Король недаром называл себя Парцифалем. Именно с ним — а не с Лоэнгрином! — у Людвига II действительно имелась, можно сказать, сакральная связь. И чтобы понять это, достаточно лишь всмотреться в картины другого помещения Нойшванштайна — Зала певцов. Для начала позволим себе частично напомнить сюжет романа Вольфрама фон Эшенбаха.
Итак, однажды Парцифаль попал в замок Святого Грааля и узнал, что хозяин замка, король, тяжело болен. Давно и тщетно он ждал обращенного к себе одного-единственного вопроса: «Отчего ты так страдаешь?» Но Парцифаль, боясь нарушить законы формальной рыцарской вежливости, не проявил должного сострадания и ни о чем не спросил короля. А ведь именно в сострадании к ближнему как раз и заключается основная заповедь рыцарства; сила, доблесть и даже справедливость — ничто без умения чувствовать чужую боль, как свою собственную, то есть без умения прощать и сострадать. Наутро Парцифаль обнаружил, что замок словно вымер. Он вскочил на коня и покинул зачарованное место. Но с тех пор не знал покоя, не выдержав испытания на сострадание. Наконец Парцифаль узнал, что король Грааля был ранен отравленным копьем в битве с язычником. И когда все рыцари Грааля, коленопреклоненные, молили Грааль вернуть здоровье королю, на священном камне появилась надпись, гласившая, что в замок скоро явится неизвестный рыцарь, он спросит о причине страданий короля и тот сразу исцелится. Причем никто из рыцарей не должен побуждать гостя задать вожделенный вопрос, тот должен сделать это по доброй воле. Если вопрос прозвучит, то король исцелится лишь его сострадательной силой, а спросивший займет его место на престоле Грааля…
На картинах Зала певцов нет продолжения и тем более счастливого финала предания. Все основные испытания и грядущая победа для Парцифаля еще впереди. Мы видим лишь, как он первый раз проходит, но не выдерживает свой главный экзамен на сострадание. Пожалуй, это ключевой момент не только в символическом оформлении Зала певцов, но всего Нойшванштайна. Король, который истово молился за своих подданных в тишине молельни, просил и о сострадании к самому себе, но так и не дождался его. Окружающие Людвига придворные и те, кто называл себя его друзьями — включая и самого Вагнера, — не задали королю единственно важного вопроса: «Отчего он так страдает?» А потом задавать этот вопрос стало уже некому. Некому и передать престол Святого Грааля… Вот почему в сакральном смысле последний король-романтик, последний служитель рыцарства, так и не смог найти себе преемника и, одинокий, навечно унес священную тайну с собой в могилу.
Кстати, Людвиг II мечтал о небе не только в духовном, но и вполне в материальном смысле. В рабочем кабинете короля в Нойшванштайне — средоточии мечтаний и мучительных раздумий — находятся «два пера с изящными ручками, из которых одно гусиное, которое только последние годы король переменил на стальное, а другое стальное, исторически замечательное тем, что им Людвиг собственноручно писал королю Вильгельму то письмо, в котором предлагал ему принять императорский титул. Говорят, что прежде в той комнате всюду находились альбомы и папки с дорогими акварельными рисунками любимых художников короля, тут же был и план летательной машины, придуманной Людвигом II, на которой он мечтал когда-нибудь перелететь через Alp-See и Schwan-See».[179]
Интересно отметить, что упоминаемая в цитате летательная машина нашла свое «воплощение» лишь в 2006 году, когда в Баварии отмечали 120 лет со дня гибели Людвига II. Тогда был впервые продемонстрирован своеобразный аттракцион: желающим с помощью специальных очков предоставлялась возможность виртуального путешествия над Баварией с высоты птичьего полета. Все красоты альпийского пейзажа, живописнейшие баварские озера можно было осмотреть, словно летя в корзине воздушного шара. Именно эти завораживающие картины и мечтал увидеть король-романтик — а может быть, и видел мысленным взором, — изобретая свою летательную машину в тишине своего кабинета в Нойшванштайне…
Подобные проекты могли двигать науку вперед, а могли и просто помочь выжить мечтательной натуре в жестокой действительности. Еще в 1876 году Людвиг признавался в одном из своих писем: «Вы не можете поверить, как я бываю глубоко несчастлив. Весел и доволен я могу быть только среди природы, в моих милых горах; в противном городе грустен и в высшей степени меланхоличен, чувствуя себя вполне одиноким. Я не могу жить в атмосфере этой могилы; моя душа ищет свободы. Там, где альпийские розы блекнут, как в болотных миазмах, там нет жизни; она в блеске солнца, в благоухании воздуха! Долго оставаться в Мюнхене было бы для меня смертью».[180]
Кстати, именно в это время, в 1877 году, государственным министром финансов был назначен барон Эмиль фон Ридель (1832–1906). На этой должности Ридель продержался с 1877 по 1904 год! Став регентом, принц Луитпольд в целом не стал менять кабинет верных ему министров. Именно с Риделем будет связан тот финансовый конфликт, который стоил Людвигу II не только трона, но и жизни…
Между тем неуклонный «уход в одиночество» продолжался. Так, 26 апреля 1880 года Людвиг II в последний раз присутствовал на традиционных торжествах ордена Святого Георга. Гроссмейстер в душе прощался со своими рыцарями…
А 22 августа этого же года, почти накануне своего 35-летия, король выступил со своим последним обращением к баварскому народу. Отдавал ли Людвиг себе отчет в том, что оно действительно последнее? Собирался ли он уже тогда окончательно порвать связь с внешним миром? Скорее всего, он просто не задумывался над этим, полностью полагаясь на Высшую Волю. Несомненно одно: победы своих идеалов король уже не ждал; он оставлял поле битвы на милость победителям…
«Это мой герой! — сказал однажды Людвиг о Парцифале. — Когда-то я избрал Зигфрида; но он в своей несокрушимой силе торжествовал надо всем, тогда как Парцифаль склоняется перед верховным могуществом!..»[181].
Показательно, что именно в это время, в 1880 году, Нойшванштайн уже смог «принять у себя» короля. 12 декабря Людвиг II впервые остался в своем недостроенном замке на ночлег.
Однако парадокс именно этого периода жизни баварского короля заключается в том, что, несмотря на постепенный уход от реальности, он, вопреки распространенному мнению, все еще продолжал живо интересоваться политическим положением не только в своей стране, но и в мире. И доказательство тому — переписка Людвига II с «Железным канцлером» Бисмарком. Вообще дальнейшее развитие взаимоотношений этих двух людей настолько неординарно, что также не может быть обойдено молчанием.
Мы уже говорили, что изначально со стороны романтичного и возвышенного Людвига II никакой особой сердечной привязанности к Бисмарку не было. Настороженность, недоверие, смирение перед более сильным противником — да. Но не дружба. Это неудивительно, учитывая полную противоположность их натур. Удивительно другое: искренняя душевная симпатия наблюдается как раз со стороны расчетливого и циничного Бисмарка.
С точки зрения политики после «Императорского письма» Людвиг перестал быть так уж необходим Бисмарку. Но оставались взаимные обязательства (в частности, выплаты пресловутого фонда Вельфов). И тот и другой честно соблюдали договор; имперский канцлер находился в деловой переписке с государем союзной страны.
Однако постепенно казенный тон писем Людвига и Бисмарка меняется. А главное — в письмах Людвига читается искренняя заинтересованность всем, о чем идет речь, будь то дела внешней или внутренней политики, взаимоотношения между церковными и светскими властями, проблемы войны и мира. Король действительно ставил Бисмарка как политика очень высоко и прислушивался ко всем его советам. Бисмарк же по отношению к Людвигу выступал, словно опытный наставник. При его явной симпатии к баварскому королю он не мог не почувствовать тот душевный надлом, происходящий в душе Людвига II. И стал для него, пожалуй, самым надежным якорем, до последнего прочно удерживающим короля на земле. Людвиг, возможно, подсознательно, но чувствовал это. И был благодарен.
Вот лишь несколько примеров, взятых в хронологическом порядке из переписки 1877–1883 годов и наглядно демонстрирующих ошибочность утверждения о полной отстраненности Людвига II от государственных дел. Напомним еще раз уже цитированные нами слова самого Бисмарка о том, что только подлинная переписка «способствуют правильной характеристике» несчастного Людвига II, да и сами письма «также могут сызнова приобрести актуальный интерес».
«… Примите также, любезный князь, мою искреннюю благодарность за сообщаемое Вами радостное известие о надеждах на поддержание мира и за уверение, что фон Рудгарт, посланник, назначенный мною в Берлин, будет принят Вами благосклонно и с полным доверием. Ваше отношение ко все чаще всплывающему вопросу об учреждении ответственных имперских министерств доказывает, что мы имеем в Вас могучий оплот и защиту прав союзных князей; мне доставили большое успокоение Ваши слова, любезный князь, что Вы видите благо Германии в будущем не в централизации, которая была бы достигнута учреждением подобных министерств. Будьте уверены, что я употреблю все силы к тому, чтобы непременно обеспечить Вам и на будущее время в борьбе за сохранение основ имперской конституции самую чистосердечную и полную поддержку со стороны моих представителей в Союзном совете, к коим, без сомнения, присоединятся и уполномоченные прочих государей. (Здесь и далее в цитируемых отрывках курсив мой. — М. З.)
Недопущение усиления централизации, которая неизбежно угрожала бы относительной независимости Баварии, после 1871 года стало основной задачей политики Людвига II. Кроме того, по-прежнему были не решены проблемы, связанные с «Культуркампфом» и католической церковью. Бисмарк писал королю из Киссингена 7 августа 1879 года: