеспечить себе существование исключительно своим трудом? Если человек свободной профессии не получает от общества достаточно средств, он больше не имеет возможности творить на благо этого общества. Вот почему, беря крупные суммы от того же Людвига II, Вагнер не считал себя его должником: король обязан был платить композитору, чтобы тот писал гениальные произведения ради славы народа и самого короля. Возможно, благодарные потомки и могут простить гению такую жизненную позицию. Но вот современники вовсе не собирались страдать из-за того, что им не повезло жить в одно время с этим гением. Вагнер же не собирался отступать от своего жизненного кредо, да еще и удивлялся (а иногда и смертельно обижался), если кто-то не спешил по собственной инициативе предложить ему «презренный металл».
Примерно так же относился к деньгам и Людвиг II. Он тоже создавал произведения искусства, он тоже творил для вечности. Вагнер написал «Тангейзера» — Людвиг построил Линдерхоф; Вагнер возносился к духовным высотам «Парсифаля» — Людвиг отвечал возведением Нойшванштайна; Вагнер проклинал золото в «Кольце нибелунга» — ему эхом вторила осенняя позолота сумерек богов Херренкимзее.
Кроме того, по сравнению с Вагнером Людвиг имел дополнительный аргумент в пользу того, что он не только никому ничего не должен, но, напротив, ему все должны: он был не просто творцом, но творцом-королем.
Как же можно было не дать королю денег? Он не должен унижаться поисками средств для удовлетворения своих желаний. Заботили ли когда-нибудь финансовые проблемы Людовика XIV или Людовика XV? Члены баварского правительства забыли, на каких примерах был воспитан Людвиг II, как с раннего детства идеалы абсолютной монархии взращивались, а иногда и искусственно культивировались в неокрепшей романтически-экзальтированной душе будущего короля.