— Это же надо, угадал! — Христоф вытер пот со лба. — А теперь не теряем времени!
Грохнув несколько раз по цапфе, курьер сам поднес запал, от чего пушка заревела и дыхнула огнем, как черт. Внизу содеялся настоящий ад: земля, люди и кони смешались в один клубок, исполняя мир воплями и проклятиями. Не ожидая ничего подобного с тыла, татарское воинство готово было кинуться наутек, и лишь поводыри бранью и плетьми сдержали его от такого позора. Видимо, им поначалу показалось, что турки просто не попали куда следует, ведь должны же были обстреливать город. Но вот пушка отозвалась снова, положив еще больше степняков. Теперь уже несколько сотен татар отделились и бросились на приступ холма, откуда сеялась их смерть.
Стрелки тем временем тоже не дремали: собрав под пушкой весь порох, что остался, они подожгли фитиль, приготовив таким образом еще один огненный подарок противнику.
— Прощай, сестрица, — с искренней скорбью сказал Христоф и, нежно поцеловав край теплого жерла гаубицы, вскочил в седло.
От взрыва задвигалась земля и мелко затряслись верхушки деревьев. Оглянувшись, стрелки увидели, как высоко в небо взлетели татарские воины, что посылались им на погибель.
— Пусть покоятся в бозе, — сказал курьер, сплюнув набок черной слюной.
— Чтоб я пропал, коли видел в жизни большего счастливца и сорвиголову, чем ваша милость, — сказал Данила скорее испуганно, чем восторженно.
— Погоди, — ответил Христоф, — вот пробьемся в Межирич, то, может, так оно и будет.
Сотня снова соединилась и, не теряя времени, кинулась к главным воротам, пока среди татар не утихла паника. Степняки все больше отступали от стен, где ободренные защитники выкатили два фальконета, расширив таким образом угол обстрела.
Как только стрелки клином врезались в татарскую гущу, огонь со стен прекратился, зато приоткрылись ворота, откуда сыпанули казаки и бросились им на подмогу. Впрочем, татары, похоже, предпочли отступить и привестись в порядок, чем в дальнейшем тратить силы и воинов. Они закрепились на безопасном расстоянии, стягивая в груды мертвых и раненых.
— Недаром ты, брат, нам в поле встретился! Теперь вижу, что недаром! — промолвил Карбовник, радостно загребая Христофа в объятия. — Надо бы нам с тобой по доброй чарке, но никогда. Те псы не надолго отступили.
— Если пообещаешь рюмку каждому из нас, то мы перестреляем пол-орды за один прицел, — улыбнулся курьер, кивая на свою сотню.
— Эт, за кружками и бочками дело не станет! — расхохотался казак.
— Слышите, панове, его милость слово дал! — воскликнул Христоф.
Стрелки весело зашумели, словно гости на празднике. Складывалось впечатление, что эти люди сделаны из железа, ибо, едва передохнув, они снова выстроились за частоколом, готовы к новой битве.
Татары вскоре действительно подступили к городу смертоносной волной, кое-где перепрыгивая ров и отчаянно бросаясь на защитников. Но те, уже познав их крови, и утроенной силой давали отпор…
День закончился неудачно для нападавших: город устоял, и даже монастырь, где укрепления были не такими мощными, не поддался. Татары во второй раз отступили, очевидно, с намерением утром снова поискать счастья. Впрочем, и ночь обещала быть беспокойной.
Сон не шел Христофу, хотя усталость, казалось, должна была взять свое. Отпустив часового с Полудневой башни, он стал на его место. Солдат, благословив курьера, разлегся неподалеку на старой соломе и моментально сладко захрапел, словно спеша как можно больше поспать, пока сотнику не надоест стоять вместо него на страже. Однако воину сама мысль про сон была враждебной, и он гнал ее подальше от себя.
Было за полночь, когда под настилом курьер услышал сначала какую-то возню, а затем стук, словно кто-то просил ему открыть. От неожиданности мужчина вскочил в полный рост. Чего угодно он ожидал со всех сторон, но не просто из-под ног. Между тем, стук повторился, несколько смелее. Христоф лег грудью на пол и прислушался. Снизу доносился чей-то приглушенный голос:
— Эй, сторож, эй… отзовитесь… кто-нибудь… отзовитесь, бесовы дети…
— Чего там кому надо? — спросил курьер, вытягивая саблю.
— Слава Всевышнему, — обрадовался голос. — Я уж думал, что там все уснули, как мухи.
— Кто ты? — спросил Христоф, нисколько не разделяя радости незнакомца.
— Важно не то, кто я, а что могу сказать, — нетерпеливо сказал голос.
— Скажи, кто ты, курвий сын, и как туда попал, — отрубил сотник, потеряв за последние сутки любое терпение.
— Нас тут двое, мы узники, — сердито ответил незнакомец, — а что сидим при самой земле, то слышим, как басурмане делают подкоп. Коли не веришь, то иди к нам и сам послушай.
«Хороший способ для бегства, — подумалось Христофу, — только страж спускается к ним, как с ним расправляются, и путь свободен».
— Ради Бога, — умолял снизу неизвестный, — нельзя терять времени.
Курьер и сам это понимал. Если татары действительно так близко, то следует действовать немедленно. Впрочем, и осторожности он решил не терять: разбудив дежурного, приказал ему открывать тюрьму, а сам приготовил заряженный мушкет. Однако когда он зашел внутрь, неизвестные даже не пошевелились. Только тот же голос сказал ему прислонить ухо к стене. Незнакомец не врал: откуда-то из-под низу доносились глухие удары в землю.
— Что, твоя милость, убедился? — удовлетворенно сказал узник.
Курьер приказал солдату поднести ближе огонь, но прежде чем он разглядел их лица, его самого неожиданно узнали:
— Черт возьми, Казимир, да это же тот самый Христоф из Лемберга!
— Не мели глупостей, Орест, — отозвался второй узник, — я сам видел, как московиты изрубили его на куски.
— Чтоб я пропал! — и сам воскликнул Христоф. — Неужели эти проходимцы еще живы?
— Живы-живехоньки, — сказал Казимир. — И если бы не его клятая милость пан Сангушко, то путешествовали бы себе по миру, как и раньше.
— Да, да, — согласился Орест, — до черта ж ты счастливый, Христоф, нам бы хоть толику твоего счастья. Надеюсь, выпустишь нас?
— Э, нет, — ответил тот, — откуда мне знать, что вы натворили?
— Все из-за полнейшей ерунды и чуши, — заверил Казимир, — мы не виноваты ни в чем. Хочешь, я все расскажу?
— Нет времени, — отмахнулся курьер, — но еще этой ночью лишние руки будут нужны. Я вспомню о вас.
Христоф двинулся к дверям.
— Погоди, — остановил его Казимир, — скорее всего, следует копать навстречу. Я уже не раз такое делал. Мы с Орестом готовы быть в первом ряду, только вызволи нас.
— Хорошо, — кивнул курьер, — я попробую.
Старшинство быстро собралась на совет. Говорили недолго. Казимир был прав: лучше всего будет встретить татар под землей.
— Как ты узнал про подкоп? — тихом спросил его Карбовник.
— Под Полудневой башней сидят двое заключенных. Они услышали стук лопат, — ответил тот.
— Вон как? Кто такие?
— Наемники. Я познакомился с ними в Ливонии. Смельчаки и дурни.
— Думаю, после этого их помилуют, — сказал сотский.
— Нет, — возразил Христоф, — уже завтра, когда все закончится, про них забудут. Давай поступим с ними иначе.
— Говори, — молвил казак.
— Поставь их впереди во время атаки. Пусть Бог рассудит, жить им или умереть. Как выживут, то пусть идут себе на все четыре стороны, — предложил курьер.
— Как скажешь, — пожал плечами сотский, — в конце концов, кому нужны двое бродяг.
Разбудили мещан, приказав им копать. Те неторопливо приступили к делу, но работали быстро. Одних сменяли другие, тех — еще какие-то, работа не прекращалась. За три часа копатели уже оказались за городом. Карбовник приказал остановиться. Татары были уже совсем близко, очевидно, понятия не имея про контрнаступление. Мещане втихаря вылезли наружу, уступив место воинам с длинными копьями.
— Да благословит Господь Христофа, — прошептал один, заливаясь потом от удушья, — нет горького, как прозябать в норе, еще хуже, чем в тюрьме.
— Да, — коротко ответил второй, оглядываясь назад, где факел невыносимо раскалял воздух.
— Если я сдохну, а ты нет, Орест, не смей присваивать мои деньги и самоцветы, — продолжил первый.
— Овва! Это же почему? — возмутился тот.
— Потому что ты их промотаешь на потаскух или пропьешь. Я тебя знаю, — пояснил наемник, — лучше пожертвуй какой-нибудь святой обители. Пусть помолятся за мою душу.
— Стервец ты, Казимир.
— Тихо, вы, болваны! — гаркнули сзади. — Вот-вот начнется…
И действительно, через четверть часа, когда сонливость разлилась, как отрава по телу, земля впереди обвалилась. Такие же закопченные татары от удивления разинули рты, но их мигом положили копьями. Остальные бросились бежать, но их не минула такая же судьба.
Казаки и ополченцы сыпанули на татарский лагерь стремительно из-под земли, как с того света. Одновременно из города вырвалась волна всадников и, накрыв татарскую стражу, бросилась на подмогу.
Но хотя атака защитников города была внезапной и молниеносной, бесстрашные сыновья палящей степи, которые спали, не снимая бехтереца (кольчуги) и бармицы (кольчужной сетки) и укрывались калканом (броней), мигом похватали оружие и вскочили на нерасседланных лошадей. Пока мелкая сошка погибала и разбегалась, этот крымский цвет татарского войска взялся за защиту.
Бой завязался яростный и ожесточенный, всполыхнув огнями и кровью. Солнце, видимо, долго считало, нужен ли этим людям рассвет, потому что и так было ясно, как днем. Наконец, оно робко выглянуло из-за горизонта, разлив вокруг красную краску, будто тоже израненное.
Из леса подошли вооруженные топорами и косами селяне. До сих пор они прятались с семьями и добром. Помощь оказалась хоть невелика, но своевременна. Степняки наконец сдались и понемногу начали отступать. Все окончательно решилось в полдень, когда защитники города бросились догонять нападавших, что распылялись впереди, как комки сухой земли. Так они пытались спастись, сбивая с толку преследователей, чтобы где-то далеко, в безопасном месте, снова соединиться и вернуться в орду.