Впрочем, Казимир решил не спорить. Сердце его полнилось такой радостью, что он был согласен на все. Главное — еще его доля добычи ждала его, а то, что рядом какая-то шлюха, — не имело никакого значения. Он безразлично махнул рукой, и они отправились в путь.
Направлялись на запад, чтобы добраться Лемберга. Надо было только десятой дорогой обходить Острог…
Широкий болотистый шлях тянулся через сосновый бор. Старый перелесок терпко пах грибами и посыпал землю рыжими иглами каждый раз, как где-то высоко тревожились сильные большие крылья. Кое-где чуялось зверье, словно напоминая, кто тут хозяин, а кто непрошеный гость.
Путники шли бодрым шагом. Казалось, ведет их вперед какая-то высокая цель, которой эти трое преданно служат.
Казимир сыпал шутками, вызывая веселый смех спутников. София, видимо, забыла о своих лихих приключениях, потому что не отставала ни на шаг от мужчин. Особенно от Ореста, которому не жалела теплой улыбки, очевидно, надеясь от него защиты на здешних долгих и опасных дорогах.
В какой-то момент она тихо протянула ему горсть денег.
— Что это? — не понял тот.
— Возьми, это твое, — ответила София, — я взяла их той ночью.
— Но я… я был тебе должен…
— Нет, не должен, — возразила она, — на самом деле мне нужно больше, чем тело и деньги.
— О чем это вы там шепчетесь? — хохотнул Казимир. — Ну и выбрал ты, Орест, себе кралю!
— Ну и что? — ответил тот, невольно скользнув взглядом по ее прелестям. — Конечно, краля, да еще и какая…
Через несколько миль перелесок начал редеть. Толстенные сосны остались позади, зато все чаще радовали глаз залитые солнцем поляны. Впоследствии начали появляться малые сторожки, а то и хатины. Очевидно, неподалеку было село, а может, какой-то город. Впрочем, когда лес закончился, путешественники сначала увидели на холме большой монастырь, окруженный валом и острым частоколом. Внизу плескалась неширокая река, а позади монастыря притулился город.
Над монастырскими стенами возвышалась красивая каменная церковь и украдкой виднелись верхушки еще недостроенных келий. У ворот скрипели две телеги с камнями, и несколько монахов и крестьян вовсю тянули впряженных волов за рога. Те, очевидно, не весьма озаботились строительством, потому что шли скоро, как к исповеди.
Городские укрепления тянулись на полмили. Они были ниже монастырских, однако кое-где за ними грозно торчали боевые башни. Судя по тому, как много в пригороде было сожженных дотла хат, без дела они не стояли.
Брама, которая вела в город, также была каменная. Она врезалась в эскарп вала тяжелым сводом, под которым покоились дубовые ворота. Вверху торчало несколько часовых, довершая собой кирпичный аттик — единственное украшение этого сооружения.
— Город зовется Межирич, — объявил Казимир, подслушав разговор двух женщин.
— Слышал про него, — ответил Орест, — говорят, тут вольготно мятежникам против ляхской шляхты. Пошли туда, купим продукты.
— Не стоит, — усомнился Казимир, — ведь завтра нас начнут искать. Не следует появляться княжеским людям на глаза.
— Глупости, — возразил Орест, — говорю же тебе, таких с виду, как мы, тут не один десяток.
— Можем купить еду в предместье, — вмешалась София.
Наемник покачал головой.
— Посмотри, сколько тут пожарищ, — сказал он, — не иначе, как татары наведались недавно. Ничего путного там не купим. К тому же нуждаемся в конях, а верхом и сбежим быстрее.
Спорить было бесполезно — Орест был прав.
От ворот тянулась мощеная деревом широкая улица. Вела она среди выбеленных известью домов, очевидно, к городской площади, а оттуда — к серой башне, что виднелась на окраине. И предназначалась, видимо, еще и для жилья палатину или местному старосте. В таких башнях в подземелье обычно была сокровищница, над ней — арсенал и уже на верху покои хозяев. Удобно было, не выходя из них, обороняться от татар или от своих горожан, если доведется.
Сбоку улицы стояла массивная печь под каминным сводом. Ее вокруг обступили четыре лавки, на которых расселось с десяток воинов княжеского придворного полка. Конечно, посреди летнего дня печь они не разожгли, однако в непогоду, наверное, часто тут грелись.
Казимир растерянно встал и заметил, как у Софии мелко задрожали руки. Только Орест словно нисколько не проникся увиденным.
— Вы чего как задубели? — тихо сказал он, — пошли, они нас не знают.
— Не смотри в их сторону, — предупредил Казимир.
— Почему же? Я даже спрошу, где поблизости торгуют конями, — ответил тот.
— Молчи, дур…
— Здоровы были, братья! — крикнул Орест солдатам, не дав Казимиру назвать себя дураком.
— Здоров был, — бросил кто-то из них в ответ.
— Не подскажете случайно, где честным людям сторговать добрых коней?
Орест говорил приветливо и весело, как скоморох.
— А ты куда, парень, собрался? — спросил солдат, сидевший к нему спиной.
— Это уже мое дело, — ответил он.
— Нет, парень, ошибаешься…
Воин поднялся и повернулся лицом. Это был… пан Сангушко.
Солдаты мигом окружили путников и на всякий случай нацелили на них несколько мушкетов.
— Вижу, выполнили мое поручение как следует, — сказал шляхтич.
— Да, — вмешался Казимир, чувствуя, что готов съесть друга живьем, — как говорится раньше: честь мастеров своего дела — превыше всего.
Вельможа язвительно улыбнулся.
— Значит, вы должны помнить наше условие.
— Конечно, ваша милость, — ответил тот, — мы отдадим панове все, что нашли в лодке.
Он достал из кармана свою долю драгоценностей и знаком приказал сделать то же Оресту. Однако шляхтич их не взял.
— Это ваша награда. Как я и обещал — пояснил он.
— Неужели вашей милости нужен был сундук с хламом? — искренне удивился наемник.
— В той лодке было еще кое-что… Точнее, кое-кто, — молвил Сангушко и, подойдя к Софии, учтиво ей поклонился.
— Если будете добры, моя пани, — сказал он, — идите со мной.
Орест решительно шагнул вперед, но в тот же миг солдаты сбили его с ног и прижали к земле.
— А что касается вас, панове смельчаки, — сказал шляхтич, — то поскольку вы собирались показать пятки, я вынужден также повести себя себя невежливо…
При этих словах наемников связали и потащили по улице. Она действительно вела к городской площади, рядом с которой двое цыган продавали коней.
— Под Полуденную Башню их, — приказал десятник.
— А что там, под той башней? — переспросил Казимир, хотя ответ знал.
— Хоромы панские, — захохотали солдаты, — да тюрьма для вас, дурни…
Глава V
Ужасное событие произошло во Львове, в приходе святого Ивана в день после Магдалины: глупая молодуха, Мелания, оставила младенца одного в доме, а сама возилась у коровы, потому что час было полуденный.
А что двери в дом Мелания не закрыла, то добралась туда свинья, что свободно бродила по двору, прибрела к дому и дитя то разодрала…
Женщину сею было приказано бить плетьми, а свинью погреба сжечь заживо, ибо не иначе, как то ведьма была, что перекинулась этой нечестивой тварью.
Сразу же страх перед свиньями заставил предмещан взяться за ножи и шила и учинить резню свиней, так что визг слышался, наверное, аж в Кракове.
Писарь магистратский Омелько также взялся за дело. Вечером, позвав кума Беня к себе ночевать, заготовил нож, положил во дворе четыре широкие доски и застелил их соломой.
На рассвете двое мужчин зашли в писарский хлев. Напав в сумерках на спящего кабана, которого Омелько приберегал на Рождество, потащили его во двор.
Кабан уже был немаленький, поэтому все время норовил разбросать нападавших и убежать прочь. И, очевидно, на совести свиноборцев была не одна свиная душа, поэтому где силой, а где обманом дотянули его таки до жертвенного места. Тут бедняга и принял свою смерть, а Бень и Омелько отошли в сторону выпить квасу и откашляться. Писаревы дети уже зачастили вокруг, ожидая, пока тушу начнут опаливать. Тогда им законно достанутся кабаньи уши и хвост.
— И не жалко вам, кум? — спросил Бень, кивнув на тушу.
— Э-э-э… — многозначительно поднял палец писарь, — а ну же коли это не кабан?
— Да ой…
— А может, перекинулась у него какая-то нечисть? Может, свиней теперь любит…
Вечером, изнуренные работой, удовольствовавшись свежатиной и пивком, двое друзей неспешно вели разговор про то, про се. Аж вдруг Омелько задумался, отодвинул на край стола кувшин и миску со шкварками, а потом свернул на излюбленную тему.
— Ведьмы, кум, — прорекли уста говорящего, — уже вот-вот возьмут нас за жабры. Зря мы с вами потеряли бдительность и покинули осаду Высокого Замка.
— Но ведь там остались люди, — умоляюще начал Бень, который уже стал предчувствовать неладное.
— Эт, не говорите мне про них, — отмахнулся Омелько, — сборище лентяев, которые только пьянствуют с утра до поздней ночи. Разве им под силу выкурить ту ведьму? Пропадает наше дело, брат, пропадает…
На писаревых глазах набрякла слеза.
— Но можем ли мы что-то изменить? — утешительно сказал Бень.
— Я все думаю про ту свинью, — продолжил Омелько, — про ту, что спалили на Подзамче. А ну же как была она сама по себе, а ведьмачка в нее вселилась? И из очага проклятуща выпрыгнула, как свинья горела! Найти должны ее — вот что следует сделать!
— Да вы с ума сошли? — слуга магистрата порывисто подтянул к себе миску шкварок и пиво, словно они могли защитить его от Омельковых мыслей, — этих ведьм — как волос на голове! Как мы найдем ту, что в свинье сидела?
— Э, кум, — таинственно вел дальше ведьмоборец, — кое-что я вам скажу. Но слушайте внимательно. Когда какая ведьма больна или ранена, то может выходить из тела и вселяться в какое-то быдло, а тогда чинить людям горе и убытки. Разве не такая оказия случилась недавно?
Пан Бень пожал плечами.
— Пришла мне в голову та чертовка, что в нее пан Христофор, магистратский курьер, попал кислицей, — продолжил писарь, — гикнулась она изрядно, но загнулась ли? Если нет, то это она сидит в ивняке и сбивает…