Посланник пожал плечами, показав, что панский погреб интересует его меньше всего. Он начал собираться и даже направился к двери, когда шляхтич умоляюще его остановил:
— Подождите…
Христоф с демонстративным безразличием зыркнул на собеседника.
— Я бы с радостью помчался просто сейчас к моей Пенелопе, но дела заставляют остаться в Остроге минимум на неделю, — промолвил Данилович. — Думаю, пан намерен отправиться раньше?
Посланник кивнул.
— Не обременительно ли будет пану заехать по дороге в Олесько и передать моей жене небольшое послание?
Христоф так же безразлично указал на письменный стол, где были чернильница, перья и бумага.
— Весьма благодарен.
Человек быстро приступил к работе. Через несколько минут он передал курьеру два письма. Первое было посланием к пани Данилович, а второе представляло собой грамоту, что позволяла беспрепятственно проезжать через Олесько и его окрестности. Христоф спрятал оба в дорожную сумку, пообещав как можно лучше выполнить взятый на себя долг.
— Полагаюсь на вас, — горячо молвил шляхтич, сунув в его ладонь какую-то золотую вещь, — я распорядился, чтобы тот подкоп немедленно засыпали. Как думаете, правильно?
— Соломоново решение, — похвалил Христоф.
— Когда пан отправляется? — напоследок спросил Данилович.
— Думаю, через день, максимум через два дня, — ответил посланник.
Этими словами и завершился досадный случай, про который оба его участника предпочли молчать и вообще забыть. Олеский вельможа, к тому же, пригрозил слугам, что собственноручно сдерет шкуру с того, кто об этом разболтает. Конечно, зная, что пан слов на ветер не кидает, те молчали как рыбы.
После обеда Христоф, чтобы немного освежить голову, отправился на прогулку. Погода стояла погожая, как раз такая, когда лето уступает место осени, бросая на произвол судьбы зелено-пышных подданных, близлежащие сады и леса и прогоняя прочь тоскующих гусей и аистов. Яркое солнце уже не распекало мир, а прохладный ветерок приятно щекотал лицо.
За городом курьер увидел двух ободранных монахов-францисканцев, что, сидя под раскидистым дубом, воровато ели паляницу, запивая водой из ручья, который тут-таки журчал под их ногами. Христоф собирался пройти мимо них, поскольку мало интересовался монашеской братией, но монахи, заметив его, чуть не подавились. Удивленный Христоф остановился. Монахи тем временем поднялись и похромали к нему. За несколько шагов один чуть поднял капюшон, который закрывал пол-лица, и перед ним появился лик… Казимира. Очевидно, вторым «иноком» был Орест.
— Ну вот, — Христоф от души захохотал, — чего это вы так прибрались?
— Тише, — попросили «монахи», — не выдай нас.
Курьер перестал хохотать и оглянулся вокруг. К счастью, его никто не слышал.
— Я думал, вы дали стрекача подальше от этих мест, — сказал он.
— Мы и собирались, — молвил брат Казимир, — но Оресту в причинное место запала девка, что была в лодке, вот он и уперся, как осел: «Не пойду без нее, и край».
— Что ж за девка такая? — переспросил Христоф. Наемник рассказал то, что не досказал в Межириче. Про соглашение с Сангушко, про нападение на лодку и про то, как их схватила стража. Умолчал только про драгоценности.
Курьер задумался.
— А не зовут ли ее часом София Елецкая? — спросил он погодя.
Орест закивал головой.
— Знаешь, где она, брат?
— Знаю, — Христоф махнул в сторону замковой горы. — В Башне Каменной.
Юноша вздрогнул, как от удара палицей.
— Ты уверен? — лихорадочно спросил он.
— Не совсем, — курьер был искренен, — но вечером узнаю наверняка.
— Послушай, брат, — Орест взял его за локоть, — помоги ее похитить.
— Э, нет, — отмахнулся Христоф, — сам король в ней заинтересован. Разве я себе враг?
Наемник стиснул зубы.
— Тогда хоть скажи, там ли она наверняка, — процедил Орест.
Однако курьер этого не услышал. Он принялся внимательно рассматривать лицо Казимира, что, закинув капюшон за затылок, вытирал пот со лба. Смотрел так, будто видел впервые эти худые удлиненные черты, остроконечную бородку и немного запавшие глаза. Если бы добавить к этому более-менее приличную одежду, то от короля было бы не отличить. Через минуту Христоф уже сиял от счастья.
— Вот что, — сказал он наемникам, что от такой перемены его настроения пораскрывали рты, — я помогу вам в нашем темном деле, но сначала мне самому надо вашей помощи.
Курьер во второй раз оглянулся, а потом начал что-то шепотом им втолковывать. Те слушали, отчаянно жестикулируя, хоть в конце концов достигли-таки согласия и разошлись, договорившись, очевидно, о новой встрече.
Когда Христоф вернулся в замок, его уже искали. Вот-вот должна была состояться следующая аудиенция, и Карбовник уже стоял по левую руку от князя. Курьер, виновато опустив глаза, встал, как раньше, с правой стороны.
Посланцы Девлет-Гирея смахивали на побитых псов. Низко поклонившись, они пожелали князю милости Аллаха и ждали дозволения перейти к делу. Христоф подумал, что если бы татары взяли Межирич, то эти люди вели бы себя совершенно иначе. Однако запугать Константина Острожского не удалось.
Князю напомнили про какую-то давнюю договоренность, по которой София Елецкая должна перейти к ним, а затем отправиться в Стамбул.
— Великий хан Девлет-Гирей, что имеет глаза и уши на моих землях, — сказал Острожский ровным твердым голосом, — наверное, ведает про то, что коронный форт, в котором она пребывала, уничтожили разбойники.
— Как и то, — поклонился посланник, — что было это совершено по княжеской воле.
Острожский кивнул.
— Тогда очевидно, — сказал прибывший, — что эта женщина находится под опекой князя.
— Великий хан Девлет-Гирей, что имеет глаза и уши на моих землях, — повторил хозяин, и это скорее походило на издевательство, — должен знать, что на следующий день на моих лодочников напали, а ее снова похитили.
— Мой пан думает, — возразил посланник, — что князь приказал своим слугам так поступить.
Острожский угрожающе поднялся, но тот продолжил:
— Также великий хан велел передать, что Аллах смилостивился над Межиричем только раз, и милость его не безгранична. Если князь не выдаст ту женщину, как и обещал, много крови неверных будет пролито, и много их городов сравняется с землей.
После сказанного послы, очевидно, готовились к худшему, но Острожский отпустил их с миром, сказав, что принял к сведению пожелания хана.
Оставалось неведомым, повлияли ли на него эти угрозы. Князь выглядел спокойным и невозмутимым.
Поздно ночью прибыл человек, что показался курьеру до боли знакомым. И только когда тот заговорил, Христоф узнал мадьярского вельможу, с которым сцепился в Олесько. Тот не обратил на него никакого внимания, будучи полностью сосредоточен на разговоре с князем.
Аудиенция была короткой. Собеседники все время говорили на венгерском, и только напоследок хозяин проговорил на русинском:
— Ладно. Завтра ее заберешь.
Мадьяр вышел, и Христоф, сжав кулаки, также покинул зал. Более всего ему хотелось броситься вслед недавнему обидчику, однако кое-что поважнее заставляло отложить месть.
Ступая как можно тише, он добрался до своих дверей, одновременно заметив, что пани Яблоновская возле покоев короля спала сном блаженных. Христоф неслышно зашел в комнату и вполголоса произнес:
— Пора, Казимир.
В темноте выросла высокая худощавая фигура и, миновав курьера, двинулась к спящей женщине. Став над ней, Казимир немного неуверенно проговорил:
— Пани Яблоновская, проснитесь…
Женщина встрепенулась и, протерев глаза, испуганно взглянула на него.
— Ваше величество… — взволнованно молвила она, — ваша королевская милость в чем-то нуждается?
Заметив, как ненароком немного обнажились ее пышные груди, Казимир подумал, что не так уж и трудно будет выполнить просьбу Христофа. Можно было и не колебаться.
— Да, нуждаюсь, — ответил наемник, полностью вжившись в образ, — нуждаюсь в вас…
Уже через минуту Казимиру показалось, что в этой женщине таилась какая-то неистовая и порочная стихия, которую он потревожил. Оседлав его, она прыгала и крутилась, хлопая себя по бедрам, хватаясь за перси и раз за разом отбрасывая от лица такие же растрепанные длинные волосы. При этом исторгала из мужчины такие безумные звуки, которых от него не слышали даже противники в бою.
Конечно же, теперь Христоф мог беспрепятственно проникнуть в королевские покои, где при нескольких свечах сидел побледневший от ужаса Сигизмунд Август.
— Что там творится? — сдавленным голосом спросил монарх.
— Ваше величество, — вместо ответа сказал курьер, — прошу вас немедленно следовать за мной.
— Куда? — не понял король.
— Мы покинем замок, — сказал Христоф, — вот, оденьте это.
Он подал ему свернутую монашескую рясу.
— Кто вас послал? — спросил монарх, спешно набрасывая на себя наряд.
— Никто, — ответил курьер, — я тут по собственной воле.
— Да благословит вас Господь.
Они вышли за дверь и осторожно минули топчан, на котором все еще горланили любовники. Король задрожал, и Христофу пришлось чуть не силой тащить его за собой. Стражу они минули беспрепятственно и, оказавшись на улице, направились к конюшне. Там под одиноким фонарем лежал на потрескавшейся лавке конюх. Рядом с ним, на полу, пристроился еще один человек, в котором можно было узнать Ореста. Оба были пьянящие, как свиньи, а потому не заметили короля и курьера.
Христоф зачерпнул воды из бочки и щедро полил наемника, мигом приведя бедолагу в чувство. Орест осторожно поднялся на ноги, кляня все на свете, а в первую очередь вино и воду, которые умышленно созданы, чтобы губить и мучить христианские души.
— Цыц, — перебил его курьер, — конюха споил, да и сам нажрался… Кони готовы?
Орест кивнул.
Через минуту из конюшни во всю прыть кинулись двое всадников и неторопливо выползла одинокая тень. К счастью, никто не заметил этого явления, и каждый беспрепятственно добрался туда, куда направлялся.