Но ответ уже не смогла услышать: несмотря на то, что девочке на вид было лет шестнадцать, мать дернула ее за руку, словно маленькую, после чего шикнула и по-деловому взяла сумку, вручив девушке пакет с покупками.
Часы пробили полдень, Ани отпустила последнего посетителя, не переставая думая о той неприятной ситуации. Села на стул, после задумчиво посмотрела в зеркало, которое всегда висело неподалеку от прилавка. Вот только в отражении не увидела себя. Зеркальная гладь исказилась, помутнела, покрылась рябью, словно в воду уронили небольшой камушек.
В ней показалась та самая женщина. Она злобно посматривала на дочь, пока та ела суп. Хотя супом это было сложно назвать: вода, немного моркови, лука, гороха и пара кусочков картофеля.
– Чего вздыхаешь так? Что ты устроила в пекарне? Та девушка – обслуживающий персонал. А ты? Скатилась до ее уровня… Язык стоит держать за зубами. Не выходит – прикуси. Расхлябанная, невнимательная. Кому ты нужна будешь?
– Простите…
Тильда поправила аккуратное синее платье: накрахмаленное, с пышным белым воротником и рукавами-фонариками. Светлые локоны непослушно выбились из прически, но девушка не спешила их прикалывать, просто заправила за ухо.
– Позор на мою голову. Кто тебя к нам подкинул? Неблагодарная девчонка… я ведь как лучше хочу, чтобы ты успешно вышла замуж, чтобы соседям не стыдно было рассказать о тебе. А ты что? В книгах своих да мечтах. И хватит есть, Жанна тебе слишком много положила, в платье не влезешь!
Женщина ударила ее по рукам, отобрала ложку, кинула ее в суп. Брызги разлетелись на кипенно-белую скатерть, испачкав ее, от этого мать разозлилась еще больше.
– Ты точно меня хочешь в могилу свести, желаешь смерти, чтобы я побыстрее тебя оставила! Чего молчишь? Да-да, опускай голову.
Женщина заскрежетала зубами. Ее раздражали тихие всхлипы дочери. Она наорала на прислугу, причитала и причитала, упрекала Тильду в неаккуратности, невоспитанности, дурном вкусе, который, по ее мнению, только делал Тильду более уродливой и подчеркивал недостатки, которые мать не упустила возможности перечислить. Слишком курносый нос, волосы излишне пушистые, широкие бедра, которые так не подходили ее талии, пальцы, на которые, по ее мнению, не налезет ни одно обручальное кольцо.
– Устала я от тебя… Иди занимайся фортепиано. На вечере у Гилбертов ты должна будешь произвести впечатление. Их сын достаточно обеспечен, чтобы ты не продолжала сидеть у меня на шее.
Тильда послушно встала, попросила прощения за свое поведение, после чего ушла в свою комнату, где подняла крышку фортепиано. Черное, новое. Его гладкая поверхность так блестела, что в ней можно было увидеть собственное отражение. Но смотреть не хотелось. На что? На раскрасневшееся и опухшее от слез лицо? Красные глаза и искусанные губы?
Пальцы едва слушались, поэтому девушка играла медленно, но мать не поймет, ей было неважно, что и как, главное – не ударить лицом в грязь перед новыми знакомыми. Слезы застилали глаза, и после завершения мелодии она застыла, погружаясь в собственное одиночество. Смотрела в одну точку и ничего не различала… Лишь пустота и давящая тишина. Всхлипнула, вновь начала кусать губы, зная, что завтра ее отругают за это, но не могла совладать с нервами.
«Убогая, ненужная…» – так звучал ее кошмар, который продолжался почти ежедневно. Тильда тонула в нем, захлебывалась, старалась выбраться, привыкнуть, но выбора уже не было: еще немного, и она станет совсем сломанной, по-настоящему «никакой», зато удобной.
Зеркало перед Ани пошло волнами, смешало картину, а затем вновь разгладилось. Теперь в нем виднелся небольшой приятный домик в два этажа с мансардой. На кухне готовила красивая, стройная девушка. Фартук подчеркивал узкую талию. Она старательно нарезала овощи, явно наслаждаясь процессом. Он – единственное спокойное, что было в ее жизни. Ани показалось, что она ее уже где-то видела…
– Тильда, черт возьми, когда уже будет ужин?
В помещение вошел высокий мужчина. Явно немного пьян, с расстегнутой рубашкой и следами помады на ней.
– Через полчаса… ты не говорил, что будешь раньше.
Девушка вздрогнула, подняла на него чистые голубые глаза, из-за чего тут же порезала палец.
– Вот дурнушка, внимательной умеешь быть? Как же ты мне надоела. Ни еды, ни встретить мужа, ничего толково сделать не в состоянии. Иди, погуляй. И не забудь перенести свои вещи на чердак. Нечего тебе занимать мою комнату, я хочу пожить с Эльзой. Она хотя бы в постели…
Мужчина не договорил, рассмеялся, махнул рукой.
– Да что тебе понимать, доморощенная мышка. Гуляй, гуляй.
Тильда прикусила палец. Порез был небольшой, но неприятный. Вдруг что-то замкнуло: боль и обида сдавили грудную клетку, пронзили ее новыми иглами, болезненно впились в и без того израненное сердце. Она, не обращая внимания на привычные издевки и смех, убежала в комнату, наспех собрала вещи, после чего вышла на улицу. Растерянно оглянулась и пошла куда глаза глядят.
Ани не видела, как Тильда нашла себе скромный уголок в подвале одного из домов. Теперь она жила там, прячась от всего мира и стирая вещи. Это была прачечная. Место, где никто не бывал. Приходили, конечно, но утром и вечером: отдать и забрать белье. Но даже в эти моменты ей не нужно было говорить. Этим занималась хозяйка: она так контролировала, чтобы деньги не шли мимо кассы.
Аннетт хмурилась. Тонкие ладони невольно потянулись к сердцу. Ей было так больно смотреть за тем, как девушка страдает. Она закрыла глаза: вдруг кто-то зайдет… ее неправильно поймут. А как открыла, в зеркале показалась другая картина. Та же Тильда: юная, чистая, добрая, такая, как пару часов назад в пекарне. Только ее глаза наполнились слезами счастья. Она бережно прижимала к себе конверт – приглашение в один из престижных пансионов в Тальвиле. После все дрогнуло, зарябило, и Аннетт увидела только свое отражение.
– Тише, тише…
Коул мягко коснулся плеча Ани. Хрупкая, пока что юная и чистая… Он улыбнулся, знал, что пекарня поможет ей сохранить эту человечность, не позволит стать черствой. Сильные пальцы чуть сжали хлопковую кофту. Так Коул выражал свою поддержку: по-мужски скупо. Не любил громких слов, что нужно озвучивал, но в остальном действовал. Поступки говорят больше, чем любые слова. Уж лучше поддержать тихо, как есть, чем излишне громко и бесполезно. А сейчас он понимал, насколько хрупка надежда найти хранителей для пекарни. Все, кто попадал в это место и узнавал о нем… терялись, понимая, что довлеет над их жизнью. Только бы Аннетт не ушла, угнетаемая долгом, только бы удержалась, не поддалась эмоциям. Ведь они вновь и вновь будут повторяться, когда Ани увидит возможные судьбы людей, которые точно не заслуживают того черствого отношения и ломающих их жизни событий.
– Это то, как должно было быть… история юной Тильды, которую твое теплое и доброе сердце изменило. Не бойся, я чувствую, как боль сковывает все внутри. Но переживать уже нечего. Девушка, окончив пансион, станет преподавателем в одной из школ. Ее судьба изменилась. Так работает магия пекарни. Так добрые сердца дают ей тепло. Именно для этого нужны вы: ты, Роберт, Молли. Вы даете жизнь, смешиваете реальности. Ваша открытая душа позволяет спасти тех, кто в этом нуждается.
Аннетт закрыла глаза, прогоняя слезы. И вскоре вслед за неприятными эмоциями исчезли вспышки из жизни Тильды. Стало действительно спокойно. Она готова была оставаться в любой реальности, лишь бы другим становилось от этого легче.
– Все хорошо, ты молодец. Я рад, что маленький люфт между реальностями тебя больше не пугает.
– Не пугает.
Она повторила это машинально, но глаз не открыла, не шевельнулась, так и осталась сидеть. Хотя знала, что стоило продолжать работу. Хотела, чтобы теплое ощущение осталось еще на пару секунд. Ради этого стоило знать, что такое холод.
Глава 11. Ощущение осени
Верь. Даже когда хрустальные стекла души распались на осколки.
Последний раз, когда Аннетт поднималась по лестнице, она отчетливо ощущала запах выпечки. А сейчас он исчез.
Внизу слышались голоса и позвякивание кухонных приборов. И действительно, оказавшись на кухне, Аннетт увидела Молли и Коула. Он аккуратно протирал сухой поваренной солью ножи, а его дочь тщательно их вымывала. Так уходили лишние запахи.
Вся кухонная утварь была аккуратно разложена на рабочих поверхностях. Маленькие чайные ложечки ютились возле больших столовых, неподалеку соседствовали вилки и разные приборы: скалки, черпаки, лопатки, противни, вытертые ножи и кастрюли. Нержавейка красиво отражала огонь дровяной печи. Ее топили, только когда ничего не пекли. Так хлеб и выпечка не приобретали аромат дров.
– О, Ани! Вернулась? Это хорошо. Пойди, помоги вытирать полотенцем, а то к обеду не управимся, а дел сегодня много… Пятница тринадцатое – особенный день. Приборы должны напитаться хозяйственной магией домовых.
Молли широко улыбалась. Ей явно нравилось это занятие, как и в целом день.
– Не смотри так испуганно, ты вновь в своей реальности, все хорошо. Роберт все так же спит, отойдет к вечеру. Ему почему-то все дается тяжелее…
Молли закинула светлые косы за плечи и указала пальцем на крохотное зеркало у мойки. Оно было обрамлено тяжелой узорчатой рамой, которая, казалось, скрывала почти все, что можно было в нем увидеть.
– Там, если что, всегда видна связь с теми, кто пропал из своей действительности. Мы-то в разных постоянно… а вот вы – нет. Вы в единственном экземпляре. После того, как согласились стать частью пекарни, она убрала вас из параллельных действительностей. Благодаря этому вы никогда не встретитесь сами с собой, не нарушите ничего.
На круглом лице появилась широкая улыбка.
– Перепуганная… Ничего, все такие в самом начале. Выдыхай. И пора готовиться к пятнице. А то тринадцатое число, полнолуние. Нужно это правильно использовать, если веришь в приметы. Если нет – то все равно работа есть.