Прошёл бульвары все подряд,
Прошёл по улиц тесноте,
Где, кажется, дома — и те,
Несильный сделают рывок,
И сдвинутся порог в порог;
Взобрался лестницей крутой,
Что воспарила над землёй —
На ней упарился бы всяк,
Богатый будь или бедняк.
Жильцы дивились: граф не граф —
Холодный вид, спесивый нрав
И, обстановке вопреки,
Глядится очень щегольски.
Имел он тросточку, букет,
Был напомажен, разодет —
Трудился не из пустяка:
Любил!.. Кухарку с чердака.
На пляж он забредал, забыв,
Что ноги вымочит прилив;
Там пел он, стоя на песке —
Он выход тем давал тоске! [49]
«Унесла её „Хильда“
Из Уитби куда-то;
Её звали Матильда,
Я любил её свято.
Я спросил билетёра
(Ох, казнюсь я за это):
„Отправляется скоро?“ —
„Не уйдёт до рассвета“.
Ей сказал „этот Недди“
(Так звала меня в шутку):
„Скоро, милая, едем,
Подожди лишь минутку“.
Я совсем был готовый,
Забежал только в лавку,
Чтоб на галстук свой новый
Подобрать и булавку.
Героиня кастрюли!
Украшенье салату!
И тебя умыкнули,
И багажную плату.
Ей какие заботы?
Уносимые „Хильдой“
Кошелёк и банкноты
Я утратил с Матильдой!»
Булавку парень отстегнул,
Протёр её, потом продул
И опустился на песок,
Чтоб от забот вздремнуть часок. [50]
Эта песня не из тех,
Что сулят певцу успех,
Но печалью этих строк
Мы затронем чувства всех,
Ибо горести такой
Арабеллы молодой
Посочувствуют сердца
И камней на мостовой.
Саймон Смит высок и строен —
Он любви её достоин;
Только с нею Саймон Смит
Что чужой — всё «мисс» да «мисс»,
Арабеллой не зовёт,
Как к нему ни повернись.
«Милый Саймон!» — позвала;
Он — ни с места, как скала;
Говорит сестрица Сьюзан на такие ей дела:
«Сразу видно, что влюблён! Поручусь за это!
Ты послушайся, сестра, моего совета:
Письмецо ему черкнуть было бы не худо —
Мол, спасибо, я жива и прошла простуда;
Скажи, что у кожевни с надеждой будешь ждать,
Коль нынче ровно в девять он захочет убежать
Вместе с верной Арабеллой».
Написала письмо,
приложила печать,
разоделась в нарядный она туалет —
Ожерелья и броши,
браслеты, часы,
драгоценные перстни — чего только нет:
Мужчины слабы и легко впечатлимы,
с ними о внешности думай сперва.
И ждала бедняжка Смита
У фабричной проходной;
Намекал уже сердито
Ей разносчик: «Пшла домой!»
Вскорости
Полностью
Продрогла она,
Дрожала словно мышка;
Кожевница одна
Ей подала пальтишко.
Простуда разыгралась вновь,
Но шепчет Арабелла: «Приди ко мне, мой Саймон, и так я долго жду.
Сомненья прочь!
Глухая ночь —
Но он спешит во тьме,
Хотя истёк
Давненько срок,
Указанный в письме.
Мой Саймон! Мой Саймон! Милашка Смит! Милашка Смит!
Ах Саймон Смит, мой сладкий Смит!»
Но на ратуше бьют,
и на станции бьют,
и во всём городке бьют уж полночь часы.
«Ах, Саймон! Недалёк рассвет;
Сидеть и ждать тут смысла нет,
Но поступлю наоборот:
С надеждой жду я твой приход
Хотя бы на рассвете, хотя бы на рассвете.
Фаэтон голубой
Наймём мы с тобой
И помчимся в Гретну Грин.
Когда со мной мой Саймон Смит...
О, как пошло, вульгарно имя звучит!
Вот ведь где незадача — это ж надо иметь такое имя; впрочем, когда мы поженимся, будет же он любить меня настолько, что снизойдёт к моей просьбе,
Сменит имя на „Клэр“...»
Так она сама с собой
Рассуждала той порой
В надежде, что её он здесь отыщет.
«Где ты, где, моя отрада!
Симми, ты ли?» Вот досада —
Стал какой-то. Не со злом ли рыщет?
«Я немало удивлён, видя, что
Одни вы тут —
Того и ждут
Грабители ночные.
Часы и брошь —
Пожива всё ж
(Надеюсь — золотые?):
Отдайте мне.
Не бойтесь, не
Кривите рот.
Скажу вперёд:
Давно полицейский с участка ушёл.
На кухне своей...»
«О, проклятый разбойник! Отъявленный вор!» —
И так далее: гнев, возмущенье, укор.
«Когда я впервые подала Смиту руку, я и думать не могла, что он так подло со мной обойдётся.
Полиция здесь найдётся?
О, Саймон, Саймон! Как ты можешь так поступать со своей любимой!»
Такой между ними шёл разговор, и повар там был, и смотрители, как их называют, присутственных мест.
И без умолку гневные вопли, как в театре ином репетиция: «Ну куда, чёрт возьми, запропала вся дурная, ленивая, подлая, эта новая наша полиция?» [51]
Кобылка — блеск! Ни ест, ни пьёт:
Ведь не охотник я,
Скакать верхом, чтоб гадкий пот
Струился в три ручья —
Она мне служит круглый год
Сушилкой для белья.
А вот седло. — «Но где тогда
И стремя, ногу класть?» —
Да нет; похоже, сэр Балда
Мою не понял страсть.
— Седло барашка, господа;
Такой скотинки часть.
И напоследок удила. —
«Но что вам проку в них?» —
О нет, их роль не так мала,
Ведь я, признаться, лих:
Куда бы мысль ни завела,
А рифма сдержит стих.
Первый голос[52]
Он песню радостную пел,
Был весел смех его и смел,
А с моря ветер прилетел;
Лихим наскоком молодца,
Коснувшись дерзко и лица,
Он шляпу с головы певца
Смахнул, — и вот она у стоп
Какой-то девы, что как столп
Сперва стояла, хмуря лоб,
А после длинный зонт рывком
Воздела и вперёд штырьком
Вонзила в тулью прямиком.
Поддев, в его направив бок,
Полей порвала ободок,
А взгляд был холоден и строг.
Он как в угаре подбежал,
Но грубых слов поток сдержал,
Промолвил только, дескать, жаль
Хорошей шляпы — не секрет,
Как дорог нынче сей предмет;
А он на званый шёл обед.
«Обед! — (Был кислым девы тон.) —
Не просто ль к праху на поклон,
Что на тарелках разложён?»
Со смыслом, как ни посмотри,
Словцо, хоть заключай пари;
И обожгло его внутри.
Сказал: «Иду же не в сарай!
Иду... питаться, так и знай.
Обед обедом, чаем чай».
«Ах так? Чего же ты умолк?
Иль не возьмёшь ты, видно, в толк:
Баран бараном, волком волк!»
Его ответ — лишь стон немой,
И мысль: «Ступай и дальше пой!»
А следом мысль: «На месте стой!»
«Обед! — (Был гневен девы глас.) —
Вино глотать, — шипящий газ, —
Себя являя без прикрас!
Твой чистый дух с которых пор
Снисходит к скопищу обжор,
Жующих сор, несущих вздор?
Ты любишь слойку и пирог?
Но и без них (пойми намёк)
Воспитанным ты быть бы мог».
Но возразил он слабо здесь:
«И кто воспитан, хочет есть;
Питание на то и есть!»
И вновь она словами бьёт:
«Увы, встречается народ,
Не чувствующий фальшь острот!
И каждый этот негодяй
От общих благ имеет пай —
Ему и хлеб, и воздух дай!
И человечий облик им
Мы нашим разумом дарим,
Как шимпанзе или иным...»
«Ну, это к вам не пойдёт:
Ведь всем известно, — молвил тот: —
Присутствующие — не в счёт».
Она издала волчий рык;
С опаской он на грозный лик
Взглянул — там знак мелькнул на миг,
Что видит дева свой разгром,
Хотя не признаётся в том,
Лишь мечет молнии и гром.
Не речь его, но говор вод
Она, казалось, признаёт.
«Кто дал — не одному даёт».
В ответ — ни за, ни впоперёк —
Промямлил: «Дар развить бы в срок», —
Но сам тех слов понять не смог.
Она же снова: «Если б так!
Сердца бы все стучали в такт,
Но мир широк — прискорбный факт!»
Сказал он: «С Мыслью мир един.