— Приветствую вас, отче, — промолвил Иштван, — рад, что нам удалось встретиться в условленном месте.
— Да, — ответил служитель церкви, в котором Гепнер узнал епископа Либера, — хоть в мои лета уже столько не ездят верхом.
Все трое сели за стол, и заспанный корчмарь, что вылез невесть откуда, поставил перед ними кружки с вином.
— Пей, Доминик, — толкнул его мадьяр, — это придаст тебе сил.
Тот не заставил просить себя дважды и, схватив кружку, жадно выпил все до капли. Стало и вправду немного лучше.
Епископ и Иштван молча переглянулись. Либер обратился к мадьяру:
— Как здоровье его милости князя Острожского? Вам удалось получить аудиенцию?
— Удалось, — ответил тот, — князь чувствует себя хорошо. Так же, как и очаровательная София Елецкая, что уже находится под его опекой.
Гепнер встрепенулся, однако собеседники, казалось, этого не заметили.
— Я слышал, однако, что султанский пес, крымский хан, стоит с ордой под Меджибожем и требует отдать девушку туркам, — отметил епископ.
— Не волнуйтесь, отче, — с улыбкой ответил Иштван, — я верю в княжескую мудрость. Он сумеет передать ее графу Другету. Кстати, как чувствует себя его светлость?
— Граф также здоров. Ждет вас в Невицком еще этой ночью, — сказал Либер.
— Вы с нами, ваше преосвященство?
— Я на рассвете отправляюсь, в Лемберг. Там еще до сих пор не завершено дело одной еретички, — тут епископ холодно глянул на Доминика.
Тот ответил ему взглядом, полным презрения и ненависти.
— Ну вот, мой друг Людвисар, — кротко сказал венгр, — вскоре дело будет только за тобой. В Невицком уже готова для тебя мастерская, и лучшие помощники помогут тебе воплотить в жизнь замысел великого мастера. Ты сотворишь нам то адское оружие.
— А что дальше? — спросил Доминик, чувствуя, как нутро его леденеет от ужаса.
— Мы освободимся от турок и наведем порядок в Трансильвании, — сказал Иштван, — разве не благородная цель?
— А князь Острожский?
— Все будет зависеть от того, как он поступит с польским монархом. Тот скоро будет в его руках, — повел дальше мадьяр. — В конце концов, стоит ли тебе так проникаться судьбой Европы?
— Твой замысел не стоит и гроша без Ангельской Крови, — сказал Доминик. — А камня, похоже, у тебя нет…
В глазах венгра вдруг вспыхнул адский огонь.
— Думаю, вскоре ты охотно расскажешь мне, где он, — процедил Иштван. — Кстати, ваше преосвященство, — обратился он к епископу, — очевидно, вам следует поторопиться с тем делом в Лемберге. Тогда, вероятно, наш друг Людвисар будет более почтительным.
Либер скривился в насмешливой усмешке и, прошептав что-то мадьяру, поднялся и исчез в темноте. Тот кивнул в ответ, а через минуту подал знак трогаться.
В седле Доминик вдруг почувствовал, как веки его налились свинцом и открыть их стало невозможно. Только раз он открыл глаза, увидев перед собой темную реку, в которой мерцали огни переправы. Во рту почувствовался препаскудный вкус какого-то зелья и вина.
— Сукины дети, — прохрипел Гепнер, — нарочно мне чего-то подсыпали, чтобы я не помнил дороги… Сукины дети…
С этими словами он снова погрузился в беспамятство, навалившись грудью на конскую шею.
Пробуждение было тяжелым и жгучим, как с похмелья. Доминик оказался в тесной комнатке с небольшим окном, сквозь которое щедро лился багровый свет. Руки уже не были связаны, но следы от веревки вспухли и саднили. Поднявшись с твердой кровати, Гепнер огляделся вокруг.
На стенах висели потертые ковры, но пол оказался чистым, следовательно, кто-то ее таки подметал. Рядом с дверями стоял старый рассохшийся сундук, являясь скорее прибежищем для крыс, чем хранилищем для одежды и другого нехитрого скарба. Под окном примостился грубо стесанный стол, на нем — кувшин, рядом краюшка хлеба и кусок сыра.
Увидев эти нехитрые яства, Доминик проглотил слюну, и только воспоминание о проклятом зелье сдержало пленника от того, чтобы не накинуться на все сразу. Есть хотелось немилосердно. Подойдя к столу, он прежде всего заглянул в кувшин — там была вода. «В конце концов, теперь уже можно не бояться. Я им нужен живой и в сознании», — подумал Людвисар и жадно взялся за хлеб и сыр.
Утолив голод, он выглянул в окно. Оно оказалось достаточно высоко, очевидно, в какой-то башне. Внизу маячил небольшой двор, замкнутый со всех сторон стенами, за которыми виднелась отвесная пропасть. Безусловно, лучшей тюрьмы не надо было и искать.
Вдали раскаленное солнце уже исчезало за близлежащими горами, предвещая окончание дня, которого Доминик не заметил. Клонилось к вечеру, и близость ночи отзывалась холодной тоской в груди пленника.
С наступлением сумерек в дверях повернулся ключ, и в комнату зашло двое стражников, а с ними — худощавая молодая девушка с подсвечником и шерстяным одеялом в руках. Положив одеяло на кровать, она попробовала зажечь свечу, но щербатое огниво никак ее не слушалось. Руки девушки задрожали от волнения, она аж побледнела.
— Позволь мне, — сказал Доминик, ступив шаг к ней.
— Стой! — гаркнул кто-то из мадьяр.
— Я только зажгу свечу, — пояснил Гепнер, — не сидеть же в темноте.
Он осторожно взял огниво, невольно коснувшись девичьих рук. От того прикосновения она зарумянилась и опустила глаза.
— Как тебя зовут? — шепотом спросил Доминик, делая вид, будто чистит кремень.
Девушка молчала, все еще не поднимая взгляда.
— Ты меня понимаешь? — во второй раз спросил пленник.
— Юстина… — несмело молвила та.
— Скажи, Юстина, — украдкой спросил Гепнер, — что это за место?
— Замок в Невицком, — быстро ответила она, осмелившись наконец взглянуть на собеседника.
Девушка не была красавицей, но что-то в ней манило и привлекало. Она искрилась еще не растерянным теплом и глубоко затаенною ласкою, что, как сладкий нектар, готова была вылиться наружу, даря счастье мужчине. Без сомнения, ее избраннику можно было позавидовать.
Гепнер наконец зажег свечу и отдал девушке огниво.
— Ты еще придешь? — шепнул он.
— Я принесу вам завтрак, — ответила девушка.
— Хватит тянуть! — у часового лопнуло терпение. — Иди уже, Юстина!
Она молча покорилась. Мадьяры презрительно зыркнули на пленного и подались следом.
Впрочем, часа через два они вернулись снова, на этот раз впустив в комнату веселого пузана с кружкой в руке. За ним порог переступил Иштван.
— Это он? — спросил смеясь весельчак. — Это ваш грозный Гефест? Да он больше смахивает на аптекаря или астронома, чем на Людвисара. Чтобы меня черти взяли!
— Впрочем, это он, ваша милость, — ответил Иштван, совсем, видно, не разделяя его мнения, — Доминик, это граф Другет, владелец замка, именно его гостеприимством мы с тобой пользуемся.
Пленник поклонился на ответ.
— Вы плохо выглядите, мой друг, — на ломаном польском обратился к нему граф. — Видимо, путешествие сюда оказалось нелегким?
— Именно так, ваша милость, — ответил Доминик, немного удивленный от проявления такой дружбы.
— Эт, взбодритесь! — неожиданно воскликнул граф, похлопав узника по плечу. — Смастерите нам эту проклятую пушку, и, клянусь честью, я сумею отблагодарить! А пока мой приятель, Иштван, советует вас держать гм… в тесноте. Надеюсь, вы на меня не в обиде?
— Нисколько, пане граф, — уклончиво ответил тот. — Впрочем, я бы хотел…
— Я знаю, — перебил Другет, — я знаю, что вам нужно! Ласло! — позвал он.
В комнату зашел хмурый крепыш с бочонком в руках.
— Налей гостю, Ласло! — приказал граф.
Тот оглянулся, ища какую-нибудь посудину, и в конце концов узрел кувшин на столе. Вылив за окно воду, он щедро наполнил его вином.
— Это моя прогулочная бочка, — хохотнув, объяснил Другет, — я беру ее с собой, когда гуляю по замку. Еще у меня есть охотничья, но втрое больше. Ласло тогда приходится туго… Пейте, мой друг!..
Гепнер сделал глоток.
— Что ж, надеюсь, вы вскоре возьметесь за работу, — сказал граф, осушив свою кружку до дна, — я вас покидаю. Не люблю долго задерживаться на одном месте… Ласло, за мною!..
С этими словами он протиснулся в двери. Стражи также, оставив Иштвана, подались следом и заперли за собой двери.
Венгр молча подошел к окну и уставился взглядом в мерцающие ночные звезды. Минуту так помолчав, он, наконец, произнес:
— Не удивляйся графу, Доминик. Старому пьянице отовсюду казна-то мерещится. Вот он и бегает по замку. Прогуливается…
— А может, он просто видит окружающий мир таким, каким он есть на самом деле, — снисходительно молвил Гепнер.
Иштван усмехнулся.
— Я замечал, что наш учитель больше всего любил тебя именно за веселый нрав. Так за что же иначе? Ум, смекалка, отвага? Все это было и у меня… Однако, даже Софии, что была скорее его служанкой, досталось больше, чем мне.
— Все, чему мы научились, стало нашим проклятием, — с затаенной горечью сказал Гепнер. — Людвисар, ведьма и вурдалак! Разве это может кому-то принести счастье?
— Зря ты так, Доминик, — возразил мадьяр. — Надо ценить свои способности. А все бедствия — от человеческого упрямства. Взять хотя бы тебя. Признайся, где тот проклятущий камень?
Гепнер отвел взгляд в сторону.
— Вот видишь, у тебя ни малейшего желания улучшить свое положение, — разочарованно подытожил Иштван.
И вдруг он взглянул глаза в глаза пленнику.
— А может, он у твоей любовницы, в Лемберге? — добавил он, заглядывая словно в самую душу. — Угадал?
Венгр зашелся дьявольским хохотом.
— Ах, черт побери! Как я раньше не догадался!.. Кстати, довольно легкомысленно с твоей стороны, Гепнер. Знал бы ты, на какую опасность обрекаешь свою избранницу.
Однако эта мысль, похоже, поразила его не меньше, чем Доминика. Лицо Иштвана побледнело от ярости и ужаса одновременно.
— Молись, чтобы Ангельская Кровь была еще у нее, а не у того демона-австрияка, которому я служил когда-то и против кого восстал, — сказал он охрипшим голосом.
Впрочем, настроение его снова неожиданно улучшилось.