Идея признать короля недееспособным лежала на поверхности; можно сказать, была прописана в баварской конституции. Король продолжает требовать от правительства денег? Существует шанс избавиться от этой проблемы раз и навсегда. Тем более что есть устраивающий всех кандидат в регенты — положительный и уравновешенный принц Луитпольд, от которого не приходится ждать ничего экстраординарного. Всё складывается как нельзя лучше. Вот только где взять доказательства невменяемости короля?
К тому времени Хольнштайну удалось силой своего авторитета втянуть в интриги против Людвига II верхушку баварского правительства, в частности Лутца, уже отчаявшегося урегулировать финансовые проблемы короля. Но как быть с баварским народом? Низложение монарха могло иметь непредсказуемые последствия. Законопослушных и верноподданных баварцев нужно было к этому долго готовить. Для начала решили обратиться к «большому брату» — имперскому правительству в Берлине.
Двадцать третьего мая баварский посланник в Пруссии граф Гуго фон Лерхенфельд-Кёферинг (Lerchenfeld-Köfering; 1843–1925) выехал напрямик к Бисмарку и на следующий день, сразу по приезде, доложил канцлеру план баварского правительства: признать Людвига II недееспособным и ввести регентство принца Луитпольда. К чести Бисмарка надо сказать, что этот план был им решительно отвергнут. Рейхсканцлер сухо объявил посланнику, что если уж правительство Баварии хочет избавиться от своего короля, то действовать нужно исключительно законными методами — пойти на открытый процесс перед обеими палатами ландтага и всем баварским народом, иначе «дело в любом случае будет иметь характер таинственного»{149}; другими словами, вскоре обрастет слухами и легендами, нелестными для правительства (так на самом деле и произошло). Людвигу же Бисмарк тут же направил письмо, в котором призывал его немедленно ехать в Мюнхен.
Не получив поддержки Бисмарка, заговорщики — будем называть вещи своими именами — решили поступать на свой страх и риск. Конечно, далеко не все, кто принимал участие в признании Людвига II недееспособным, действовали из низких или корыстных побуждений. Личная заинтересованность была лишь у графа фон Хольнштайна, надеявшегося «в благодарность за службу» получить от нового правительства Луитпольда еще и должность премьер-министра, о которой он давно мечтал (этой честолюбивой мечте так и не суждено было сбыться, в чем можно усмотреть своеобразную справедливость судьбы). Поэтому мы и возлагаем на него главную ответственность. Для него собственная опала уже была фактическим доказательством невменяемости короля. Этот человек был буквально ослеплен злобой.
У графа были и повод, и возможности организовать свержение «предавшего» его монарха. Ведь он обладал информацией из первых рук, а его свидетельства не подвергались сомнению. Благодаря такому «арсеналу» круг заговорщиков вскоре стал расширяться; и первым в этом списке оказался, как мы уже упоминали, Иоганн фон Лутц. Это неудивительно. Во-первых, как председатель Совета министров он не мог оставаться в стороне. А во-вторых, поднявшись из низов на самую вершину власти, он оказался сражен аргументами блестящего вельможи Хольнштайна. Ведь граф — друг детства короля, знает его, как никто другой; граф радеет за отечество; графу нельзя не поверить. И Лутц поверил! И действовал исключительно по совести: у него не было личной вражды к королю, и, кроме того, он особо не выигрывал от смены правительства; зенит его карьеры пришелся как раз на время правления Людвига II. Что он получил за свое отступничество? В 1886 году Лутц стал пожизненным членом верхней палаты рейхстага; спустя четыре года он по состоянию здоровья отошел от дел и вскоре умер.
Что же касается Луитпольда, то оговоримся сразу — мы далеки от того, чтобы взваливать на него груз обвинения в узурпации трона. Ему в силу происхождения было, как говорится, некуда деваться. Политический кризис набирал обороты. И всё же правительство Баварии не могло пойти на переворот, то есть открытое нарушение законности — народ вполне мог не поддержать (и, скорее всего, не поддержал бы) нелегитимную власть. Единственный выход — регентство, обусловленное «объективной необходимостью». Следующим после Людвига II и его брата Отто законным претендентом на баварский трон был как раз Луитпольд. Если бы он не принял условий правительства и не стал регентом, то неизвестно, во что мог вылиться «заговор министров». Принц Луитпольд своими действиями сохранил корону для потомков Виттельсбахов, можно сказать, спас династию. Это не значит, что он действовал вопреки своей воле. Конечно, принц являлся заинтересованной стороной. Но он искренне полагал, что в первую очередь радеет о благе своей страны, а не о своем собственном, как пытаются представить некоторые слишком рьяные защитники Людвига II. Справедливости ради надо признать, что во время своего регентства он действительно сделал много полезного для Баварии.
Мы до сих пор не упоминали еще одного, последнего из главных фигурантов нашей истории — министра иностранных дел и королевского двора Фридриха Августа Эрнста Густава Христофа барона Краффта фон Крайльсхайма (Crafft von Crailsheim; 1841–1926), второго человека в правительстве после Лутца (в большинстве исторических работ Краффт фон Крайльсхайм именуется графом, однако этот титул он получил лишь в 1901 году). На должность министра иностранных дел и королевского двора он был назначен 4 марта 1880 года и очень быстро приобрел значительное влияние в баварском правительстве. (В 1890 году он сменил Лутца на посту председателя Совета министров.) Барон сразу и безоговорочно принял позицию главы правительства и стал правой рукой Лутца не только в политике, но и в процессе объявления короля недееспособным.
Итак, Хольнштайн являлся идейным вдохновителем и организатором заговора в баварском правительстве, Лутц и Краффт фон Крайльсхайм стали основной движущей силой предприятия, а принц Луитпольд, в силу своего происхождения не имевший права оставаться в стороне, был готов полностью «взвалить на себя тяготы управления государством». Оставалось найти непосредственных исполнителей.
Ирония судьбы, в итоге приведшая к трагедии! Все эти люди, за исключением, разумеется, Хольнштайна, не были подлецами и предателями. Они, безусловно, являлись искренними патриотами и стремились достичь процветания родной страны. Им казалось, что они действуют правильно, что на одной чаше весов лежит верность своему государю, а на другой — благополучие Баварии. Поставленные в ситуацию выбора между судьбой человека и интересами страны, они выбрали страну. Но они не опустились до политического убийства, пытались действовать в рамках закона, а главное — не искали личных выгод. Последнее является наиболее существенным аргументом в их пользу.
И всё же они оказались заложниками того рокового стечения обстоятельств, которым сопровождался заговор. Безусловно, это был заговор! А как еще назвать «дело, имеющее характер таинственного»? Если бы был открытый процесс, о котором говорил «железный канцлер», если бы выслушивались аргументы не только против, но и в пользу короля, то, возможно, имена этих людей и не были бы вписаны в историю черной краской. Не нужны были бы подтасовки и фальсификации, клевета и подлог. Но враги Людвига II использовали, пусть и в благих целях, слишком грязные методы. Нельзя войти в грязь и не испачкаться. Вот все они и оказались замараны участием в одном из самых отталкивающих сюжетов в мировой истории.
Но истинные причины заговора против Людвига II кроются еще глубже — в роковом конфликте с обществом. В противоборстве с ним не выстоять даже королю. Такому человеку, как Людвиг II, герою не своего времени, просто не было места во второй половине XIX века.
Он неизбежно должен был уйти…
Глава четвертаяЛУННАЯ ПЫЛЬ
Несмотря на то, что в правительстве всё чаще раздавались гневные голоса против «разорения страны из-за неограниченных чудачеств короля» и определенные правительственные круги уже наметили кандидатом на престол принца Луитпольда, вплоть до начала 1880-х годов положение Людвига II всё еще было незыблемым. Простые подданные по-прежнему обожали своего короля, и его противники не могли открыто выступить против него, опасаясь народных волнений. К сожалению, Людвиг сам дал в руки своим врагам оружие против себя.
Он всё больше и больше замыкался в своем одиночестве. Между королем и его министрами теперь существовал один посредник — кабинет-секретарь, который обязан был исполнять целый ряд изнурительных обязанностей. «Он, — сообщает В. Александрова, — являлся посредником не только в государственных вопросах, но и во всех личных делах Людвига, касающихся театра, построек, книг и т. п…. Он должен был уметь лавировать между министерством и королем, требования и интересы которых часто невозможно было согласовать. Немудрено поэтому, что секретари довольно часто менялись. Характерен тот факт, что все личные секретари Людвига, уже будучи в отставке, давали вполне единогласные отзывы о характере короля и об отношении его к своим приближенным. Этим отзывам нельзя не придавать значения не только потому, что они солидарны между собой, но еще и потому, что они высказывались в такое время, когда лицам, занимавшим какое-нибудь официальное положение, было гораздо удобнее молчать о короле, чем говорить о нем что-либо лестное. Мнение секретарей о Людвиге — назовем среди них тех, кто пользовался особым расположением короля: Эйзенгарта, Лютца, Мюллера, Циглера (вероятно, автор путает последнего со Шнайдером. — М. З.) — сводится, в общем, к тому, что король, которого обвиняли в жестокости и деспотизме, в сущности говоря, очень нуждался в присутствии понимающего и преданного человека, Раз поверив в чью-либо преданность, Людвиг умел ценить ее (курсив наш. — М. З.), умел привязываться к человеку, вызвавшему это чувство»{150}