Слезы покатились по ее свекольному лицу, аж Доминик должен был снова гаркнуть, чтобы она смолкла. Подействовало это не сразу, потому что, очевидно, в ее грузному теле где-то таилась немалая кадка с рассолом. Когда же в мастерской наконец воцарилась тишина, Гепнер и сам был не рад своей затее и, виновато оглядев присутствующих, подозвал женщину к себе. Та боязливо подошла.
Немного поскребя себя по подбородку, он тихо зашептал ей что-то на ухо, от чего та сначала прыснула со смеху, а потом скривилась от отвращения.
— Скорее! — добавил тот вслух. — Чтобы сейчас же принесла.
Женщина сбежала с рвением, которого от нее нечего было ждать. Вскоре она вернулась, раскрасневшись, как заходящее солнце, неся в руках немаленькую глиняную кружку. Взяв ее, Доминик обратился к графу:
— Позвольте, пане граф, предложить вам то, что сразу вернет бодрость. Я лишь добавлю сюда последнюю составляющую.
Он, будто фокусник, достал из рукава маленький мешочек и, развязав его, добыл оттуда щепотку какого-то пепла. Бережно собрав его на ладони, лекарь сыпанул в кружку. Оттуда сначала донеслось свирепое шипение, а потом поднялось облако белого вонючего дыма.
Когда он рассеялся, Гепнер любезно протянул кружку Другету. Однако тот испуганно замахал руками, давая понять, что никогда не будет пить это колдовское зелье.
— Мой пане, — обратился к нему лекарь, — моя жизнь — в ваших руках. Поэтому хотел бы я, дав вам яд, заслужить и себе преждевременную смерть? Искреннее и единственное мое желание — принести вашей милости облегчение, а себе — немного барской милости. Мои лекарства не один раз прогоняли такой недуг…
— Сначала выпей сам, — прохрипел тот.
— Они навредят, если тело здоровое, — попытался возразить пленник.
— Пей, иначе не выйдешь отсюда живым! — заверещал хозяин замка, еще сильнее залившись потом.
Солдаты обнажили сабли и ступили вперед.
— Ладно, — Гепнер побледнел и, тяжело вздохнув, поднес кружку ко рту.
После глотка его рот перекосился от отвращения, став похожим на злую карнавальную маску, которыми отгоняют злых духов где-то в Венеции. Дальше что-то пошло в его брюхе, и Доминик должен был ухватиться за стену, чтобы не упасть.
— С Божьей милостью, пане граф, — простонал он, — теперь вы…
Тот недоверчиво взял кружку, ожидая, что узника вот-вот разорвет на куски. Когда же этого не произошло, он опасливо заглянул внутрь.
— Пан будет мне благодарен, — сказал лекарь, — это надолго прогонит ваших демонов.
Последнее, видно, таки произвело впечатление, потому что, закрыв пальцами нос, Другет залпом хлебнул все в разинутую глотку.
В следующий момент беднягу графа затрясло, как в лихорадке. Резко свалившись со скамейки на землю, он, однако, сразу вскочил на ноги и с ужасным воплем стал метаться из угла в угол, как бесноватый. Под конец он уже готов был лезть на стену и даже пролезть сквозь бойницу наружу, рискуя при этом безнадежно застрять.
К счастью, графа вовремя покинули силы, и он рухнул на пол, так и не осуществив своего дерзкого намерения.
Прошло добрых четверть часа, а владелец замка так и не подал никаких признаков жизни. Он лежал навзничь, устремив пустой взгляд куда-то в потолок и как будто с безразличием рассматривал еще свежие, грубо обтесанные балки.
— Собака! — бросились к нему мадьяры. Людвисар почувствовал на шее и плечах словно железные клещи. — Ты его отравил, собака! Смерть тебе!
— Сюда его! — рявкнул кто-то, взмахнув со свистом саблей.
Доминика потащили к широкой наковальне и повалили грудью вниз. Чьи-то руки задрали воротник сорочки, обнажив шею. Еще миг, и ему бы конец, аж вдруг граф Другет пришел в себя.
— Руки прочь от него, падлюки… — голос его был слабым и свистящим, как у полудохлого козла, а сам он и дальше лежал навзничь, поэтому солдаты решили, что это им послышалось. Впрочем, когда сабля вновь нависла над Гепнером, граф оперся на локте и прохрипел:
— Прочь, падлюки…
Отступившая стража наконец дала покой пленнику. Другет медленно поднимался на ноги, но создавалось впечатление, что это был совсем не тот граф: лицо его озарила счастливая гримаса, а движения медленно приобрели гибкость и ловкость определенных навыков.
Зато Гепнер выглядел теперь, как побитый пес, словно в какой-то момент они поменялись ролями.
— Пусть меня гром побьет! Чтоб я сдох! — радовался владелец замка, выражая прекрасное самочувствие. — Этот человек — не просто мастер! Он волшебник! Ласло, а ну быстро вина!..
— Если позволите… — отозвался Доминик.
— Да, мой дорогой целитель, — граф по-дружески взял его за плечи.
— Я советую вам отказаться от этого напитка, — сказал лекарь.
— Навсегда? — испуганно переспросил Другет.
— Хотя б на какое-то время, — ответил Гепнер, — иначе недуг вернется.
— Что ж, коли так, — решительно молвил граф, — то пусть этот дурень Ласло катится под три черта! Вместе со своей бочкой…
Неожиданно в мастерской воцарилась тишина, а все присутствующие склонились в поклоне. В дверях появилась графиня.
— Моя дорогая, — радостно вскинулся исцеленный, — весьма рад видеть свою женушку. Хорошо ли себя чувствуете?
— Спасибо, пане граф, — сдержанно ответила та. — Все в порядке. Вы, вижу, здоровы?
— О-о-о, — довольно протянул Другет, подмигнув тайком Доминику, — честно говоря, никогда еще не чувствовал себя лучше.
— Пане Гепнер, а вы? — женщина перевела взгляд на него. — Рана на голове еще донимает?
— Нисколько, ваша вельможность, — ответил тот, — хоть, признаюсь, у ваших солдат слишком лихой нрав.
— Это лишь предостережение с их стороны, — молвила графиня, — поэтому будьте осмотрительны в дальнейшем. Им приказано стоять не только на страже перед дверью, но и на страже девственности. Думаю, вы поняли, про что я?
— Не совсем, пани, — немного растерялся Людвисар.
— Я про служанку, Юстину, — несколько раздраженно уточнила она, — не подобает панове мирскими разговорами клонить девушку к блудливым мыслям.
— На Бога, моя пани… — попытался оправдаться тот.
— Молчите, — приказала графиня, — хоть тут и не монастырь, но я такого не позволю. Ей еще рано испытывать чувства, которые может пробудить мужчина… Или вы не согласны?
— Ваша милость приказали молчать, — покорно ответил пленник.
Женщина несколько милостивее обратилась к мужу:
— Вижу, дорогой граф, что кузница, которой вы занимались последний месяц, уже готова?
— Людвисарня, моя дорогая, — уточнил тот.
— Ладно, пусть будет по-вашему, — согласилась графиня, — лишь бы я могла обратиться с просьбой к мастеру.
— Это — к нему, — ответил Другет, кивнув на Доминика.
Графиня, очевидно, не сразу поняла, о чем он. Усмехнулась:
— Вижу, Господь наделил вас разнообразными умениями, шановний Доминик…
Тот скромно поклонился.
— Чем могу услужить вашей милости? — спросил Людвисар.
— Уже полгода прошло с тех пор, как молния сильно повредила колокол, и верующие теперь его не слышат. Хватит ли у вас мастерства вылить новый?
— Поскольку я не начал еще работу, ради которой меня тут держат, то не вижу причин отказать ясной пани, — сказал Гепнер. — Впрочем, все будет зависеть от воли его милости графа, поскольку дело это потребует определенных затрат.
Другет в знак согласия безразлично махнул рукой.
— Поэтому я немедленно берусь за работу, ваша вельможность, — сказал Доминик.
Женщина ответила на поклон и поспешно вышла из мастерской, все еще изрядно удивлена.
Граф снова струился ликованием, как из дырявой бочки.
— Послушай, парень, — подмигнул он к своему спасителю, — если так жаждешь той девки, то считай, она твоя. Я о том позабочусь.
— Спасибо, милостивый пане. Впрочем, Юстина еще слишком молода. Графиня действительно права, — ответил Людвисар.
— Как скажешь, — разочарованно молвил Другет. — Отныне будешь иметь право гулять во дворе, поэтому смотри на здешних молодиц. Их, конечно, у нас немного, но, может, какая и подойдет… Без женского тела трудно, правда? — Он сплюнул. — Сам я женился на монахине, но хе-хе… это все равно, что спать с подсвечником… Единственное, что возбуждает мою жену, — это катание верхом. Глянул бы ты на нее! Волосы разлетаются, щеки горят, а сама подбрасывается вверх-вниз, вверх-вниз…
Добавив еще какую-то соленую шутку, граф, наконец, ушел.
К вечеру Гепнер едва пришел в себя от своих лекарств и от пережитого. Однако уже на рассвете следующего дня Людвисар приступил к работе.
Колокол должен быть небольшой, но хлопот с ним ожидалось много. Самое первое, Гепнер приказал выкопать за мастерской место для литейной ямы. Когда помощники справились, Доминик ровно вымостил дно кирпичом, а после этого приказал добыть свежей глины и свиного сала. Когда и это было сделано, Людвисар принялся вылеплять из глины форму. Под вечер все увидели будущий колокол. Тот был сырой и цельный, но все равно хороший. Собралась чуть ли не вся замковая челядь, но мастер не замечал никого. Далее следовало обмазать форму салом, а затем укрыть глиняным кожухом.
Когда ночь и усталость взяли свое, Гепнер наконец прекратил работу. Изнеможенные помощники стояли около него с немой мольбой отпустить их домой.
Утром глиняный колокол опустили в яму и развели там костер. Сало шипело и шкварчало, понемногу тая, а глина постепенно твердела. В это время мастерская превратилась в настоящий ад — тут начали готовить бронзу, сливая расплавленную медь и олово.
Несколько раз сюда приходила графиня, но Доминик, целиком захваченный работой, ее не замечал. Впрочем, казалось, именно к этому она и стремилась, стоя в стороне и молча наблюдая за его ловкими движениями. Юстина, что сопровождала свою хозяйку, украдкой глянув на нее, заметила в ее взгляде какой-то таинственный огонь. Это было похоже на то, когда графиня вела разговоры про раскаяние Марии Магдалины, только гораздо-гораздо сильнее.
Как только сплав был готов, его мигом залили в яму, под глиняный кожух. Минуло двое суток, аж пока Людвисар решился наконец расколоть глину и показать всем свое творение.