Молодая женщина принесла лимонад маленькому мальчику, который сидел на веранде в плетеном кресле и болтал ногами. Под кроной яблоневого дерева стояла повозка.
Все было так красиво – настоящая идиллия. Именно такой она представляла в мечтах свою жизнь. Больше всего на свете ей хотелось перепрыгнуть через забор и обнять тех людей, стать частью их семьи, но она поступила так, как ей советовала женщина из социальной службы.
Держаться в тени. Там она и осталась. Есть раны, которые никогда не заживают. До сих пор она испытывала боль.
Было холодно, дул сильный ветер. Ей пришлось крепко держать зонтик. Цветущий яблоневый сад был по-прежнему красив. Она почувствовала слабый запах черемухи, хотя дождь смыл почти все весенние запахи. С каждым годом черемуха разрасталась и становилась все роскошнее.
Дом перевидал много разных семей. Фасад несколько раз перекрашивали, меняли шторы и садовую мебель, но ничто не могло заставить ее забыть.
Она покачала головой, закрыла зонтик и села в машину, чтобы поехать в церковь в Бромму.
После службы она осталась в церкви, чтобы помолиться и собраться с силами. Она сидела на скамье в полном одиночестве.
Здесь Мона чувствовала себя защищенной. Она ходила сюда все годы с тех пор, как умерла от алкоголизма ее мать.
На улице завывал ветер, но здесь погода не имела над ней никакой власти.
Она закрыла глаза и представила себе невинное личико Люкке.
Мона сплела холодные потрескавшиеся руки и тихо забормотала:
– Тихо в полночь в час ночной.
Господи, даруй покой.
Ангела пошли с небес,
Не попутал чтобы бес.
Эллен. 10.15
Эллен поздоровалась с Вильяром и ребятами из интернет-сервиса и вышла на грузовой причал, куда ходили курить. Сюда также выходили, если хотели поговорить без посторонних ушей.
У стены на причале стоял маленький стол и два стула. Она села на один из стульев и стала ждать Филипа. Брызги дождя залетали под крышу, и Эллен пожалела, что не взяла куртку. На столе стояло несколько грязных кофейных чашек и пепельница и лежали сложенные сегодняшние вечерние газеты. Хотя Эллен уже прочла все, что написали о Люкке за последние сутки, она раскрыла разворот, но успела только пробежать глазами преамбулу, как ее прервали.
– Я увидел, что ты идешь вниз, и решил с тобой поговорить.
Это был Джимми.
Эллен сложила газету. Почему он пошел за ней на причал?
– О'кей, – отозвалась она.
– Ты как?
– Хорошо.
– Я был в редакции и читал комментарии зрителей по поводу вчерашней передачи. Довольно жестко.
– Вот как? – Она прикусила губу. «Куда он клонит?»
– Особенно в отношении тебя и твоих сюжетов. Ты чувствуешь угрозу?
– Угрозу? – Она посмотрела на него снизу вверх.
– Да, как я уже сказал, комментарии недобрые.
– Нет. – Она старалась говорить невозмутимо, но прекрасно знала, о чем он. Ненависть в Сети. Тролли. Становилось все хуже и хуже. Не будучи большой знаменитостью в своей области, она подвергалась множеству нападок. Стоило ей появиться на экране, как на нее тут же обрушивался поток комментариев – по электронной почте, на форуме канала ТВ4 и на ее странице в «Фейсбуке».
– Многие намекают на секс.
Тут она встала. Ей не нравилось, что он смотрит на нее сверху вниз и к тому же говорит о сексе.
– Они комментируют твою фигуру, – продолжал Джимми.
«Хватит», – подумала она, чуть было не смутившись. Она боялась услышать продолжение.
– Почему ты читаешь комментарии обо мне?
– Это часть моей работы, и дело не в том, что ты не должна одеваться так, как хочешь. Я просто подумал, что…
– Да, я знаю, – оборвала его Эллен. – Но я стараюсь это не читать. В выходные дни всегда хуже. Люди выпьют и начинают комментировать информацию в Сети. Лучше всего просто их игнорировать. – Ей хотелось закончить этот разговор.
– Ну, не знаю. Если тебе станет неприятно, скажи. Во всяком случае, я хочу, чтобы ты знала: я серьезно отношусь к вопросам такого рода. Я забочусь о твоем благе.
«Ну-ну», – подумала она, кивнув. Почему он должен беспокоиться за нее только потому, что случайно оказался ее начальником?
– О'кей. Спасибо, – сказала она и опять села на стул.
Она хотела было спросить, на какие комментарии он отреагировал, но решила, что не стоит. Ее психика сегодня больше не выдержит.
Ненависть в Сети превратилась в большую проблему. Руководство решило убрать с сайта колонку комментариев, но мейлы никто не отменял. К тому же оставалась ее страничка в «Фейсбуке». Если ты появляешься в телевизоре, это часть твой работы. Она пыталась не думать об этом и не принимать это близко к сердцу. В жизни ей доводилось переживать более страшные вещи. Если не читать то, что пишут, вполне можно дистанцироваться. Хуже, когда письма с угрозами приходят домой, но это случалось крайне редко.
– О'кей, посмотрим, как будут развиваться события. – Он открыл дверь в интернет-сервис.
– Именно, – ответила Эллен.
Как только за Джимми закрылась дверь, на причал выскочил Филип.
– Ma cherie![3] – Он развел руками и улыбнулся, сев рядом с ней. – Вообрази, что сейчас мы сидим с тобой в Париже в маленьком уютном кафе с подлинной деревенской атмосферой, ну, ты знаешь. Ты должна игнорировать парковку, грузовой причал, эту прогнившую мебель и все эти уродливые кирпичные дома вокруг.
– Конечно. – Эллен рассмеялась. – Сегодня мы играем в Париж. – Даже если с причала открывался не самый красивый вид, Эллен любила здесь сидеть.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Филип, слегка ущипнув ее за щеку. – Что хотел Джимми?
– Ничего, начальник. – Она пожала плечами. – У тебя есть сигаретка?
– Конечно, есть. – Он достал из кармана сигареты и протянул ей пачку.
Они закурили и посмотрели в сторону парковки.
– А не заказать ли нам устриц, прежде чем мы поднимемся на Эйфелеву башню?
– Давай, колись, что он сказал?
На причал вышел Вильяр, насвистывая какую-то красивую мелодию, которую Эллен раньше не слышала. Он принялся поднимать какие-то свертки.
– Что у тебя на шее? – спросил Филип.
Эллен дотронулась до цепочки, крепко сжала ее и убрала под свитер: «Ничего».
– Если честно, Эллен, говорю тебе в последний раз: тебе не надо с этим работать.
Она не ответила.
– Тебе нехорошо. Я же вижу.
Эллен смотрела на дождь, стучавший по асфальту.
– Что она говорила? – Она показала на газету, на первой странице которой была большая фотография мамы Люкке, снятой на пресс-конференции. – Я хочу знать все. Что ты о ней думаешь? – Эллен пролистала вперед до шестой и седьмой страницы. – Ты это читал? Если читать между строк, ее обвиняют в том, что она забыла свою дочь на корте и что Люкке пропала по ее вине.
– Ты тоже считаешь, что это она? – спросил Филип.
– Нет, я этого не говорила, просто тут что-то не так. Во всяком случае, я бы не стала озвучивать по телевидению свои подозрения, не обладая всей информацией.
– Но ты же читаешь между строк. Они ее не обвиняют. Хотя она производит довольно жутковатое впечатление.
– Каким образом?
– Она была холодна как лед и почти все время молчала. Я могу разговорить практически любого, но с ней это совершенно невозможно.
– О чем же вы тогда говорили?
– Ну, не знаю, о кофе, о погоде; я сожалел о том, что случилось, и да, черт возьми, это было не так просто. Я делал все, что мог, но ничего не вышло. У меня был шок, когда она потом болтала в ящике. Как будто читала вслух по бумажке или что-то в этом роде. И очень странно, что она хотела так выглядеть.
– Это как?
– Убитой горем.
– Вполне естественно, у нее пропала дочь. Ты никак не прокомментировал внешний вид папы.
– Ну да.
– О'кей, может быть, ты и сделал это, но не все остальные.
– Какое-то безумие, но она хотела, чтобы я загримировал ее так, чтобы она выглядела расстроенной и убитой горем. Ты слышала такое? Кто этого хочет?
Хелена. 17.50
Прежде чем войти во двор дома на улице Страндвеген, она еще раз оглянулась вокруг, чтобы убедиться, что ее никто не видит. Ей сейчас совсем не нужна критика за то, что она вышла на работу. С учетом обстоятельств она не должна заниматься показами. Она уже видела перед собой заголовки. Но просто сидеть дома и ждать, когда с ней свяжется полиция, – так можно сойти с ума. Смотреть на часы и быть не в состоянии что-либо сделать.
Она повесила объявление о показе у входа и вошла в подъезд. До показа оставалось десять минут.
Затхлый воздух проник на лестничную площадку, когда она повернула ключ в замке. В квартире несколько недель никто не жил. Пахло смертью, вещи умерших всегда одинаково пахнут.
Она вошла в маленький гостевой туалет в холле и посмотрела на себя в зеркало. На ней лежал такой отпечаток горя, который уже не смыть. Не играет никакой роли, на скольких диетах ты сидишь, как часто ты ходишь на фитнес, или сколько пилюль счастья глотаешь. Не смыть, и все тут.
Хелена надеялась, что возможные покупатели не узнают ее во время показа.
Она кое-где зажгла свет и проветрила. Теперь квартира выглядела более уютной.
На кухне она увидела старый радиоприемник и стала крутить ручки. Раздался треск, и квартиру наполнила музыка «АББЫ». Хелена прибавила громкость.
Затем прошла в гостиную и выглянула в окно. Ветер усилился, а по заливу Нюбрувикен побежали белые барашки. Движение на Страндвегене было, как всегда, оживленным. Для других жизнь продолжалась, словно ничего не случилось, пока она сама пребывала в каком-то вакууме. Вот бы сейчас сесть в одну из машин и куда-нибудь поехать.
Но больше всего она хотела начать жизнь с начала.
В дверь позвонили. Молодая пара, которая договорилась с ней о показе квартиры. Хелена представилась и дала каждому по проспекту.