Народ Поднебесной беден, он страждет. Но чем больше он страждет, тем легче преуспеть тому, кто царствует. Потому что дело царя – спасение тех, кто пребывает в нужде и скорби. На воде пользуются лодкой, на суше – повозкой; на болоте в ход идут высокие сапоги, на песке – пескоступы, в горах – горные ботинки. Передвижение в таких местах возможно только благодаря этим приспособлениям. Поучения тех, чье место высоко, воспринимаются без возражений. У того, кто умеет внушить к себе уважение, не станут развратничать под самым носом – таков путь обуздания людских пороков. Ибо владеющему десятком тысяч колесниц легко приказывать имеющему всего тысячу колесниц. С тысячей колесниц легко повелевать одним кланом; опираясь на силу клана, легко привести к повиновению одного-единственного.
Однако если кто-либо захотел бы поступить наоборот, то, будь он хоть Яо и Шунь, не сумел бы. Чжухоу подчиняются другим с огромной неохотой и только тогда, когда не остается ничего другого. Кто привык к власти, тому нелегко становиться подданным. Именно соотношение важного и неважного, рассуждение о том, чему быть алым, чему – белым, установление многих наделов – все это и служит ограничению власти чжухоу. Ибо только тому, кто есть царь, подобает всякая власть. Только если царь обладает такой силой, которой никто не в состоянии противостоять, [он есть истинный царь]; если же у царской власти есть равные противники, тогда само его царское достоинство уничтожается.
Кто обладает пониманием того, что лучше мелкие наделы, чем крупные, что лучше малонаселенные, чем густонаселенные, царства, – тот понимает, что значит не иметь равных себе противников. Тот, кто понял, как надо становиться в положение, при котором отсутствуют противники, тот удаляет от себя путь сомнений и колебаний. Поэтому способ действия (фа) прежних царей состоял в том, что они установили ранг сына неба с тем, чтобы не давать чжухоу впасть в сомнения. Когда же устанавливали ранг чжухоу, имели в виду оградить от крамольных мыслей дафу. Установление же звания цзы – сыновей законной супруги – удерживало от крамольных идей простолюдинов – отпрысков наложниц.
Ибо сомнения порождают борьбу, из борьбы рождается смута, и по этой причине чжухоу теряют свои места, а Поднебесная ввергается в состояние хаоса. Если среди дафу нет четкого разделения по рангам (дэн), то при дворе происходит смута. Если же нет четкого разделения между главной и второстепенными женами, начинается беспорядок в доме на мужской и женской половинах. Если не проведено разграничение между сыновьями главной жены и сыновьями второстепенных жен, то происходит столкновение между партиями родни мужа и родни жены.
Шэнь-цзы говорил: «Предположим, бежит заяц, а сто человек гонятся за ним. Между тем ясно, что одного зайца не хватит на сто человек. Происходит это оттого, что не установлено, кому должен принадлежать заяц по праву. Тут и сам Яо был бы в затруднении, не говоря уже о человеке дюжинном». Когда зайцами завален весь рынок, тогда прохожие на зайцев даже не смотрят. Это не потому, что не нужна зайчатина, – просто все уже поделено. А поскольку все поделено, даже и подлые людишки не вступают в драку из-за товаров. Так и искусство управления Поднебесной ли, царством ли, заключается лишь в том, чтобы установить правильную долю каждого.
Чжуан-ван осаждал Сун в течение девяти месяцев. Кан-ван осаждал Сун в течение пяти месяцев. Шэн-ван осаждал Сун десять месяцев. Трижды царство Чу держало под осадой царство Сун и не могло уничтожить его. И дело не в том, что Сун было неуничтожимо; если бы, напротив, Сун двинулось походом на Чу, этому тоже конца бы не было. Просто военные подвиги для царства с мудрым правителем или ничтожным, сильным или слабым, находящимся в состоянии порядка или пронизанного смутой – не одно и то же.
Циский Цзянь-гун имел среди подданных некоего Чжу Юйяна, который обратился к нему с увещеванием следующего содержания: «Двое из ваших подданных, а именно Чэнь Чэнчан и Цзай Юй, питают ненависть друг к другу. Я, ваш слуга, опасаюсь, как бы им не пришло в голову пойти друг на друга походом. Если же в этой борьбе они станут упорствовать, в опасности окажутся высшие. Я советовал бы вам удалить одного из этих двух». Цзянь-гун тогда сказал: «Это вопрос, который тебе, низкородному, не постигнуть».
В скором времени и вышло, что Чэнь Чэнчан напал на Цзай Юя прямо во время аудиенции при дворе и нанес тем самым оскорбление Цзянь-гуну перед храмом предков. С глубоким вздохом сказал тогда Цзянь-гун: «Да, не смог я своевременно справиться с этим делом, а все оттого, что я не послушал Юйяна!» Но его авторитет и его власть были уже утрачены – безразлично, был ли он при этом удручен тем, что не послушал Яна, или нет.
Все это оттого, что не существует ясного понимания: за что человеку крепко держаться, а от чего можно и отказаться. История с чжоускими треножниками и рисунками на них весьма поучительна, поскольку повествует о том же. Именно в постижении этого закона (ли тун) и есть путь властителя.
Глава седьмаяПротив двойственности / Бу эр
Если слушать советы многих при управлении государством, государство не простоит и одного дня. Как убедиться, что это именно так? Лао Дань ценил гибкость. Конфуций ценил доброжелательность. Мо Ди ценил умеренность. Гуань Инь ценил чистоту. Мудрец Ле-цзы ценил пустоту. Шэнь Бин ценил равенство. Ян Шэн ценил себя самого. Сунь Бинь ценил силу. Ван Ляо ценил передвижение вперед, Эр Лян – передвижение назад. Эти десять мужей были великими мужами Поднебесной.
Представим себе, что гонги и барабаны нужно настроить так, чтобы они звучали в унисон: слышен звук гонга и барабана, и все оборачиваются на эти звуки. Приказы и повеления должны быть единообразны – тогда их выполняют единодушно. Тогда те, у кого есть знания, не смеют быть искусными, а те, кто глупее, не смеют быть неловкими. Потому что все без различия подчинены здесь одному приказу. Смельчаки не смеют лезть вперед, а робкие не смеют оставаться позади – так вот достигается единство натиска. Поэтому там, где единство, – там порядок; если же появляется еще что-то, начинается смута. Пока держатся единого, царит покой; стоит появиться чему-то еще – начинается опасность. Тот, кто способен сплотить воедино тьму самых разных существ, глупых и умных, умелых и беспомощных, с тем чтобы они все силы и все способности употребляли так, будто они действуют заодно, – несомненно является мудрецом! Это знание без подготовки, это способности, приобретаемые не в процессе учения, – одних только силы, быстроты, навыка и умения недостаточно, чтобы добиться этого.
Глава восьмаяДержаться единого / Чжи и
Небо и земля, силы инь и ян неизменны, но они все завершают; благодаря им является на свет тьма существ, совершенно различных по виду. Глаз взирает то на черное, то на белое, и это ему не вредит; ухо внимает то высоким звукам, то низким, и это не наносит ему ущерба.
Властвующие придерживаются единого и, устанавливая истинные критерии, исправляют всю тьму существ. В армии непременно есть военачальник. Так заведено, чтобы было единство. В стране непременно имеется правитель – и это тоже для того, чтобы было нечто единое. В Поднебесной непременно находится сын неба – и это для единства. Сын неба непременно придерживается единого – это для того, чтобы иметь возможность править безраздельно. Только единое обеспечивает порядок, два же порождают смуту. К примеру, если в повозку, запряженную четверкой коней, посадить четверых и дать каждому по кнуту – они не сумеют даже выехать за ворота. Это и есть отсутствие единства в управлении.
Чуский царь спросил у Чжань-цзы[132], что тот думает об управлении государством. Чжань-цзы отвечал: «Я знаю кое-что об управлении своим телом, но ничего не знаю об управлении государством». Конечно, он не имел в виду, что государство не нуждается в управлении вообще! Он лишь полагал, что корень управления государством лежит в управлении самим собой. Когда управлено собственное тело, управлена и семья; когда же управлена семья, управлена и страна. Управлена страна – управлена и Поднебесная. Поэтому и говорится: своим собственным телом-персоной занимайся, чтобы заняться семьей; своей семьей – чтобы заняться страной; страной – когда хочешь заняться Поднебесной. Все эти четыре умения, хотя и находятся как бы врозь, произрастают от одного корня. Поэтому занятие мудреца в широком смысле охватывает пространство и время: прошлое, будущее и настоящее, обнимает солнце и луну, а в тесном смысле слова – не выходит за пределы собственной персоны. Даже любящий родитель не в состоянии передать этого умения своему сыну. Даже верный подданный не в состоянии поделиться этим с правителем – только те, в ком присутствует некая способность, могут приблизиться к этому.
Тянь Пянь излагал суть искусства дао перед правителем Ци. Выслушав его, циский ван спросил: «Единственное, чем обладаю я, недостойный, – это царство Ци. Поэтому и узнать мне хотелось бы о принципах управления именно моим царством». Тянь Пянь сказал в ответ: «Речи вашего подданного как раз о том, как, не имея правления, можно приобрести истинное правление. Это можно уподобить дереву в роще: древесины в нем как бы нет, из него можно только получить древесину. Я полагаю, что конкретно об управлении царством Ци вы можете узнать и сами». Тянь Пянь, понятно, не желал тратить красноречие всего лишь на одно царство Ци, много или мало слов нужно было на это потратить.
Когда изменения и трансформации уже завершены и всякая вещь-существо уже обрела свой внешний образ, вместе со своей природой она уже как бы обрела и свое предназначение. После этого ни одна из них своего предназначения уже не утратит. Так и Пэн Цзу сохранял долголетие как цель жизни и процветал, живя при трех поколениях династии подряд. Этим-то и просияли в потомках пять предков-царей, и этим же приобрел свою великую славу сам Шэнь-нун!