Как сообщает Денис Кратч, среди бумаг писателя сохранился сборничек пьес, написанных им в юности для своего театра марионеток. 11 апреля 1855 г. Кэрролл пишет в своем дневнике: «Три (пьесы. — Н. Д.), написанные для нашего театра, имеют, по меньшей мере, то преимущество, что они были испробованы на публике, которая их оценила».
10 июля 1855 г. он записывает, что задумал написать новую пьесу для кукольного театра — «Альфред Великий», но не приступил еще к ней. «Его приключения й хижине пастуха, куда он является переодетым, равно как и в лагере датчан, — вот материал для двух очень выразительных сцен».
Странно, отмечает Д. Кратч, что он нигде не упоминает единственную пьесу, которая сохранилась. 14 февраля 1929 г. Сотби сообщил о продаже этой пьесы («Собственность майора Ч. X. У. Доджсона», № 875). В 1931 г. текст ее был опубликован в журнале «Квин». Исследователи расходятся в датировке этой пьесы. В Библиографии Уильямса и Мадана (1931) она датируется 1845 г. (Кэрроллу в это время было 13 лет); Р. Л. Грин относит ее к 1850 г. Пьеска эта была написана для семейного круга, в ней много шуток и намеков, понятных лишь ближним, и все же она представляет и более широкий интерес хотя бы потому, что перекликается с темами зрелого творчества Кэрролла. Она называется «La Guida di Bragia», что представляет собой перевод на опереточный итальянский язык появившегося в 1841 г. знаменитого «Указателя Брэдшоу» («Bradshaw’s Guide»). Первое издание вышло в 1839 г. под названием «Расписание железных дорог Брэдшоу» («Bradshaw’s Railway Timetable»). Вскоре указатель стал настолько известен, что появились многочисленные комические бурлески, пародирующие этот текст. Впрочем, это произошло уже позже, в 50-х годах.
«La Guida di Bragia» — опера-баллада, которая повествует о двух друзьях — Муни и Спуни (Mooney and Spooney); в самих именах содержится намек на то, что один из них глуповат, а другой не умнее. Потеряв свое место при дворе, они поступают служить на железную дорогу. Затем следует ряд комических эпизодов, в которых принимают участие юный супруг по имени Орландо, мистер Лост (Lost, т. е. потерянный) и некая дама по имени миссис Маддл (Muddle, т. е. путаница), весьма напоминающая русскому читателю мадам Курдюкову. В ходе этих приключений друзья обнаруживают, что одним из условий их назначения было обязательство петь во время работы. За невыполнение этого условия чудовище по имени Брэдшоу, которому подчиняется дорога, наказывает их: пускает поезда не в том направлении и не по расписанию, создавая еще большую путаницу. «В пьесе есть Предисловие, которое произносит Бен Вебстер, видный характерный актер того времени, и эпилог, произносимый мистером Флексмором, клоуном-мимом. Пьеса брызжет весельем, в ней немало остроумного нонсенса и смешных пародий на песни, пользовавшиеся популярностью в викторианских гостиных середины века», — замечает Д. Кратч. «Железнодорожный» эпизод в «Зазеркалье», веселые бурлески и пародии зрелой прозы Кэрролла, вероятно, немало обязаны этим первым комическим опытам.
К той же поре первого увлечения театром марионеток принадлежит и другое увлечение — фокусами и «магией». Мальчиком Чарлз не раз переодевался «факиром» и показывал собравшейся «публике» — братьям, сестрам и их друзьям — затейливые фокусы. Интерес к этим опытам не остыл с годами. В вышедшей недавно книге «Магия Льюиса Кэрролла», составленной Джоном Фишером, членом Международного Братства Магов и автором солидного труда об иллюзионизме, собраны раскиданные по различным работам Кэрролла фокусы, трюки и пр. По мнению Дж. Фишера, Кэрролл был одаренным фокусником-любителем, живо интересовавшимся техникой профессионального иллюзионизма[22]. Всевозможные фокусы и фокусники были, вообще говоря, весьма популярны в викторианской Англии; даже в обществе фокусами увлекались не менее, чем шарадами, буриме, головоломками и прочими играми, — увлекались не только дети, но и взрослые. Насколько Кэрролл был знаком с профессиональной техникой, судить трудно. Впрочем, Дж. Фишер развивает на этот счет несколько интересных гипотез, используя различные произведения, письма и дневники писателя. Мир фокусников и иллюзионистов, по мнению Дж. Фишера, возможно, оказал какое-то воздействие и на характер творчества Кэрролла. Вот один из небезынтересных примеров. В апреле 1863 г. Кэрролл отправился в Челтенхэм. 6 апреля в его дневнике появилась следующая запись: «Вечером вместе со всем обществом отправились смотреть господина Доблера, фокусника». Людвиг Доблер — венский иллюзионист, пользовавшийся всемирной известностью; в 1842 г. он приехал в Англию, а спустя шесть лет покинул сцену. Возможно, он вернулся к публичным выступлениям, хотя в челтенхэмских газетах нет на этот счет никаких сведений. Зато и «Челтенхэм кроникл» и «Челтенхэм джёрнал» сообщают о том, что 6 апреля состоялась лекция некоего профессора Пеппера о духах, послужившая причиной множества Толков и споров. Профессор Пеппер всего за несколько месяцев до того вызвал сенсацию в Лондоне, где он демонстрировал «материализацию» духов на сцене. Подобная же «материализация» была показана им во время лекции в Чел-тенхэме. «Дух» создавался с помощью системы зеркал. Дж. Фишер указывает, что в первом, рукописном варианте «Алисы в Стране чудес» — «Приключения Алисы под землей» — не было ни Чеширского Кота, ни младенца, ни перца. Возможно, что эти персонажи, появившиеся лишь в окончательном варианте 1865 г., где они то возникают, то исчезают, навеяны знакомством с «лекциями» профессора Пеппера. Само имя этого иллюзиониста (Pepper — перец) и эпизод с перцем, по мнению Фишера, вряд ли можно считать простым совпадением. Как бы то ни было, но любовь к балагану, к незатейливому бурлеску, кукольному представлению и «магии», отличавшая Кэрролла и наложившая в той или иной степени свой отпечаток на его творчество, зародилась в детстве, когда по йельской Англии бродило еще немало бродячих трупп актеров, кукольников, факиров и циркачей.
В двенадцать лет Чарлза отправили в школу: сначала — в Ричмонд, а затем — в знаменитый Рэгби. Воспетый писателями типа Томаса Хьюза или Ф. У. Фаррара[23] «славный дух» публичной школы (так назывались и до сих пор называются в Англии закрытые мужские школы привилегированного типа) с его христианством, регламентированностью, культом спорта и силы, своеобразным институтом «рабства» и безоговорочного, даже самого унизительного, подчинения младших школьников старшим вызывал в Чарлзе решительную неприязнь. «Не могу сказать, чтобы школьные годы оставили во мне приятные воспоминания, — писал он много лет спустя. — Ни за какие земные блага не согласился бы я снова пережить эти три года»[24].
Учение давалось Чарлзу легко. Особый интерес он проявлял к математике и классическим языкам. В латинском стихосложении, занимавшем немаловажное место в школьной программе, он нередко выказывал пренебрежение к общепринятым правилам, правда, его отклонения от правил были всегда логически оправданы, что признавали даже его наставники. Вот что писал его воспитатель мистер Тейт в своем отзыве о четырнадцатилетием Чарлзе: «При чтении вслух и в метрической композиции он часто сводит к нулю все представления Овидия или Вергилия о стихе. Более того, он с удивительным хитроумием подменяет обычные, описанные в грамматиках, окончания существительных и глаголов более точными аналогиями или более удобными формами собственного изобретения»[25]. Уже в эти годы в нем пробудился тот интерес к слову и к логическим, «выравнивающим» тенденциям в языке, которым будут позже отмечены сочинения Льюиса Кэрролла.
В школе Чарлз держался особняком и всему предпочитал долгие прогулки, к которым пристрастился еще в Крофте, и чтение. Он пишет подробные письма домой. В одном из них (1849 г.) он делится своим впечатлением о «новой повести» Диккенса. Это «Давид Копперфилд» — Чарлз только что прочитал первый журнальный «выпуск». Сюжет кажется ему ничем не примечательным, «зато некоторые характеры и сцены очень хороши»[26]. Диккенса будущий писатель читал всю жизнь. В его письмах и дневниках мы находим упоминания различных произведений великого романиста; к сожалению, ни одно из них не сопровождается развернутым отзывом. Вспомним, однако, что Кэрролл вел дневник «для себя», не имея в виду его публикации; такой же частный характер носили и его письма. Однако, обращаясь к произведениям Кэрролла, видишь, сколь многим он обязан Диккенсу.
Приезжая во время каникул домой, Чарлз с радостью окунался в тот особый мир, который царил в их семье. В школьные годы он «издавал» для своих младших братьев и сестер целую серию рукописных журналов, в которых все — «романы», забавные заметки из «естественной истории», стихи и «хроники» — сочинял сам. Он не только переписывал их от первой до последней страницы своим мелким и четким почерком, но и иллюстрировал их собственными рисунками (он был неплохим рисовальщиком, хотя анатомия человеческого тела не давалась ему и в поздние годы), оформлял и переплетал.
Нам известны восемь таких домашних журналов: «Полезная и назидательная поэзия», «Ректорский журнал», «Комета», «Розовый бутон», «Звезда», «Светлячок», «Ректорский зонт» и «Миш-мэш» (слово, по собственному признанию редактора, «заимствованное» в несколько искаженном виде из немецкого языка и означающее «всякая всячина»). Первый из них вышел в 1845 г., последний выходил на протяжении 1855–1869 гг., когда, будучи студентом, а потом и оксфордским преподавателем, Чарлз бывал на каникулах дома. Два последних журнала были целиком опубликованы в 1932 г.[27], два первых хранятся в семье, четыре средних потеряны. Уже в этих ранних опусах явно ощущается склонность юного автора к пародии и бурлеску. Юмористическому переосмыслению и переиначиванию подвергаются известные строки классиков — Шекспира, Милтона, Грея, Маколея, Колриджа, Скотта, Китса, Диккенса, Теннисона и др. Юный автор обнаруживает широкую начитанность и несомненную одаренность в этих «первых полусерьезных попытках приближения